«Чеченский вопрос»

Иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф. 10.37)

Cегодня, к великому сожалению, приходится го­ворить только о чеченском вопросе, а не об ответе на него, так как трудно ответить даже на менее серьезный вопрос в той ситуации, ко­гда у большинства населения нашей страны нет нормального миро­воззрения, взгляда на мироустройство. И беда наша прежде всего в отсутствии соотнесенности многих людей с иным, нежели они сами, т.е. вечным и неизменным. В силу целого ряда причин на протяжении достаточно короткого промежутка времени несколько разрушилось (подчеркну, не изменялось, а именно разрушилось) представление боль­шей части нашего населения о том, как устроен мир и как надо его обу­страивать.

Достаточно одного подобного краха, чтобы на многие годы заста­вить сомневаться человека абсолютно во всем, и в первую очередь, в самом себе, если этот самый человек не знает Вечного и Неизменного, ориентируясь только на все более неуловимые и ускользающие ре­альности секулярного мира. Хочу заметить, что именно знание или незнание отличает одних людей от других, называющих себя верую­щими от вообще не считающих себя таковыми. Именно знание Твор­ца, а знание может быть только истинным, воцерковленным, образо­ванным (от слова Образ), воспитанным в конечном итоге, может раз­личить Неизменное и меняющееся, Вечное и преходящее, Истинное и ложное, Праведное и лукавое. Так вот, именно отсутствие у большинства наших людей подобного знания и ставит бесконечные вопросы сегодняшней жизни и заставляет сомневаться в любых ответах, даже правильных, независимо от того, кто и когда их произносит. Поэтому можно только сожалеть о невозможности любого ответа (как, впро­чем, и ответственности вообще), который был бы принят абсолютным большинством сразу после своего появления.

Задержимся на некоторое время на слове «ответственность». Это слово проясняется только тогда, когда начинаешь осознавать, что оно предполагает как минимум две стороны. Истца и ответчика, т.е. Спрашивающего и отвечающего. Одного не может быть без другого. Не в смысле бытия Истца, а в смысле Его открытости ответчику, спо­собности последнего внимать Слову Истины. И вот когда оказыва­ется, что никто не отвечает, что отвечать не перед кем и не за что, то мы вынуждены признать, что оказались в той ситуации, когда ничто не может состояться в основе своей. Не может состояться не только ответ, но и вопрос.

Вопрос некому задавать, ибо на него некому отвечать. Опять-таки не в том смысле, что грозный Судия отсутствует, а потому что Он мол­чит, как молчал Спаситель перед Пилатом, ибо не видит ответчика. Получается, что наша попытка искать ответ в безответственное время как будто бы заранее обречена на провал. Но все же, несмотря на по­добное сомнение, попробуем еще один ход размышлений.

Вернемся к эпиграфу. Именно с него, как с отправной точки следу­ет начать осмысление того затруднительного положения, в котором мы все оказались. Очень нелегко выбрать ту, возможно, верную дис­танцию, которая позволит говорить о Чечне и чеченцах, не обижая как говорящего, так и слушающего, тем более, что, как ожидается, этим слушающим должен быть «просто человек», независимо от веры и национальности, в том числе и сами чеченцы. Начнем разговор с того, что все мы сотворены одним Творцом и происходим от одного праОтца, следовательно, в некотором смысле родственники. Пред­вижу упрек людей неверующих, ведь «просто человек», с их точки зрения, вовсе не обязан что-либо знать о Творце. Ведь мы условились, что намерены говорить со всеми и прежде всего с тем самым «боль­шинством», что Слово Божие не слышат. Как правило, они ссылаются на «достижения науки», ясно отвечающие на вопрос «откуда произо­шел человек»? Точнее — от Кого (правда, непонятно, кто же этот во­прос задал)? И вот ответ, достойный эрудированного и «просвещен­ного» человека — от обезьяны. Не будем разбирать этой бессмыслицы (хотя об этом говорят всерьез до сих пор в школе, откуда и черпает ос­новы мировоззрения наш обыватель), но остановимся на главном: ведь и при таком раскладе все мы родственники, хотя многим это и не по душе.

