Отрицая длящуюся обыденность. К переводу книги Т. Бьюза «Цинизм и постмодерн»

Статья посвящена впервые вышедшей в России книге американского исследователя культуры постмодерна профессора Брауновского университета Т. Бьюза «Цинизм и постмодерн». Автор книги исследует тесную связь между культурой постмодерна и современным цинизмом. Не отрицая постмодерн как этап современной культуры, Бьюз отказывается считать его «концом истории» и решительно критикует опасное смешение постмодернистской теории и политики. По его мнению, это замыкает политическую и культурно-общественную жизнь в узкой клетке существующего обыденного порядка вещей. Современный цинизм рассматривается Бьюзом в качестве «просвещенного ложного сознания». Это понимание цинизма восходит к известному сочинению современного немецкого философа Петера Слотердайка «Критика цинического разума», в котором цинизм предстает одним из важнейших элементов современности.

Ключевые слова: постмодерн, цинизм, ложное сознание, Слотердайк

В переводе Зеленского на русском языке вышла книга американского исследователя культуры и философии Тимоти Бьюза «Цинизм и постмодерн». Это событие крайне своевременно, ведь именно сегодня мыслящая Россия столкнулась с неизбывной нуждой определиться не только по отношению к постмодернизму как философскому течению, — нет, задача более существенная, определиться по отношению к постмодерну как общему состоянию западной культуры. Тем самым вновь и вновь Россия возвращается к самой себе как к культуре и западной и самобытной одновременно. И для России и для остального западного мира истоком решающих проблем XXI века является клубок проблем, возникших под занавес века XX. Поэтому работа Бьюза представляет для нас несомненный интерес.

Тимоти Бьюз исследует то особое напряжение, которое возникло между философией, культурно-общественной жизнью и сферой политики. Не удивительно, что все эти сферы взаимосвязаны и взаимообусловлены. Но автор «Цинизма и постмодерна» видит проблему в серьезной диспропорции, которая возникла в их соотношении. Бьюз считает неоправданной гипертрофией переносить методы и выводы постмодернистской теории из области метафизики в область политической жизни. Более того, снова мы становимся свидетелями того, как метафизика, желающая стать чем-то большим, чем метафизика, терпит поражение и в метафизическом поле, становится «нечистой» философией, моментом «ложного сознания». Бьюз широко применяет и использует термин немецкого философа Петера Слотердайка «просвещенное ложное сознание» как раз относительно постмодернистской философии. Поскольку Слотердайк определяет так феномен современного цинизма в среде интеллектуалов, то цинизм становится важной категорией и для профессора Бьюза. В своей знаменитой «Критике цинического разума» Слотердайк разделяет цинизм как современное явление и цинизм как античную школу. Во втором случае немецкий философ предпочитает говорить «киники» и «кинизм», а в первом соответственно «циники» и «цинизм». Разумеется, эти два термина не могут быть разведены абсолютно.

«Цинизм — это по большей части вопрос индивидуалистического отношения к обществу. Начиная с его появления в Афинах в V в. до н.э. цинизм означал отторжение культурных ценностей, склонность не только оспаривать, но и отвергать важные для окружающего мира категории; отчужденную восприимчивость, традиционно выраженную символической и жестовой риторикой, дополняющую обычную дискуссию» [1, с. 8]

— пишет Бьюз. И далее:

«Циник — типичный персонаж постмодерна, одинаково отчужденный как от общества, так и от собственной субъективности» [1, с. 9].

Постмодернизм культивирует игру, поверхностное, ироничное отношение к культурно-общественной жизни, определенную дистанцию от социального уклада, в который встроен иронизирующий субъект. Житель пригорода или офисный работник вдруг подмигивает кому-то, убеждая себя в том, что считает происходящее смехотворным, и поскольку он играет в серьезность, его маска остается лишь маской. Но что бы подумал этот циник, узнай он, что все его соседи и сотрудники, точно также подмигивают, они не верят в серьезность происходящего, и, тем не менее, происходящее включает в себя их цинизм и даже предполагает тотальный скепсис как инъекцию эскапизма, примиряющего с действительностью.

