«Человек, достойный зонтика»

Совсем недавно неожиданно среди летнего затишья раздался странный скрип со стороны группы академиков РАН: открытое письмо не кому-то, а самому, и постсоветский обыватель из авторитетнейших уст узнал и об ужасной «ползучей клерикализации», и о кощунственном стремлении Православной церкви богословием, якобы насаждаемым в светской высшей школе, подменить «монополию материалистического видения мира» и «подвергнуть сомнению научное Знание». Все бы это было даже забавно, учитывая количество разной степени тяжести благоглупостей, наполняющих открытое письмо: этакий спор тупоконечников и остроконечников. Одни — мракобесные церковники — якобы считают, что земля плоская, покоится на трех слонах, слоны стоят на черепахе, а черепаха плавает в море, и хотят они за это получить визу ВАКа на свои кандидатские; другие — бесстрашные академики, обремененные годами, потраченными на укрепление оборонного потенциала тоталитарного строя и человеконенавистнической идеологии, обремененные не только нобелевскими, но ленинско-сталинскими лаврами, — как некогда Дж. Бруно, бросают вызов косным «служителям культа», погрязшим в своих догматах. Еще бы, ведь митрополит Кирилл уже разжигает страшный костер, куда будет брошено все разумное, доброе, вечное…

Все бы это было смешно, если бы не происходило в России, где «материалистическое видение мира» привело к моральной и физической деградации целой страны, к тому, что свою собственную страну до «эры исторического материализма» мы изучаем (те немногие, кому это вообще интересно), как древний Египет, или Шумер с Вавилоном. А поклонение Знанию (академики почему-то пишут это слово с большой буквы — видимо, имеется в виду закрытый от непосвященных гнозис) — к испоганенной экологии, Чернобылю и тому факту, что Россия как-то держится на плаву не высокотехнологичной промышленностью, а высокими ценами на нефть. Однако, вопреки смелому мнению героя И. Смоктуновского, высказанного в фильме про физиков «Девять дней одного года», — «дурак заграничный не то, что наш отечественный», к началу XXI века набор индивидуальных особенностей этих двух видов практически совпадает. Конечно, автор этих строк не хочет бросить комок грязи в уважаемых людей, «достойно проживших свою жизнь», назвав их дураками, а себя умным, но факты (а наука, напомню, опирается на факты) говорят об обратном, а факты, как любил повторять друг всех ученых, «самая упрямая на свэтэ вещь».

Одним из свидетельств этого неутешительного процесса является примечательный документ «Гуманистический манифест 2000», проливающий свет, в том числе и на источники «материалистического видения мира» наших академиков. Манифест исходит от некоей организации под названием «Международная академия гуманизма», и этот манифест тоже можно подписать, только «встав единым фронтом вместе со всем прогрессивным человечеством…». «Выдающиеся умы планеты, — читаем в преамбуле, — призывают к новой глобальной перспективе». Они представили свой план мира и прогресса в Гуманистическом манифесте 2000. Исходный документ был одобрен 10 нобелевскими лауреатам и выдающимися интеллектуалами из 29 стран. Многие выдающиеся интеллектуалы мира провозгласили, что, если человечество хочет выжить в следующем тысячелетии, оно должно проложить путь от разрушительных традиций и разделения к новому общепланетарному мировоззрению. Они выразили свою позицию в гуманистическом манифесте 2000, выпущенном Международной Академией Гуманизма. Он утверждает, что новое мировоззрение является «тем, что должно защитить права человека и возвысить человеческую свободу и достоинство, а также подчеркнуть наши обязанности перед человечеством как целым». «Поскольку мы вступаем в новое тысячелетие, — сказал Поль Куртц, автор исходного текста документа, — мы не должны беспокоиться об Армагеддоне, но скорее должны раскрыть огромные потенции человеческого прогресса в следующем столетии и далее».

