Некоторые мысли о русской песне

«Эту землю плачевную преврати в преддверие неба твоим искусством…»

Однажды взволновало душу и поразило сознание чудо, с которым столкнула меня жизнь — народная песня и её глубоко православная основа. Как выразить словами то, что не поддается описанию, что глубоко чувствуется – не знаю. Когда тайну пытаешься высказать, то понимаешь, что словесная формулировка сужает, иногда упрощает великое. Так иногда происходит, когда тебя просят рассказать о вере, о любви, и ты боишься словом прикасаться к Тому, что является сокровенным для тебя, «глубиной неудобовосходимой человеческими помыслами». Вспоминаются послы князя Владимира, которые, побывав на православном богослужении, только и смогли сказать потом князю: «Не знаем, где мы были – на небе или на земле». Конечно, богослужебное ангельское славословие никак несравнимо по глубине с тем, что мы называем русской народной культурой. Но чтобы почувствовать в полной мере святость, нужно дорасти духовно, поэтому Господь иногда открывает Себя в более доступных человеку формах – в том числе через разные формы человеческого творчества, в котором является Образ Божий в человеке. Богопознание доступно человеку и через познание природы, и через самопознание.

Побывав в экспедиции в Архангельской области несколько лет назад, я увидела (а точнее услышала) живую песенную культуру — чудо, которое редко где можно теперь найти, и которое всей моей душе ясно и четко представилось как глубоко христианское явление. Мало кто сегодня пишет об этом поистине уникальном сегменте христианской культуры – о русской народной песне. Может быть, одной из причин является то, что мы на самом деле не знаем этой песни. Известна она специалистам — фольклористам и этнографам, — известна еще нескольким бабушкам, доживающим свой век в отдаленных деревнях, да любителям-песенникам. Закрома нашей Родины в каком-то смысле остаются под замком в бабушкином сундуке, а то, что сегодня именуется «русской песней» — совсем не имеет к ней отношения. Воцерковленная интеллигенция нашего времени часто фольклор понимает как языческое наследие или веяние неоязычества. К сожалению, и эти направления скрываются в современном явлении под названием «фольклор»; грехом повреждена человеческая природа, и везде, где мы с ней соприкасаемся – будем видеть отпечаток греха. Но и Образ Божий бывает так четко виден в творчестве человека, что удивляешься этой милости – просвету Рая на земле. Если стремиться очищать пшеницу от плевел, постепенно вглядываясь в мир Божий, можно разглядеть то, что Господь вкладывает в руки человека. Живая вера – это не книги, это – жизнь. А жизнь нашу — христиан сегодня — помимо литургического общения, безусловно, объединяет и культурный пласт. И хорошо, когда этот пласт нами осознан, и за порогом храма происходит не механическое возвращение в тот омут, который окружает всю нашу действительность – в то, что подается нам в виде «культуры», в бытовой нашей реальности, а осознанное наше возвращение в мир в качестве христианина. Есть два пути: можно уйти в монастырь, и тогда проблема взаимодействия со светской культурой частично отпадает, другой путь – путь жизни христианина в миру. И большая часть нас – христиан – не монашеский путь выбирает. «Христианин призван не бежать от мира и человека, отвергая и проклиная их, но вносить свет Христова учения в земную жизнь и творчески раскрывать дары Святого Духа в ее ткани, а это и значит создавать христианскую культуру на земле»[1], — писал И. Ильин. Поэтому можно говорить о сотериологическом аспекте культуры — т.е. о том, что она непосредственно взращивает наши души, участвуя в деле Спасения, помогая церкви, если не уводит от нее… И вот прямая обязанность христианина – воспитывать в себе вкус, потому что «худое направление вкуса извращает духовные чувства», христианство же вкус врачует, как писал о том свт. Феофан Затворник.

Есть и другая сторона взаимодействия христианина с культурой – это уникальная возможность говорить о Боге, не называя Его по имени.

То есть культура – это та область душевного, которая призвана стать ступенькой духовного пути. И для христианина культура становится нивой для апостольской проповеди. «И всё, что бы вы ни делали словом или делом, всё — во имя Господа Иисуса, благодаря Бога Отца чрез Него», — пишет апостол Павел (Кол. 3.17). Когда мы говорим об апостольском служении каждого христианина, речь идет не об ораторском искусстве, раздаче листовок и создания своего рода «православной субкультуры», а об осмысленном нахождении в том пространстве, в которое поставлен каждый человек в своей жизни в социуме, о преобразовании его и взаимодействии с ним. «Эту землю плачевную преврати в преддверие неба твоим искусством»[2], — писал свт. Феофан Затворник. Вот апостольское служение каждого христианина. Строить стену, ограждать себя от всего внешнего или строить мосты, через которые Господь миру свет свой посылает – это тоже наш выбор. И в этом плане воистину «пути Господни неисповедимы»: кто-то приходит к Богу, прочитав произведения Ф.М. Достоевского, кто-то — услышав пение бабушек из деревни Архангельской области… В 80-90-х годах 20 века многие фольклористы приходили к Богу именно соприкоснувшись с песнями в этнографических экспедициях. Так что же там, в этих песнях, к чему я так издалека подхожу, и что приводит душу к Богу?