Так будем всерьез считать себя таковыми. Да, очень сложно сего­дня убедить нашего обывателя в том, что у него есть просто родствен­ник, который, как подтверждают «все» вокруг, не только его всячески ненавидит, но и пытается уничтожить его самого и его более «близ­ких» родственников. И уничтожение это в данном случае не цель, а лишь средство добиться своего. Любой ценой — своего. Что же, это — борьба за выживание? Но тогда уничтожение — это цель. В данном же случае это не цель, а средство, средство «самовыражения», в гипер­трофированном и слишком неосознанном виде, но именно средство самовыражения.

Для чего Басаеву «победоносная война» в Дагестане? Предполо­жим, что ради денег, которые можно заработать на дагестанской неф­ти и т.д. Но можно ли идти на это, зная, что противник во много раз сильнее и многочисленнее, и ни внутри самой Чечни, ни в Дагестане у затеявшего такую войну по большому счету нет ни согласия, ни под­держки. Где же у него тогда разум?! Об этом неразумии и бессмыслен­ности мы еще поговорим позже. И вот таким самовыражением ужас и страх и, естественно, ненависть внушают нам наши родственники своими неразумными и необдуманными действиями.

Но попробуем продолжить рассуждение о наших родственных связях. Прежде всего отбросим «обезьянью гипотезу», поскольку на биологическом основании наших трудностей не разрешить: природа сама по себе растворяет всякую дифференциацию. Родственные от­ношения могут быть определены только в Духе. Проблема родства, когда она не разрешается простым «голосом крови», становится ду­ховной проблемой. Как же быть тогда людям неверующим? Выход один — оставаться без ответа. Если же они все же хотят получить его, то им ничего не остается, как выполнить необходимые условия этого, понять, что всякие отношения между людьми, в том числе и наши се­годняшние отношения с чеченцами, можно определить только перед лицом Его.

Какая же родственная связь может быть между нами и можно ли ее выстроить (вы-с-троить — т.е. соединить одного и другого с Третьим, а точнее с Первым)? Видимо, можно, но только если соотнести ее с Первым («Аз есмь Альфа…»). Кто же мы перед Ним — Братья? Но вера нам не позволяет считать себя братьями, ведь только в вере ис­тинное братство, бескорыстное, беззлобное, безыскусное, естествен­ное. Ведь только величайшее ханжество позволило атеисту провоз­гласить знаменитое «человек человеку брат…», и после этого поднять руку на брата, отца и мать. Отцами их назвать также трудно, ведь и по возрасту (в смысле государственности), и по росту (в смысле числен­ности), и по образу поведения трудно себе представить подобное сравнение. Следовательно, остается признать единственную форму действительно родственной связи — дети. Дети Божии, а значит, по вышеизложенным соображениям, и наши. Ибо после Христа всякая кровная связь вторична, и только после Его жертвы все язычники и иноверцы стали детьми Божиими, ибо во Христе всякая плоть обоживается.

Именно это родство многое проясняет. Чего можно ждать от детей невоспитанных, т.е. невскормленных, голодных, — воровства, грабе­жа, насилия, убийства. Где вместо пищи Истинной появляется пища лжи и лукавства.

Всмотримся повнимательнее в наших детей. Ведь все началось с «игры». «Игры» в свободу (от кого и чего?), независимость и само­стоятельность. А кто из нас, сам будучи ребенком, не играл во взрос­лых. Совсем недавно такими детьми, превратившими государство в большую игровую площадку с множеством лесенок, «лазилок» и го­рок, были почти все мы. Вспомните эти времена, только и разговоров, что о свободе, как выяснилось, по большей части бессмысленных. Го­ворить можно все, показывать тоже (даже то, что смотреть неприлич­но в любом обществе). И ведь мы все — соучастники этого безумия. А кто в таких случаях всему верит и отдается игре безо всяких ограниче­ний — дети. Именно они воспринимают игру как реальность, не пони­мая, что есть предел, который переходить нельзя. И вот мы начинаем призывать их к порядку. Мы, которые устраиваем беспорядок, сами начинаем увещевать их. Когда с ребенком начинаешь говорить как с равным, он перестает чувствовать дистанцию и начинает хамить и своевольничать (когда к тому же плохо воспитан). А когда появляют­ся всякие «доброжелатели», которые откровенно зарабатывают на этой ссоре, тогда начинает кружиться голова у этих детей, которых вооружают и при этом ведут переговоры, а когда они, заигравшись, начинают убивать себе подобных, их обещают сначала выпороть и не порют, а потом начинают пороть, но всякий раз останавливаются, дают им прийти в себя, собраться с силами, и при этом спрашивают: «Ну что, еще?» Что же может ответить ребенок, когда вдобавок тут же другие добрые «дяди» суют в руку леденцы в виде тротиловых шашек и автоматов. А после всего, основательно все же выпоров, останавли­ваются и расписываются в Хасавюрте в собственном бессилии.

