«Гимны к ночи» Новалиса в контексте христианского учения о рае и аде
«Гимны к ночи» — одно из самых известных и противоречивых произведений Новалиса — Фридриха фон Гарденберга, поэта и философа, представителя раннего немецкого романтизма. Написанные под влиянием безвременной смерти его возлюбленной — Софи Кюн, «Гимны», на первый взгляд, представляют собой поэтический текст, воспевающий торжество смерти в её противопоставлении Свету, Небу — то есть тем символам, которые обычно ассоциируются с позитивным началом, в том числе и в христианстве. Смерть, ночь, могила как бы становятся квинтэссенцией космического совершенства. Обращаясь к свету, Новалис говорит: «Истинное небо мы обретаем не в твоих меркнущих звёздах, а в тех беспредельных зеницах, что в нас ночь отверзает»[1].
Слово «гимн» (ὕμνος — др.-греч.) с древности восходит к молитве, представляя разновидность сакральной поэзии, что ещё более усугубляет ощущение того, что Новалис прямо-таки поклоняется оборотной стороне мироздания, обращаясь к её реалиям, как к истинному божеству. К тем реалиям, которые в христианской традиции аллегорически представляют ту самую «тьму внешнюю»[2], которая ассоциируется с адом. И может сложиться впечатление, что Новалис, приписывая тьме позитивные качества с чертами райского блаженства, становится противником того понятия о христианском рае, что сложилось в многовековой церковной традиции. Что он сознательно извращает и переворачивает символы, меняя знаки в своей оценке сложившихся понятий.
Прежде всего, надо сказать о том, что Новалис сознательно ничего не извращает и не переворачивает. Р. Гайм пишет о том, что в так называемых «Отрывках» — философических заметках Новалиса, — можно прочесть о том, что нужно «вспоминать об умерших для того, чтобы жить общей с ними жизнью при помощи веры»[3]. Вера, в данном случае, означает веру христианскую. Н.Я. Берковский, в свою очередь, указывает на то, что «христианство и религия ночи у Новалиса отождествляются»[4], и что «в таком отождествлении Новалис, по всей вероятности, не усматривал для христианства чего-то оскорбительного, скорее он думал, что оно укрепляет и возвышает христианство»[5]. То есть, с точки зрения двух бесспорно уважаемых авторов, Новалис в «Гимнах к ночи» предстаёт перед нами христианином. Но почему же тогда тьма для него желаннее, чем свет? Почему у него «мрак могильный есть величайшее из благ»?[6]
Для того чтобы разобраться в этой проблеме, надо первым делом обратиться к христианским понятиям рая и ада, чтобы понять, как они обозначены и в пространстве, и в ментальной проекции — ведь может показаться, что «Гимны» Новалиса задают среду сумеречного обитания как некое место, которое позиционировано в его отношении к потусторонним для него реалиям — Свету, Небу, утру, и, следовательно, эта среда может быть трактована, как один из знаковых полюсов христианского учения. Но, например, православное предание говорит нам о том, что не существует тварного рая и тварного ада, то есть, нет мест в пространстве, которым мы могли бы приписать эти названия или соответствующие качества. В Православии рай и ад существуют только с точки зрения человека, и это скорее проблема богообщения, чем непреложность мироздания. Западная христианская традиция более конкретна в этом вопросе, представляя трёхуровневую модель мира, где есть Небо, земля — как место испытания человека, и преисподняя, поделённая на собственно преисподнюю и чистилище. Но, как бы там ни было, антоним «Свет — мрак», выходящий из Св. Писания, распространяется на обе традиции, что, вроде бы, делает «Гимны» Новалиса воспеванием именно этого, альтернативного свету мрака. Вроде бы можно сказать то, что он, принадлежавший к западной христианской традиции, обозначает именно некое место: загробное, мрачное, адекватное образу преисподней. «Из царства света вниз, во мрак!»[7] — призывает Новалис, и действительно может показаться, что мы имеем дело с зеркальной трактовкой христианского учения, в которой тьма, как метафора ада, становится на место света, имея при этом некую определённую позицию «внизу», то есть более-менее конкретно обозначенную. Однако это только на первый взгляд, так как и сам свет у него при этом не выглядит чем-то негативным, оппозиционным позитивному мраку. «Гимны к ночи» начинаются именно с воспевания Света, «всесладостного, […] в его многоцветных проявлениях, струях и потоках»[8]. То есть, намеченный было антоним становится чисто условным, исчезает конкретизированная дихотомия, и на первый план выступают другие мотивы. У Новалиса свет, «владея всем земным, […] вызывает нескончаемые превращения различных начал, беспрестанно связует и разрешает узы, наделяет своим горним обаянием последнюю земную тварь»[9]. И здесь свет выступает уже не как метафора рая, а как основа видимой земной жизни, в которой не может быть ничего негативного. А тьма, ночь становятся даже не оборотной стороной этого земного позитива, а самой его сутью, в которой прослеживаются недостижимые для романтиков идеалы, альтернативные идеалам того же Просвещения. Мрак превращается в таинственный мир, в котором «смерть — истинная сущность жизни, а ночь — истинная сущность дня»[10]. То есть ночь, как скрытая, непостижимая, но именно та настоящая жизнь, которая стоит за всем происходящим в видимом мире.