Рисунок Виктора Чижикова

Пятнадцатистраничный манифест призывает всех людей к следующему: использовать науку и технологию как инструмент для решения величайших социальных проблем века. Жить вне магического мышления и мифотворчества, являющихся заменителями надежного знания, задерживающими человеческий прогресс. Признать, что моральные принципы должны обслуживать человечество и не должны базироваться на унаследованных донаучных концепциях, которые не обращаются к глобальному, измененному будущему».^[1] Дальнейшее цитирование документа, в сущности, ничего не прибавляет к сказанному, его положения только детализируют общие формулировки, озвученные П. Куртцем. Конечно, писать манифесты — дело почтенное и нужное: что плохого в сохранении лесов, в мирном сосуществовании народов, в защите права человека, — всякий здравомыслящий человек с этим согласится. Но человек культурный, а тем паче ученый гуманитарий (а таких среди подписантов немало), должен хоть отдаленно представлять то, что по этому поводу было написано и сказано до него. Это относится и к словоупотреблению, если произнесено слово «гуманизм», за него надо отвечать. Действительно, как верно вспоминают составители манифеста, гуманизм — тема, имеющая своим истоком эпоху Возрождения. Кто же откажется от духовного родства с «титанами»: Леонардо да Винчи, Микеланджело, Петраркой, — ведь именно тогда тема «достоинства и величия человека» вошла в европейское самосознание. Традиция жанра восходит к Джаноццо Манетти (1452 г.) и Джованни Пико делла Мирандола (1487 г.) «Речь о достоинстве человека» Джованни Пико дает образ homo universale, универсального человека, который все знает, все умеет, все может, таково его место в мире как «творения неопределенного образа». При всех различиях (Пико не видит ничего плохого в магии, астрологии и других «донаучных концепциях»), сходство основного тезиса налицо: человек — последнее основание собственного бытия и потенциально всего существующего, человек — «кузнец своего счастья» и «хозяин своей судьбы». Но сходство «божественного человека» Пико и его современного пра-пра-правнука обманчиво по целому ряду причин. Здесь мы имеем дело с феноменом, который О. Шпенглер называл псевдоморфозой; если перевести этот термин на язык народной мудрости, получится нечто вроде «слышал звон да не знает, где он»: гуманизм еще звучит, а культурно-историческая реальность, его породившая, давно трансформировалась, и произносимые слова (прогресс человечества, идеалы гуманизма, и многие другие) не обеспечены никакими ресурсами культуры, являясь не более чем социологическими декларациями. Пико еще мог свободно парить в эйфории, теряя под ногами почву: «Пусть наполнит душу святое стремление, чтобы мы, не довольствуясь заурядным, страстно желали высшего, а также добивались (когда сможем, если захотим) того, что положено всем людям. Отвергая земное, пренебрегая небесным и, наконец, оставив позади все, что есть в мире, поспешим в находящуюся над миром курию, самую близкую к высочайшей божественности».^[2] Возрождение, в частности Пико, отталкивалось от одной почвы — средневековой христианской традиции, а другая почва — античная — была той чаемой духовной родиной, которую хотелось обрести. «Святое стремление» современных гуманистов не направлено ни в какую «находящуюся над миром курию»: весь манифест, говоря языком датского принца и разочарованного гуманиста, — «слова, слова, слова…». Между тем в «Речи о достоинстве человека» само слово глубоко не случайно. Язык этого произведения даже в большей степени характеризует гуманизм как явление (а не псевдоморфозу) европейской культуры, чем пресловутый антропоцентризм. Джованни Пико — ритор, именно по закону жанра («энкомия» — хвалебная речь) человек попадает в центр мироздания и наделяется божественностью, а Пико в не очень длинной речи успевает обнаружить свою беспредельную эрудицию по всем вопросам: «ритор — дилетант в высшем смысле этого слова; его дело не «единое», но «все», не самососредоточение, но саморазвертывание личности».^[3] В риторическом слове Пико в конечном счете он «саморазвертывается» как «прекрасная индивидуальность».