Но вот настали другие времена. Стоило только действительно взять ремень покрепче да пошире, и начать драть твердой рукой как «сидорову козу» — и совершенно иной результат. Где бои, где военные действия, где угрозы? Только и слышно со всех сторон, как все новые и новые ребятишки говорят вполне по-детски: «это не я, это все он». И что самое поразительное, как только намерения навести порядок в этих местах зазвучали вполне решительно со всех сторон и с полным единодушием, сами чеченцы повсюду говорят о необходимости этого самого порядка. И весь феномен новой войны не в умелых действиях военных, а именно в жесткости, единодушии и решительности со сто­роны государства (вернее, того, что еще от него осталось), пусть даже сегодня это единодушие исходит не из государственных соображе­ний, а просто на руку определенным лицам.

Буденовок и Кизляр — безрассудство (а где вы видели у плохих де­тей рассудок) и спесь заигравшихся злых и глупых детей, которых на­чинает уговаривать (подумать только!) сам премьер-министр, а пре­зидент от них просто прячется. Нет государства, нет военной маши­ны, нет органов порядка, все продается и покупается, по сути, нет вла­сти. Что при этом будут делать плохие (а воспитали такими их прежде всего мы сами: с нашего молчаливого согласия и молчания над ними издевались, их ссылали, их уничтожали), именно плохо вос-питанные, обманутые дети.

Чего можно ждать от детей брошенных и отвергнутых, преданных (а как еще можно назвать тот «мир» безумного генерала или попросту подлого человека, заключенный в 1996 году, как не предательство)? Чего можно ждать и от нас, уже не единожды предавших их и перед людьми, и перед Богом. И вот эти «дети», которые своими действия­ми себя таковыми определили, идут на любые крайности, самые нера­зумные (а где взяться разуму) и бессмысленные (и где взяться смыс­лу) поступки. И в таком случае кто же мы в этой ситуации?! Племя, воюющее с другим племенем до его полного уничтожения, чтобы по­лучить, наконец, спокойную жизнь за счет уничтожения других? Но покой нам обещан в ином мире. Либо мы все-таки люди Христа, за всех нас уже единожды «уничтоженного» и уничиженного, самой смертию своей задающего нам этот вопрос. Хочется думать, что люди.

И главная задача всякого мыслящего, православного прежде всего, человека здесь — осознать сам смысл сосуществования с себе подоб­ными на своем, хотя бы и очень большом участке земли, каковым он остался даже сократившись с одной шестой до одной восьмой, а мо­жет и менее, части суши. Само это сокращение, конечно, не вызывает особой радости, потому как слишком много крови, в том числе и пра­вославной, было пролито за то, чтобы этот участок не сокращался, опять же ради более благополучного сосуществования определенно­го количества «родственников» на нем.

Теперь же эти «родственники», видимо, чувствуют себя так же не­уютно, как и мы. Ведь их сначала спросили, хотят ли они жить вместе, и после утвердительного ответа тут же выставили за дверь, вместе с их ответом и частями нарезанной кем-то и когда-то суши. Суша-то оста­лась, а вот живой водой делиться было уже некому и не с кем. В этом случае мы снова видим, даже при наличии весомого ответа большин­ства, что по сути он ответом не стал. Ибо кто спрашивал? И для чего?

Но что сделано, то сделано. Но на всяком православном человеке сегодня кроме ответственности (той самой, перед Богом) за самого себя лежит более важная ответственность за своих близких, и еще бо­лее важная за своих «дальних», да-да, тех самых дальних, о которых сегодня часто даже не хочется и думать. И ответственность перед Кем? Перед самим Богом. И спрос будет (по-видимому, уже есть) весьма строгий, но что мы ответим сегодня в свое оправдание? Сколь­ким дальним мы открыли, помогли увидеть свет Христовой веры, объяснили смысл собственного существования?

