От романтических концепций к «абсурду положений» современности

Преемственность в области духовной культуры невозможна без осознания человеком как значения наследуемых ценностей, так и проблем этого наследования. Проблемы проистекают из того, что преемственность, как и наследование, может происходить как минимум двумя способами, противоположными по знаку. Позитивная преемственность основывается на наследовании как продолжении линии развития того или иного феномена культуры; негативная же возникает в противовес «доминирующей» культуре, — хотя, отрицая так или иначе, не может полностью оторваться от неё.

Проблемы современности состоят в том, что преемственность культуры, в любом её виде, становится довольно сомнительной. Дискретный мир, потерявший свою самоидентификационную цельность, не способен наследовать нечто целое, пусть даже и ставшее когда-то причиной появления его самого.

Говоря о современном мировоззрении, мы в полной мере можем употреблять термин «абсурд», или «театр абсурда» — в том его смысле, который в начале ХХ века заложил в него Мартин Эсслин^[1] и который, в принципе, может распространяться на положение дел в современном обществе. Характерно, что в этой работе М. Эсслин цитирует следующий фрагмент из эссе Эжена Ионеско о Ф. Кафке: человек современности «отрезан от своей религии, метафизики и трансцендентных корней, человек потерян; все его действия становятся бесчувственными, абсурдными, бесполезными»^[2]. И какова может быть космогония такого человека? Космогония, конечно, как мировоззренческая система, связывающая человека с причиной и смыслом жизни, а не область науки по изучению космических тел. На этот вопрос мы попытаемся дать ответ, но прежде необходимо определить корни современного мироощущения, ведь даже если мы не можем говорить о культурной преемственности в целом, то фрагментарное наследование, зачастую бессознательное, конечно же, не могло не иметь места.

Х.-Г. Гадамер говорил, что у современного мышления два истока: просвещение и романтизм, как своеобразная философия идеализма.

С одной стороны, современный человек находится «под влиянием веры в осуществляющийся посредством человеческого разума прогресс культуры»^[3], с другой стороны, он имеет «романтическое сознание, критикующее иллюзии просвещённого разума»^[4]. В принципе, можно сказать и так, но с некоторыми оговорками: и то и другое влияния донесли до современного человека в полной мере разве что набор стереотипов, но никак не цельные концептуальные установки. Дело в том, что современный мир, во многом оперируя прежними понятиями, наполняет их совершенно новым смыслом. Этот «смысл» — кавычки оправданы — является продуктом идей, доведённых до абсурда, и затем, когда они перешли границу полной бессмысленности, взятых как новая форма для нового содержания.

Мутация духовных принципов, приведшая к этим неутешительным реалиям, определяется многими факторами, которые можно рассматривать как отдельно друг от друга, так и в совокупности; но можно вычленить наиболее характерные признаки, оказавшие влияние на появление современного абсурдного сознания.

Здесь у многих читателей может возникнуть вопрос: о каком абсурде может идти речь, когда современное общество вроде бы концептуально выверено, поддерживает свои институты и внешне демонстрирует некоторую логику бытия? Чтобы понять, что значит термин «абсурд» применительно к современному обществу, обратимся к цитатам из размышлений общепризнанных мыслителей, которые дали этому термину определения. Например, С. Кьеркегор считал, что «абсурд не относится к тем различениям, которые лежат внутри сферы, принадлежащей рассудку. Он вовсе не тождественен неправдоподобному, неожиданному, нечаянному»^[5]. Согласно Льву Шестову, мир абсурда — это не надреальный мир, а подлинное содержание действительности — монструозной действительности (ведь «Бог умер»), — которое познаётся индивидуумом с помощью острой рефлексии^[6]. То есть и Кьеркегор, и Шестов говорят о том, что абсурд — это не некая видимая дисгармония, понятие, «означавшее у ранних греческих философов нечто нежелательное, связанное с противоположностью Космоса и гармонии»^[7], понятие, которое «по сути было эквивалентно понятию Хаоса»^[8]. У них абсурд проступает, как основа внешне гармонического бытия, лишь внутренне приводящая человека к духовному разрушению; и рассматривается он как реакция на ситуацию противоречия интересов человека условиям его существования в мире, который он начинает воспринимать в отрыве от себя самого, когда интересы мира и человека начинают расходиться. Когда человек отрывается от онтологических и культурных основ своего существования, эта утрата экзистенциальных и смысловых ориентиров становится характеристикой «метафизики абсурда», всё более отчуждая человека от чисто человеческих определений и функций, но, тем не менее, заставляя его искать новые смыслы существования. Как считает о. Сергий Булгаков, «философия Абсурда ищет преодолеть «спекулятивную» мысль, упразднить разум, перейдя в новое измерение, явить некую «заумную» «экзистенциальную» философию. На самом же деле, она представляет собой чистейший рационализм, только с отрицательным коэффициентом, с минусом»^[9]. Но в то же время «власть абсурда есть утопическая абстракция, не больше»^[10].