Разные русские песни: есть быстрые, легкие, веселящие душу; есть календарные, связанные с работами на земле, с церковными праздниками; есть стихи духовные, которые ближе всего к церковному пению, «духовный стих – как церковная книга, он поучает безграмотного вере, в священных преданиях, в добре и правде»; есть лирические песни. Функцию сохранения, передачи и распространения христианского мировоззрения несут не только духовные стихи, но и весь песенный фольклор, лирические песни особенно.

Они-то больше всего и поразили меня. Хотя первая встреча моя с ними — человека неподготовленного — вызвала отторжение, непонимание. Слушать сложно для непривыкшего уха: однообразная мелодия, одна песня длится десять — пятнадцать минут, а сюжет порой так и не разворачивается. Звуковые сочетания совсем не похожи на привычные для классической музыки гармонические комбинации. Слушаешь — непривычно, непонятно, долго… Наверное,  подобную встречу можно сравнить со встречей современного человека с текстами Псалтыри на церковно-славянском языке. Неподготовленность души к принятию и усвоению прекрасного подобна тому, как младенец не воспринимает первоначально твердую пищу. Должно пройти время, чтобы пища стала усваиваться. Сложность же восприятия песен еще в том, что чтобы её почувствовать, невозможно быть слушателем, нужно самому петь. Не было никогда такого, чтобы песни создавались для исполнителей и слушателей, все были внутри процесса пения. И вот когда ты оказываешься внутри — все видишь в другом ракурсе, само твое зрение меняется. Как будто по мановению волшебной палочки в мыльном пузыре внутри вдруг оказался – радуга вокруг всюду! Сначала восторг, потом начинаешь осмысливать, осознавать себя в новом пространстве бытия…

г. Ошевенск, Архагельская область

Поразило единство всех в одном. В песне каждый находит себе место, каждый принят и каждый вкладывает кусочек красоты в общее произведение; такое многоцветие – многоголосие и переплетение линий голосов можно сравнить, может быть, с шедеврами вышивки, одна ниточка в которой ничего не значит, но множество нитей при искусном переплетении создают шедевр. И то, что песня долгая, позволяет окунуться в эту полноту, себя в ней почувствовать, пережить единение со всеми теми, кто здесь, рядом с тобой; время останавливается на какой-то момент. И это ли не состояние человека в Раю? Как мало в современном мире мы по-настоящему во что-то погружаемся, вся наша жизнь построена на скорости: СМСки, фаст-фуд, высокоскоростной интернет… А в песне пятнадцать минут поется про то, что «столы дубовые, скатерти бранные, подносы серебряны, яства сахарные…». Подобного рода песен в Архангельской области очень много. В одной деревне Ваймуше их можно насчитать около 50  — это именно лирических  — долгих (по десять-пятнадцать минут) протяжных, многоголосных песен. И это только  верхушка айсберга, записанный фольклорный материал,  а сколько кроется под этой верхушкой, сколько уже утрачено и забыто — можно только догадываться!  Вот пример отрывка одной из таких песен, записанной этнографами:

Белокаменны палаты греновиты
Не дубовы-ти столы да пошатились
Не берцаты-ти скатёрки зашумели
Не пшаничны ковариги сокатились
Не полужены братыни соплескались
Не серебряны подносы забренцали
Не хрустальны-ти стоканы сошчолкались
Во-первых наша кнегина снаредилась
Она во белы-ти белила набелилась
Она во алы-то руменца руменилась
Середи полу дубового становилась
Она ведь всем-то кнезьям-боярам поклонилась
Она большому-то ведь князю всех пониже
Уж вы кушайте-то, гости, да не сидите
Уж вы рушайте-то гуся да не студите…

И сюжета-то часто в песне нет явного, а описания много. И вот это идет вразрез со всем нашим скоростным мировосприятием. Это ли не осознание себя в окружающем пространстве, это ли не обращение к экзистенциальным вопросам бытия: кто я? Где я? Благодарение за красоту того малого, что здесь на земле нас окружает, остановка для осмысления, уход от суеты, скорости и напряжения, неспешное, с достоинством осмысление человека себя в мире. Так непривычно это для нас, жителей мегаполиса, так что даже сначала, как и многое из непривычного нам, организм отторгает, не воспринимает новый для нас мир… А какая сила в единстве! Только вместе возможно создать песню! И вот что интересно: каждому, кто поет, свобода полная дается – сам выбираешь, какой краской расцвечивать песню будешь, но свобода твоя радость принесет тебе и всем, когда ты почувствуешь, что и нет ее, твоей личной свободы, что одним целым ты стал со всеми, не ты поешь, а песня живет. Это тот секрет, который никогда не поставит на одну планку песню людей спетых, из одной деревни — единых, чувствующих песню всем своим «нутром», с песней вроде бы той же самой, но совсем другой — спетой профессиональными музыкантами по нотам. Оказавшись не в концертном зале, а именно внутри песни, в деревне, сидя за большим хлебосольным столом, очень чутко понимаешь, что имел в виду о. Павел Флоренский, когда говорил о русской народной песне: «Единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками»[3]. И это к вопросу о современной антропоцентрической модели мира и культуры, которая нас окружает и о том, что совсем другой  стержень в себе несет русская народная традиционная культура. И не только русская. Вспомнился фрагмент из работы итальянского художника 15 века Фра Беато Анджелико «Страшный суд», где рай изображает людей, держащихся за руки, – хоровод, в аду же – человек предоставлен сам себе… Рай-хоровод, рай-пение ангелов и людей — славословие Бога. Мы мало что знаем об ангелах, но как не вспомнить рождественское ангельское славословие, именно пение не одного, а множества…