Тимоти Бьюз вовсе не сторонник срывания масок и стремления добиться подлинности в противовес искусственности. Напротив, он демонстрирует, как страсть к подлинности, аутентичности, абсолютной честности и т.д. выступает оборотной стороной и крайне характерной чертой постмодерна. То, что на первый взгляд противостоит друг другу теоретически, в культурном отношении представляет собой часть постмодерна. Так, усиленная экспансия постмодернистской теории в культуру постмодерна переходит в раздробление самой теории. Культурная одержимость искренностью определяется Бьюзом в качестве «фетишизации аутентичности». Нарочитая откровенность телевизионных шоу, театральные постановки, стремящиеся приблизиться к полной естественности. И, наконец, требования политической честности, но не такой честности, которая являла бы собой последовательность проводимой политики и заявленных целей, но честности, предполагающей полное соответствие между частной и публичной жизнью. В итоге частная жизнь людей, воплощенная в политике, таким образом, суживает политический горизонт. Теперь политическая сфера не относится к искусству невозможного, но полностью ограничивается выстраиванием балансов между частными интересами. Истеблишмент инфицируется нерешительностью по отношению к любым наиболее значимым вопросам. А между тем Бьюз полагает, что политика всегда выходила за рамки существующего, раздвигая эти рамки, она по определению стремилась к новому, а не к бесконечным комбинациям элементов существующего.

«Политика — это, надо сказать, испытание героизма, феномен публичной сферы, являющейся сферой действия, маневров, проводимых с гонором и виртуозностью. Политика воплощает в себе путь первоначального антагонизма к “миру, каков он есть”, ей внутренне присущи неудовлетворенность реальной культурой и подозрение к области значений — тому, что Гегель называл “законами” культуры» [1, с. 16].

Автор «Цинизма и постмодерна» не выступает в качестве непримиримого критика постмодернизма как философского течения. Скорее он подвергает критике культурную блокаду со стороны постмодерна способности политиков к действию. Постомдерн как состояние культуры не возник случайно, в значительной степени это есть результат неудачи Просвещения. Не удалось в достаточной мере выполнить обещания: свободный и разумный мир, окончательное преодоление социального неравенства и т.д. Но философский постмодернизм не есть одно лишь разочарование, в нем присутствует особый активизм. Им подвергнут мощной атаке не только принцип культурной иерархии, но и три вида определенности — познавательная, моральная и эстетическая. Сомнение в познавательной определенности приводит к недоверию к научным методам познания, атака на моральную определенность — к этическому релятивизму, война против эстетики — к антиэстетизму в современном искусстве, когда красота изначально находится под подозрением в пошлости, наивной ограниченности и т.д. Одновременно Тимоти Бьюз усматривает в постмодерне парадоксальную одержимость бессмертием, которое не имеет ничего общего с любыми представлениями о бессмертии в прошлом. Бессмертие, о котором идет речь на этот раз, — это бессмертие бесконечного продолжения частной жизни. Это не бессмертие веры, не бессмертие, наконец, славы в веках, о котором говорили в эпоху Просвещения и в среде приверженцев движения немецких романтиков. Это страсть к бессмертию через информационные технологии, через футурологические представления о развитии киберпространства, одним словом это длящаяся обыденность, не предполагающая никакого решительного выхода за пределы настоящего. В политике этот вид «культурной одержимости» — вновь используем бьюзовское выражение — приводит к попытке всевозможными способами придерживаться стратегии сохранения статус-кво, то есть отсутствию основательных перемен. Отсюда и знаменитая концепция Фрэнсиса Фукуямы о конце истории. Бьюз называет это «бесконечностью в действительности»:

«Бесконечность в действительности — разновидность смерти; это ясно и в случае погони за аутентичностью, и иссякания стоимости знака, и замены языка цифровой коммуникацией. Идеальная коммуникация, как заметил Жан Бодрийяр в разговоре в Лондоне в 1994-м, могла бы иметь место между двумя окончаниями — ни путей, ни следов, ни эксцессов» [1, с. 78].