Да, очень многие могут выразить сомнение в самой возможности такого рода просвещения «чеченского народа» в нынешней ситуации. Уместна ли вообще сегодня проповедь?! Кто поверит нашим словам после нашего же предательства самих чеченцев, и самих себя, и своих солдат? Кому нужны сегодня увещевания? Кого будет слушать ребе­нок, которому дозволено все? Ведь не случайно послушание прежде всего от слова «слушать». Уместно ли сегодня говорить об убеждении, когда сами не уверены и сомневаемся в самих себе. Возможно, дейст­вительно, сегодня это не уместно.

Но только ли словом можно помочь человеку? А миропорядок, ми­роустройство, закон, попросту пример собственной «цивилизован­ной жизни» (следует понимать жизни в гражданском обществе отно­шений взаимного уважения и порядка). Ведь стоило на несколько лет просто забыть о важности подобного, регулируемого сосуществова­ния — и результат ужасен. Смерть, страх, хаос. Первооснова всякого греха есть отпадение от Бога. Его следствие — отпадение от граждан­ского сосуществования по определенным правилам (от слова «ис­правлять») и законам, от существования вообще.

Это самое СУЩЕСТВОвание, жизнь по заповедям взаимной люб­ви и уважения, жизнь по человеческим перед Богом законам и есть та самая проповедь. И есть тот самый ответ на вопрос, очень детский во­прос. Как жить? Какая проповедь может быть сильней самой жизни во Христе? Что можно, и можно ли вообще противопоставить такому убеждению? Вот, видимо, в отсутствии этой самой ярко выраженной проповеди и скрыто желание некоторых наших «родственников» убе­жать от нас подальше. А мы вместо того, чтобы осознать самою ответ­ственность перед Богом за данную Им и сохраненную Церковью бла­годать и полноту человеческой и христианской жизни, начинаем по­такать этим самым родственникам (а ведь дети очень остро чувствуют любую ложь) и начинаем рассуждать о гуманизме, не замечая той бездны — хаоса, на краю которого они стоят. Но попробуйте-ка спо­койно рассуждать о гуманизме, когда ваши собственные сын или дочь шалят на краю пропасти.

Проблема наших сегодняшних отношений с Чечней не государст­венная и не моральная, а прежде всего религиозная (ибо у нас нет го­сударства и нет морали, подразумевающей ответственность человека перед человеком). Мы ответственны прямо перед Создателем за тех «близких», которых он дает нам на воспитание и окормление. И если ситуация заставляет нас, вследствие наших же ошибок, эти ошибки исправлять, пусть жестко, пусть больно, пусть через жертвы — иного пути у нас нет, мы должны осознать, ради чего и в ответственности пе­ред Кем мы это делаем.

В противном случае это война племен за еду и спокойную жизнь, нефть и целостность того государства, которого по большому счету не существует, эту самую целостность мы и должны рассматривать не иначе, как через наивысшую цель перед Богом: «Спасись сам, и спа­сутся тысячи вокруг тебя!»

По поводу чеченской войны можно выслушать сегодня множество сомнений и вопросов, начиная от смерти наших солдат в Чечне и за­канчивая «правом наций на самоопределение». Но ведь, чтобы нация могла собой «править» (то есть поправлять, исправлять, выправ­лять), она как минимум должна стать нацией. А по поводу гибели сол­дат, остается склонить голову перед их жертвой, сохранить в лоне Церкви вечную о них память и надеяться, что они сознательно «пола­гают душу за други своя», а это ведь высшее предназначение право­славного, и не только православного, человека. Можно услышать со стороны всевозможных «добрых дядь» о дикости наших детей, но не мы ли последние несколько столетий вели их к сегодняшнему состоя­нию. Можно услышать о священной войне, но какая святость может быть на могилах замученных и ни в чем неповинных заложников. Можно услышать призывы к переговорам, но кто будет слушать на этих переговорах, и кто будет говорить? Да и о чем, собственно, мож­но договариваться? О существовании двух государств — их обоих нет. О сосуществовании двух народов? Один им еще не стал, другой уже перестал быть в этой ситуации. Бессмысленность этих переговоров очевидна, а передышка в войне вредна прежде всего стороне насту­пающей. По стечению обстоятельств автор этих строк провоевал в т.н. «горячих точках» три года и очень многое понял именно там, как, впрочем, там же он и задумался о смысле происходящего. Именно там чувствуешь себя самой слабой фигурой в чужой игре, и там же ощу­щаешь ответственность (либо безответственность) собственного су­ществования. И именно там начинаешь думать, зачем тебе оставляет­ся жизнь и как же ее прожить дальше. Главный урок, полученный там с полной очевидностью, по-детски прост: уважают только силу. Иного закона на Кавказе нет. И «сильному дозволено все…». И вот, что же из этих двух формулировок останется как принцип наших действий: уважение либо вседозволенность? — зависит все-таки теперь от нас, как это ни странно звучит.