Песенное пространство сближает людей, в нем человек открыт и плачет о своем личном, выплакивает свою боль и исцеляется, получает силу, поддержку и принятие себя ближними. Или учится сопереживанию, приобщается к тому опыту, который несет в себе накопленное песенное богатство. Боль в песне никогда не перерастает в уныние и отчаяние, она всегда ведет к радости и надежде, даже если сюжет может быть такой, что «все умерли». Для христианина нет смерти, нет безысходности, но есть надежда о возрождении человека к вечной жизни. Логическая человеческая справедливость уступает место Тайне Божественного Домостроительства. Боль личная, земная, человеческая – та боль, которую можно выразить в сюжете словами, плачем о горе, в жизни перерастает в нечто большее, происходит восхождение души над всем тленным и временным. Заставила меня задуматься одна песня:

Шел мальчишка бережком, шел мальчишка крутеньким
Переходу не нашел.
Нашел милый жердочку, нашел милый тоненьку,
Перебросил, сам да пошел.
Жердочка сломилася, шляпочка свалилася,
Тут мой милый потонул.
Увидала девица, увидала красная из высока терема.
Брала брала девица,брала роскрасавица корамысло новое
Корамысло новое, ведерко дубовое
Сама по воду да пошла.
Увидала девица, увидала красная
По волнам шляпа ли да плывет:
Скажи, скажи, шляпонька, скажи, скажи роспуховая,
Где мой милый спотонул?»
Век бы тебе реченька, век бы тебе быстрая
Век бы речкой не текчи
Засыпайся реченька, засыпайся быстрая золотым мелким ли да песком
Заростай-ко реченька, заростай-ко быстрая, шелковой мелкой да травой.

(Пинежский район Архангельской области)

Утонул жених в реке — ужасный сюжет. Вроде бы и безысходность и проклятие реки, разве нет здесь уныния и ропота на Бога? Таковы были мои вопросы, когда я задумалась над этой песней, первый раз вникнув в её слова. Но потом, через какое-то время, совершилось для меня открытие — я поняла, что песня эта совсем не об утонувшем парне и о разбитой женской судьбе. Песню нельзя объяснить линейно, её можно почувствовать только в контексте синтеза слов, мелодии, ритма, ситуации и тех ценностных ориентиров, на которых зиждется жизнь поющих. Нельзя вырвать слова из песни и сделать вывод – о чем она; это будет так, как будто из какого-то блюда вы выбрали один ингредиент и думаете, что его вкус и есть вкус блюда. То, что я почувствовала в этой песне, окунувшись не только в слова, но и в ритм, и в настроение – в нее саму, что эта песня, как это ни странно — о смирении. О смирении человека перед Богом. О том, что мире есть твое личное горе, но оно растворяется в контексте огромной Божией любви, которая все покрывает. Мы видим, что девушка обращается к речке со словами «век бы тебе не текчи», но все-таки не «река», «речка», а «реченька»; и зарастай реченька не бурьяном, а «шелковой мелкой ли да травой, и засыпайся золотым песком». Так песня через художественные приемы рисует нам образ рая. И сама мелодия похожа на медленную, широкую реку, убаюкивающую, успокаивающую, но в то же время живую и дающую силы и жизнь. Не слышно истерики, эмоционального хаоса, желания уйти из жизни. Принятие судьбы не как рок и фатум, безысходность, не «пропади все пропадом!», а видение того, что с тобой происходит через призму Божественной Любви и Тайны, доверие Богу и воспоминание о вечности – это ли не смирение?

В русской народной песне часто звучат печаль, горе, плач, но всегда они имеют тот характер, который можно сопоставить с покаянным плачем Адама в «Покаянном каноне» Андрея Критского. «Печалью по Бозе» свт. Феофан Затворник называет то расположение сердца, в котором сочетается желание быть пред лицом Любимого с сетованием о неполноте славы Божьей в себе и других. Это ли не подготовка души к созерцательности, к молитве частной и соборной? Ведь русская народная песня – тоже своего рода  молитва, разговор души с Богом. И  как не вспомнить слова Николая Гумилева:

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога..

Бабушки из дер. Череново, Архангельская область

[1] И. Ильин Основы христианской культуры.

[2] Свт. Феофан Затворник Начертание христианского вероучения.

[3] П. Флоренский У водоразделов мысли.