Рисунок Виктора Чижикова

Современные речи о достоинстве человека напрочь лишены и доли поэтического обаяния речи Пико. Очень вероятно, что его «Речь о достоинстве человека», если ее перевести с языка риторики на язык логики, покажется бредом мало вменяемого человека, но ведь речью представлен он сам, а не существующая отдельно от него концептуальность. Гуманистический манифест написан суконным языком бюрократического «постава», авторы и составители «самаразвертываются» в такой ничтожной степени, что порой, кажется, гуманистический манифест составила машина. Авторы и в голову не берут, что «гуманистический идеал» по природе своей риторичен, таков его способ бытования в традиции, и если на нем «самососредоточиться», он будет перегружен и полностью лишен смысла, а его «высокий пафос» обернется бессознательной самопародией. Чем, как не пародией, особенно для русского уха, звучит слово «планетарный», обильно употребляемое: «Новый Планетарный Билль о правах и обязанностях», «новый планетарный гуманизм», — такая патетическая и абсурдная формулировка была бы органична, исходи она от «Председателя Земного Шара», которым сам себя назначил Велимир Хлебников, но не того ожидаешь от «выдающихся умов планеты». Другое слово, одно только появление которого (а оно мелькает в манифесте), является гарантией того, что текст (книга, статья и пр.) не стоит бумаги, на которой он напечатан; — «оптимизм», в бытовом контексте оно может быть терпимо, например, обозначая черты характера жизнерадостного человека: «имярек — оптимист», но в тексте, претендующим на философичность, оно нелепо. Сразу вспоминается что-то советское, вроде «Оптимистической трагедии» Вишневского: так же, как революционные матросы, гуманисты «манифеста планетарного гуманизма» готовы сбросить с «корабля современности» все старое и отжившее, только в случае гуманистов с их «оптимизмом относительно перспектив человечества» (последняя 10 глава манифеста) это называлось бы, наверно, «пессимистической комедией». Как ни стараются новые гуманисты вызвать благородные тени Джованни Пико или лорда Ф. Бэкона, нагло является только тень матроса с маузером — «строителя новой жизни», беспощадного борца с «контрой». Это и понятно: отечественные гуманисты (текст манифеста переведен и научно отредактирован председателем российского гуманистического общества В.А. Кувакиным) родом из бойцов идеологического фронта, стойких ленинцев (а уж это — имя самого человечного человека и, выходит, самого гуманного гуманиста).

«Тов. Кувакин» в былые годы противостоял ужасной ереси антикоммунизма, ведь «международный империализм вынужден все чаще и чаще отказываться от попыток лобового экономического и военного давления, делая ставку на идеологическое воздействие и активную пропаганду буржуазного мировоззрения … Антикоммунисты стремятся извратить смысл героических усилий советского народа по строительству социализма и коммунизма … и потому посягают не только на настоящее, но и на историческое прошлое нашей Родины».^[4] Как становится понятно из объяснений тов. Кувакина, в этих грязных целях они используют русскую религиозную философию рубежа веков: попав в эмиграцию, «большинство мыслителей этого направления … продолжали усиленно работать над созданием мировоззренческой альтернативы марксизму-ленинизму, пытаясь философски реконструировать старые идеи и идеалы, увековечить образ той России, которая уже навсегда канула в Лету»^[5].

Конечно, Кувакину ни минуты не жаль канувшей в Лету России, трепещите бердяевы и булгаковы — если вас не достала чекистская пуля, вас сразит идеологический меч, отточенный на оселке марксизма-ленинизма. Это вам не спор Джованни Пико делла Мирандолы и Ермолао Барбаро, идеологическую диверсию нужно пресекать в зародыше, не оглядываясь на разные там буржуазные предрассудки. Можно возразить, ведь речь идет о «делах давно минувших дней», где он, этот 80-й год. Да и тогда существовало в среде хитрых советских гуманитариев осуждаемое начальством «протаскивание через критику», где идеологически вредного или просто буржуазного автора не только образцово критиковали с привлечением трудов основоположников, но и просто осмысленно пересказывали. Но это не случай Кувакина, ведь в первой половине восьмидесятых пристойно писать о русской философии и печататься было уже возможно (пример — статьи П.П. Гайденко). Кувакин, в сущности, не плохо понимавший русскую философию, сознательно поносил ее не как собрат-философ, пусть стоящий на других позициях, а как обезличенный винтик идеологической машины. Тем необычней кажется его перевоплощение в гуманиста — человеколюбца, выступающего под знаменем антропоцентризма. Прежде чем рассуждать о достоинстве человека, неплохо бы стать достойным человеком. Сегодняшний кувакинский гуманизм, как и борьба за светскость академиков, не что иное, как глубокая, нераскаянная советскость — основная болезнь нашего общества, она, как Протей, способна принимать любые обличия, прятаться за любыми словами от «планетарного гуманизма» до фундаменталистского православия со «святыми» Распутиными и Иванами Грозными.

Журнал «Начало» №16, 2007 г.

^[1] Интернет журнал «Credo». № 20. 2000. Англ. текст манифеста написан Полем Куртцем. — Прим. Я. Кротова, 14.10.2000. http://www.osu.ru/osu/bibl/elizd/credo/index.shtml

^[2] Джованни Пико делла Мирандоле. Речь о достоинстве человека. Человек: мыслители прошлого о его жизни, смерти и бессмертии. М., 1991. С. 222.

^[3] Аверинцев С.С. Античный риторический идеал и культура возрождения. Античное наследие в культуре возрождения. М., 1984. С. 51.

^[4] Кувакин А.В. Религиозная философия в России. Начало XX в. М., 1980. С. 3.

^[5] Там же. С. 5.