Фактически речь идет о попытке отказаться от восходящей к Сократу и Платону интуиции вечности, к тому, что Сократ называл «bios theoretikos». Это путь философа, возвышающийся над обыденностью и суетой жизни. Философы Средневековья называли эту суету жизни — vita activa, а Аристотель — bios politikos. Совершенно точно известно, что средневековое понятие vita activa является классическим переводом аристотелевского bios politikos. Поворот Аристотеля, которому следовало Средневековье, означал придание bios politikos наряду с bios theoretikos серьезного статуса. Эти две области никогда не смешивали. Первыми значительными фигурами в истории западной философии, попытавшимися нарушить незыблемые границы, были немецкие философы всемирного значения — Фридрих Ницше и Карл Маркс. Следуя такой логике можно предположить, что тоталитарные эксцессы, связанные с их идеями, или, осторожнее, тоталитарные движения, использовавшие их имена и идеи в качестве знаков, не были феноменами, никак не связанными с попыткой нарушить границы между bios theoretikos и bios politikos. Напротив, и в большевистском и в нацистском эксцессах присутствовал концепт конститутивной для двух этих систем значимости. Это был концепт единого сообщества, в котором полностью объединены политическая и интеллектуальная жизни. В итоге, надо сказать, мы получили примеры грандиозного размаха симуляции как политической, так и интеллектуальной жизни. Политику от имени нации или трудящихся масс конструировала ничтожно малая группа людей, bios theoretikos заменялся гипнотическими повторами одних и тех же идеологических формул, будь то постулаты расовой теории или же основы «марксистско-ленинского» взгляда на мир. Последний термин поставлен в кавычки, поскольку прямая и непосредственная связь идеологии большевиков со всем комплексом философии Маркса настолько же спорная вещь, как имевшее место некоторое время назад провозглашение Ницше непосредственным «предтечей нацизма». Странный парадокс состоит в том, что автор «Цинизма и постмодерна» обнаруживает эту же тенденцию к переходу границы между областями bios theoretikos и bios politicos в современной культуре постмодерна или в том, что можно назвать постмодернистской политикой. Тимоти Бьюз анализирует политические программы и политические компании основных британских политических партий конца XX века. Консервативная ностальгия по единому сообществу прослеживается во всех крупных политических партиях. Парадокс, однако же, состоит в том, что такого рода сообщества никогда не существовало. Вносит дополнительную сумятицу и тот факт, что подобная ностальгия и соответствующие ей позиции определенно прочитываются в качестве протеста против культуры постмодерна в целом. Трагикомедия заключается в совершенно постмодернистском характере этой ностальгии и опирающейся на нее политической риторики, то есть как самоотрицание.

Тимоти Бьюз в своих построениях осторожен и выдержан. Он не пытается выступать против культуры постмодерна в целом. Профессор Бьюз скорее стремится к более четкому разграничению двух областей — bios theoretikos и bios politikos, поскольку их соединение никогда не удавалось совершить без симуляций и подтасовок. Мириться же с таким «просвещенным ложным сознанием» значит допускать приемлемость и дальнейшего обескровливания политики, которая, в конечном счете, предполагает нерешительность и парадоксальную «деполитизацию» самих политиков. Современный цинизм выступает в таком случае своего рода психологической защитой против осознания характера своей собственной «неподвижности». Разумеется, речь не идет о буквальном недостатке воли и решительности у политиков. Однако это воля, движущаяся по замкнутому кругу, причем кругу весьма небольшого размаха. Не культура постмодерна, а теоретики постмодернизма и те политики, которые за ними следуют, в значительной мере ответственны за то, чем стал постмодерн в целом. Эти теоретики культивируют состояние сознания, которое не готово стремиться к выходу за свои существующие в данный момент пределы. Автор «Цинизма и постмодерна», поясняя свою позицию, ссылается на Гегеля. Здесь необходимо привести довольно пространную цитату из Бьюза:

«…я использовал термины “декаданс”, “ирония” и “релятивизм”, отсылая к ним как к примерам эпистемологической растраты энергии, как к капитуляции перед “вещами как они есть”; здесь было бы уместно напомнить себе термины, в которых Гегель описывает проявления этого бегства от истины. Сознание, говорит он, в решающий момент, когда необходимо выйти за собственные границы, (I) “желает остаться в состоянии инертного безмыслия”; (II) упивается собственным пониманием, “которое знает, как разложить на части любую мысль и всегда найти то же бесплодное эго вместо всякого содержания”; (III) “укореняется в сентиментальности, которая уверяет нас в том, что находит все прекрасным в своем роде” Постмодернизм, переживаемый как социальное состояние, под которым я понимаю, что серии критическо-теоретических стратегий достигли определенной конкретной формы, которая легитимирует эти симптомы культурной тревоги; постмодернизм поэтому становится синонимом торможения, чувством культурной и политической законченности; постмодернизм — это принципиальный двигатель того, что Бодрийяр называет “иллюзией конца”» [1, с. 224–225].

Тимоти Бьюз

Современная христианская мысль в большинстве случаев критикует постмодерн и постмодернизм по части морального релятивизма, и прежде всего это касается сферы сексуальных отношений. С другой стороны, существует определенное имплицитное, иногда просто подразумеваемое, а иногда и эксплицитно, явственно выраженное одобрение по отношению к свойственному для постмодерна отказу от так называемой «научной картины мира». В действительности, книга Тимоти Бьюза «Цинизм и постмодерн» подвигает христианскую мысль к более проработанной и определенной позиции к одному из важнейших узловых моментов постмодернизма, а именно к смешению bios theoretikos и bios politikos. А это значит, что нужно признать права за метафизикой, философской рациональностью по самому крупному счету, отказаться от попыток сохранить это поле только для некоторой суммы тезисов церковного вероучения. И в то же время отказаться от идеи экспансии этого поля в сферу политической жизни. Есть явления, которые невозможно полностью перевести в сферу мысли и слова. Вот что отмечала Ханна Арендт в своей книге «О революции», говоря о таком феномене, как насилие:

«Дело здесь даже не в том, что слово оказывается беспомощным, когда сталкивается с насилием, но в том, что насилие как таковое неспособно к тому, чтобы быть выражено словесно. И по причине этой бессловесности сама по себе политическая теория способна сказать лишь очень немногое о феномене насилия» [2, с. 15–16].

Вернуть движущемуся мышлению право на будущее, право разорвать круг «вещей как они есть», существующего и якобы неизменного порядка вещей. Поступая иначе, церковные интеллектуалы, осознанно или не осознанно, льют воду на мельницу постмодернизма как целого комплекса интеллектуальных течений.

Журнал «Начало» №34, 2017 г.

Литература:

1. Бьюз Т. Цинизм и постмодерн. М.: ИД «КДУ», 2016.
2. Арендт Х. О революции. М.: Издательство «Европа», 2011.

T.S. Sunait

Denying permanent ordinariness. To the translation of the book by T. Bewes «Cynicism and Postmodernity»

The article is devoted to the book «Cynicism and Postmodernity» published for the first time in Russia, written by Timothy Bewes, professor of the Brown University (USA) researcher of culture of Postmodernity. The author of the book researches the entwinement between culture of Postmodernity and contemporary cynicism. Bewes isn’t denying Postmodern as a stage of the modern culture, he is refusing understand it as «the end of the history» and strongly criticizes the dangerous mix of politic and postmodern’s theory. He considers that it closes political and cultural life of society in the narrow cage of trivial order of things. Bewes examines the modern cynicism as an» enlightened false consciousness». Such understanding of cynicism originates to the well-known work by modern German philosopher Peter Sloterdijke «Critique of Cynical Reason» wherein cynicism shows as one of main elements of modernity.

Keywords: postmodern, cynicism, false consciousness, Sloterdijke