Этой, на первый взгляд, смелой трактовке есть довольно неожиданное подтверждение в святоотеческом предании, где иногда божественный свет, по причине своей «светлости», превосходящей всё известное светлое, называется мраком. То есть, тут мрак то, что скрыто от многих по причине их неспособности созерцать божественные материи. Святоотеческий мрак стоит за светом не непроглядной тьмой, а некой потусторонней иллюминацией, более тонкой, чем электромагнитное излучение, воспринимаемое человеческим глазом. И ночь Новалиса также может стоять за светом, будучи его непостижимой тайной.
Конечно, эта тайна, этот мрак не могут в полной мере претендовать на свяятоотеческий смысл. Но в этой тайне происходят процессы, сходные с мистическими процессами человеческой души, которые могут, конечно, в конце концов, привести человека, куда угодно. Но это то самое человеческое творчество, которое с христианских позиций может быть квалифицировано, как свободная воля. И ночь Новалиса может превратиться в ад, а может — в рай. Всё зависит от свободной воли того, кто, находясь в плену смутных представлений, ищет для себя то, что чувствует и желает его душа.
С этой точки зрения «ночь» Новалиса можно представить полем человеческой жизни в её христианском аспекте, где человек сам выбирает и находит, падает и снова поднимается, что-то теряет, а что-то обретает — но, вне всяких сомнений, находится в поле духовного поиска. И ночь здесь становится материнской утробой, которая хранит и оберегает того, кто стоит на мистическом пути постижения тайн бытия, и может быть, будет готов родиться к некой новой, неведомой жизни. А может быть, и умереть, так и не родившись, не появившись на Свет.
Новалис, конечно, отражает в своей модели мироздания понятия о рае и аде, но они у него — человека, вышедшего из протестантской среды, и ратовавшего впоследствии за католичество, — становятся близки именно православной трактовке проблемы этих полярных понятий. Именно в самом человеке заложены и рай, и ад — ведь для Бога не существует ни того, ни другого. И из смутных сумерек своей души человек либо поднимается к свету, либо падает в непроглядную темень, где нет сомнений и мистических поисков, а есть только «плач и скрежет зубов»[11]. И для умершего человека тоже не всё потеряно — живые, обратившись к мраку могилы, могут вместе с ним выйти к тому истинному Свету, который желанен для любого христианина.
Подытоживая вышесказанное, можно сказать, что «Гимны» Новалиса являют собой особую христианскую философию, воплощённую в поэзии немецкого романтизма — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Журнал «Начало» №28, 2013 г.
[1] Новалис. Гимны к ночи. // Генрих фон Офтердинген. М., 2003. С. 146–147.
[2] Мф. 25:30
[3] Гайм Р. Романтическая школа. Вклад в историю немецкого ума // Пер. с нем. В. Неведомского. СПб., 2006. С. 352.
[4] Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. СПб., 2001. С. 177.
[5] Там же. С. 177.
[6] Там же. С. 176.
[7] Новалис. Гимны к ночи // Генрих фон Офтердинген. М., 2003. С. 154.
[8] Там же. С. 146.
[9] Там же.
[10] Берковский Н.Я. Цит. соч. С. 174.
[11] Мф. 22:13