Теперь, когда понятие абсурда, фигурирующее в данной статье, предварительно очерчено, попробуем проследить историю возникновения современной культурной ситуации. Началом ее, несомненно, стало появление романтизма как течения в культуре. Именно тогда ситуация абсурда в том или ином виде стала обнаруживаться не только в произведениях искусства, но и в жизненных ситуациях. Несмотря на то, что романтизм в целом претендовал на универсальность взгляда на мир (что, вне всяких сомнений, имело место), его представители стали носителями противоречий, распространившихся на всю картину романтического мира. Романтик противоречил, в первую очередь, Просвещению; но более всего он противоречил самому себе, олицетворяя собой расхождение идеала и реальной человеческой жизни, складывающейся в историю. Миф романтизма говорит нам о предназначении личности: идеальной, правильно соотнесённой с миром и Богом и от этого одинокой и несчастной, что сразу же задаёт ей вектор противостояния обществу. У этого противостояния две стороны: положительная состоит в том, что дала эта романтическая личность миру в области литературы, живописи, музыки; отрицательная определяется тем, что через противостояние и отрицание в человеческое сознание проникла и закрепилась там абсолютно новая экзистенциальная категория, представляющая собой синтез реакций как раз-таки на ситуацию противоречия интересов человека его существованию. Конечно, можно сказать, что человек во все времена мог испытывать нечто подобное, но впервые в человеческой истории абсурд как экзистенциальная реальность стал составляющей своеобразной мировоззренческой системы. Системы, которую, при желании, можно свести к матрице, выстроенной по философскому принципу.

Между эпохой романтизма и современностью пролегает довольно долгий период, в ходе которого духовные основания романтизма мутировали до неузнаваемости. Способствовали этому следующие обстоятельства:

1. разрушение цельного христианского восприятия мира;
2. ещё более радикальное его расщепление вследствие доминирования позитивизма как мировоззренческой позиции;
3. возникновение философских течений, вводящих понятие абсурда, как самодостаточной экзистенции;
4. изменение культурного фона вследствие появления «массового сознания»;
5. вырождение романтических концепций в декаданс, ставший новой «точкой отсчёта» для проромантически настроенных людей;
6. появление психоанализа;
7. становление философии постмодернизма.

Этот список, вне всяких сомнений, можно дополнить, но уже из названных семи позиций следует один общий вывод: мир в сознании человека с середины XIX-го до середины ХХ века претерпел необратимые изменения. И если, например, в сфере технической эволюции эти изменения в целом можно признать оправданными, то в духовной сфере они как раз и привели человека в плоскость, где само существование начинает противоречить тем позициям, которыми до сих пор ещё определяется смысл человеческого существования. Поскольку «сегодня человек может сделать больше, чем культурные герои и полубоги; он уже разрешил множество проблем, казавшихся неразрешимыми. Но вместе с тем он предал надежду и погубил истину, которые сохранялись в сублимациях высокой культуры»^[11]. И вот сейчас цивилизационная обстановка, на первый взгляд, остаётся прежней, восходя к истокам общеевропейской культуры; но само человеческое существование в этой обстановке становится неким чуждым инородным телом. Характеристикой этого существования может служить «метафизика абсурда», говорящая об утрате экзистенциальных смысловых ориентиров. Это ведёт к тому, что в обществе всё более и более людей отчуждаются от него.

Остаться одному значит лишиться многих чисто человеческих определений и функций. Поэтому начинают противопоставлять себя обществу целые общности людей, находя друг в друге смысл своего существования. Но даже этот кажущийся смысл не делает подобное существование менее абсурдным — наоборот, социальная структура, основанная на чисто человеческих функциях и связях, но в то же время оторванная от «единства бытия», посторонняя ощущению человеческой целостности и связи этой целостности с одной общей доминантой, заведомо нелегитимна как человеческое объединение. Это настолько очевидно, что начинают осуществляться попытки создать новую космогонию, используя старые символы, которые, как кажется, помогут восстановить смысл существования. Но, в любом случае, эти попытки предпринимаются на новой основе, наполняются новым смыслом, новой логикой. Правда, эти основы, смысл и логика являются таковыми только по своей символике, содержа в себе уже абсурдное наполнение. Казалось бы — как логика может быть абсурдной? Но мы можем представить её неким полезным в хозяйстве приспособлением, например, миксером, который сам по себе логичен, и исполнен смысла. Только вот если в нём стирать носки, то всё в целом вряд ли покажется правильным или целесообразным.