Попробуем теперь еще раз задуматься над словами Спасителя, ука­занными в нашем эпиграфе. Видимо, единственный достойный путь, единственный ответ, который будет принят, — это ответ через нашу жертву и наш крест. Нашу жертву, жертву мнимым благополучием соб­ственных детей во имя любви Божией, во имя их же спасения, и наш крест, наше покаяние в собственных ошибках и грехах, крест, даруе­мый нам Господом, через который и мы сами спасемся, и мы сами ста­нем людьми, народом, государством. Как бы мы ни любили, либо нена­видели этих людей, как бы мы ни желали им добра и счастья, либо стра­даний и гибели, как бы ни пытались помочь, либо наоборот, главное — это тот ответ, который мы дадим Господу за себя и за них.

За свое отношение к ним, за свои чувства к ним, за свое сосущест­вование с ними, за свою безответственность. «Возлюби Господа Бога своего…» — это первая заповедь, и ради этой любви оправданы любые жертвы. Страшное и вместе с тем удивительное слово «любые». Это и значит — жертвы любви к Богу и, только через Него, жертвы любви к людям. Постараемся не забыть, что прежде «любовь к Богу», а потом к людям, даже если эти люди отец и мать, брат и сестра, сын и дочь. Можно найти самые гуманные и самые бесчеловечные причины лю­бой безответственности, которая сегодня стала, к сожалению, нормой жизни. Но эта норма от лукавого, норма отпадения, норма греха. И не надо забывать, что только жертва праведная (т.е. жертва, исправляю­щая жизни по правилам и законам) принята Господом и оправдана. И не со всей ли бесконечной мудростью и актуальностью звучат сего­дня эти слова Спасителя: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, не­жели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, неже­ли Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот недостоин Меня» (Мф. 10:34—38).

Так вот этот самый крест, подаваемый нам Господом, и есть основа и спасительная опора, на которой наше многократно сломанное миро­воззрение может найти ответ, через который каждый из нас станет достоин Его.

К сожалению, у каждого из нас есть очень веские основания спро­сить себя, готовы ли мы взять этот крест сегодня и не только поднять его, но и нести. Сегодня уже многие скажут «да». Но сказать это не значит в действительности поднять его, согнуться под его тяжестью и пойти. Еще в каждом из нас присутствует та легковесность «тяжелого конца бревна на первом субботнике», в каждом из нас в какой-то сте­пени не родились — или родились не до конца — страдания обесси­лившего и измученного Сына под тем самым позорным куском дере­ва, которому предстоит стать самым славным; деревом победы жизни над смертью и одновременно познания добра и зла.

Многим сегодня может показаться в нынешней легкости возвра­щения, что мы уже и так с Ним. Но надо помнить, что покой, Царство Божие, утешение, отдохновение все же только там. А здесь — здесь крест, «Се гряди по Мне…» — труд, пот и кровь, муки и страдания, жертва. И эту жертву никто не отменял. Конечно, хочется быть там, радоваться друг другу, дарить друг другу благодать и чудо, заповедан­ные Спасителем. И многие пытаются так же быть счастливы и радост­ны здесь, жить по вере и в Церкви, жить брат для брата и сестра для се­стры, возносясь помыслами к Предвечному Отцу. Но как же дети? Не те, не по крови, а те, которых Господь дает нам на улицах и в комму­нальных квартирах, в подвалах и чердаках наших городов, в горах Кавказа. Какой ответ мы дадим за них, а значит и за себя. Наше спасе­ние и через них, через жертву ради них и во имя Божие. И эта жертва сегодня, это понимание всей необходимости и оправданности того, что сегодня называют войной в Чечне, и есть понимание цели, ради которой все это делается, и ответственности, которую несет на себе каждый из нас перед самим собой, перед своими близкими, перед са­мим Богом. Иного пути нет.

И категоричность этого ответа определена той самой высокой ка­тегорией жертвы, которую и принес Спаситель за всех, именно всех, и которую в свою очередь обязаны принести и мы, если продолжаем считать себя Христианами и хотим быть достойными Христа, хотим быть «просто людьми».

Журнал «Начало» №8, 1999 г.