Человек, подсознательно осознавая бессмысленность своего существования, тем не менее, не может не искать смысл как своих действий, так и своего существования вообще. И от бессмыслицы, оформленной в некий смысл, он начинает двигаться к контрсмыслу. В этом нет ничего странного — альтернатива необходима, чтобы разрушить логику псевдосмысла, создав на основе переопределения истинного и ложного новые интерпретации в понимании основ бытия. Вследствие этого процесса возникают новые ситуации в разных культурных областях. Театр абсурда, абсурдистские литература и кинематограф, искусство сюрреализма являются их выражением; и уже как производное от них возникает массовое абсурдистское сознание, основанное на новой логике и ставшее онтологическим фактом.

Об онтологии абсурда, через размышления об иррациональности жизни, говорили ещё А. Шопенгауэр и Ф. Ницше. У них жизнь изначально стихийна, бессознательна, — и любые поиски в ней рациональности обречены на неудачу. Но всё-таки они говорили об этом, когда общество ещё осознавало свою цельность и предназначенность, хотя и с восторгом принимало эти идеи. Да и одно дело — воспринимать какую-либо идею, находясь на своей собственной позиции; и уже совсем другое — когда собственную позицию человек пытается сфокусировать из некой размытости образов и формулировок, оторвавшись от поля понимания их значения.

Возвращаясь к проблеме преемственности — к тому, что без осознания значения наследуемых ценностей человек не может заявить о своей преемственности в области духовной культуры, можно сказать, что современное мировоззрение западной цивилизации псевдоморфозно по отношению к мировоззрению общества XIX века, хотя внешне и видит себя наследником духовной ситуации того времени. В этом отношении оно отличается от романтического мировоззрения.

Романтическая абсурдность, в первую очередь, была обусловлена тем, что романтики, противостоя Просвещению, привнесшему в европейскую ментальность рационализм (не всегда оправданный) — первыми распознали то, что новое мировоззрение несёт в себе предпосылки разрушения единства мироздания. Бытие человеческого духа, целостность человеческого сознания, гармония человека и природы — все это было поставлено под сомнение механистической трактовкой явлений, которые понимались как принадлежащие исключительно к материальному миру. Романтики создали свой собственный мир. Пусть этот мир начался с литературы, но если говорить об истории этого мира, можно сказать, что «ни в какой другой отрасли истории самые распространённые идеи, воззрения и формы искусства не находятся в такой тесной связи со складом ума и житейской обстановкой отдельных личностей»^[12]. Романтическая концепция, романтическое умонастроение должны были компенсировать потерю (или ослабление) веры, которая произошла в XVIII-м веке. Но пока еще романтики, находясь в цельном мире, создавали абсурдные ситуации — в литературе и в жизни. Они, вне всяких сомнений, сохраняли связь с предыдущей эпохой, пусть и полемизируя с ней.

Современная ситуация противоположна: в абсурдном мире осуществляются попытки либо привести ситуацию в некое, похожее на пристойное, состояние; либо сознательно сделать её ещё более абсурдной. Так или иначе, и то, и другое ещё более усугубляет абсурдность. Диапазон действий здесь обширен: от попыток официальных лиц в условиях кризиса рационализма и гуманизма наметить построение рационалистического гуманистического общества, — до уничтожения маргиналами от контркультуры культурных ценностей и циничного попрания ими нравственных идеалов и моральных основ общества. В любом случае, эти действия находятся по ту сторону смысла, поскольку мир, в котором они происходят, непременно обнаруживает свою неподатливость каким-либо изменениям, исходящим от человека.

Журнал «Начало» №23, 2011 г.

^[1] M. Esslin. The Theatre of the Absurd. Woodstock, N. Y.: The Overlook Press, 1961.

^[2] Там же. С. 5. (Перевод автора статьи): «cut off from his religion, metaphysical, and transcendental roots, man is lost; all his actions become senseless, absurd, useless».

^[3]  Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М., Искусство, 1991. С. 93.

^[4] Там же. С. 98.

^[5] Кьеркегор С. Страх и трепет. М., ТЕРРА-Книжный клуб: Республика, 1998. С. 46.

^[6] Шестов Л. Достоевский и Ницше.

^[7] Буренина О. Что такое абсурд, или по следам Мартина Эсслина. Абсурд и вокруг. Сб. статей. //О. Буренина. Языки славянской культуры. М., 2004. С. 8.

^[8] Там же. С. 8.

^[9] Булгаков С. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л.И. Шестова // Сочинения в 2 тт. Т. 1. М., 1993. С. 535.

^[10] Там же. С. 535.

^[11] Манкузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 72–73.

^[12] Гайм. Р. Романтическая школа. Вклад в историю немецкого ума. Спб., Наука, 2006. С. 12.