«Нижние чины» как зеркало русской забывчивости
Памятник героям-финляндцам на Смоленском православном кладбище в Санкт-Петербурге
18 февраля 2006 года по инициативе Института богословия и философии на Смоленском кладбище состоялось общественное поминовение, включавшее в себя панихиду, отслуженную отцом Андреем, [иереем из храма Смоленской иконы Божией Матери] и выступление собравшихся. А поводом для того, чтобы собраться на кладбище в этот день, послужили события, произошедшие 126 лет назад. Тогда, 5 февраля 1880 года (по старому стилю), усилиями Степана Халтурина произошел взрыв в Зимнем Дворце — прямо под помещением столовой. Это было пятое покушение на государя императора Александра II, произведенное по инициативе террористической организации с весьма привлекательным, на первый взгляд, названием — «Народная воля».
Государь не пострадал чудом. Чудо состояло в том, что принц Александр Гессенский, которого ждали в Зимнем к обеду, опоздал на полчаса. И бомба, уже не контролируемая покинувшим дворец террористом, взорвалась тогда, когда государь еще не появился в столовой, как того можно было ожидать, а встречал опоздавшего принца в одном из залов дворца.
Государь не пострадал, но в караульном помещении, примыкавшем к столовой и принявшем на себя основную силу взрыва, погибли солдаты Лейб-гвардии Финляндского полка. Разные источники указывают разное количество погибших, но памятник, установленный на Смоленском кладбище над могилой этих погибших «нижних чинов», хранит на своем истерзанном лихими временами гранитном теле 11 имен.
Накануне памятной панихиды мы попытались выяснить, не было ли количество жертв трагедии в Зимнем дворце большим, чем выбито имен на граните памятника (некоторые источники утверждают, что погибших могло быть до пятидесяти человек). Для этого пришлось обратиться в том числе и к первоисточникам: донесениям, докладным запискам той далекой поры.
Я тоже принимал участие в подготовительной работе. И вот что поразило меня больше всего: во всех документах (как старых, так и современных) во всю фигурируют имена террористов и подозреваемых — до самого последнего возможного (и даже невозможного) бомбиста. Но нет ни одного имени из имен погибших в караульном помещении солдат; только разное количество «нижних чинов» — и все…
И сразу возник вопрос: почему мы так хорошо помним имена террористов, знаем их биографии, их взгляды, имена их любимых и суженых, их мечты и сомнения — то есть все, что имеет отношение к ним, как к некогда жившим на земле людям; но практически ничего не знаем об их жертвах? И что это — безразличие мнимой непричастности или просто какая-то непростительная беспечность? Но куда ни посмотри, на какой интернетовский сайт ни зайди — везде Халтурин, Квятковский, Желябов, другие имена террористов и подозреваемых, но нигде (даже на монархических сайтах!) нет имен погибших при взрыве солдат — есть сомнения по поводу количества «нижних чинов».
Согласно известной формуле, то, как человек относится к прошлому, во многом определяет его будущее. И когда символами прошедших времен становятся злодеи, а не их жертвы, остается лишь с опаской смотреть во времена грядущие, которые могут быть и пострашнее тех, что нам выпало переживать сейчас. Ведь нынешние времена вряд ли можно назвать привлекательными и наполненными неким внятным смыслом существования. Бессмысленность и бессмыслица прослеживается во всем, что так или иначе связано и с государством как таковым, и с живущими в нем людьми, которых уже давным-давно обозначили неким абстрактным, обезличенным словом «население». И в силу этой обезличенности за «населением» не чувствуется единства множества личностей, из которых и должно состоять общество. Какие уж тут имена? Ведь именам должны соответствовать самодостаточные (пусть в разной степени) люди, а не собранные волею судьбы на некой территории особи, чужие не только своим невольным сожителям, но и самим себе. Ну, а человеку чужому самому себе вряд ли есть дело и до каких-то там нижних чинов, погибших к тому же «при царе Горохе»…
То, что имена погибших солдат не фигурируют в документах зимы 1880 года, можно объяснить ситуацией. Нужно было быстро, по горячим следам, организовать поимку преступников — поэтому их имена и вышли на первый план, оставив в тени имена жертв. Но то, что со временем поименный список погибших оказался почти утраченным, наводит на весьма печальные мысли. Можно, конечно, сказать, что история помнит имена тех, кто сделал нечто выдающееся, — независимо от качественных характеристик содеянного. Что имя, сохраненное в веках, это удел тех, кто так или иначе либо овладел умами людей, либо совершил что-нибудь такое, отчего кровь у потомков должна или забродить, или застыть в жилах. Помнят же до сих пор эфесского торговца Герострата; а вот о тех, кто, может быть, погиб при пожаре храма Артемиды, уж точно не помнят ничего…
Конечно, простые солдаты второй половины XIX века не из тех, кто властвует умами. Да и ежедневное честное выполнение воинской присяги, к сожалению, тоже редко почитается, как некая из ряда вон выходящая доблесть. Хотя, как известно, охранять Зимний дворец, то есть непосредственно «батюшку-царя», отбирали лучших из лучших; и тут уж как-то язык не поворачивается назвать «простыми солдатами» цвет тогдашней русской армии. Да и простота — тоже весьма относительная категория. Она может быть «хуже воровства», а может быть простотой святого. Это, конечно, не значит, что погибшие при взрыве в Зимнем дворце солдаты должны быть канонизированы, хотя может быть, на некую коллективную святость они претендовать могут. Ведь это, во-первых, люди, исполнившие свою присягу и погибшие за государя, а во-вторых, их, вне всяких сомнений, можно назвать основой стабильности и смысла тогдашнего общества, поскольку именно такой основой и служат люди, честно и осмысленно выполняющие свой долг. И в этой осмысленности сомневаться не приходится — ведь формула «за Веру, Царя и Отечество» осмысленна и понятна. Формула может быть другой, но как далеки от осмысленности и понятности формулы, которые предлагаются нам на выбор сейчас. Это даже не формулы — ведь в таковой не может быть внутренних, зачастую взаимоисключающих противоречий, сводящих на «нет» весь смысл настоящего и будущего…
И как не хватает сейчас людей, которых можно было бы назвать основой стабильности и смысла! Они, конечно, есть, но их количество далеко от критической массы, способной вернуть нас на стабильную и осмысленную стезю. Тогда, в последней четверти XIX века, несмотря на разрушительные процессы, общество еще сохраняло ощущение смысла существования. И во многом благодаря тому, что большей частью состояло из людей, среди которых солдаты, охранявшие Зимний, вряд ли чем-то выделялись. Они были своими среди своих, той «солью земли», без которой любое общество перестает быть таковым, превращаясь в сброд — даже не вульгарный, а уже просто нелепый. В чужаков на своей собственной территории, имеющих все шансы эту территорию потерять.
Конечно, Россия не сразу стала такой, какой мы можем наблюдать ее сейчас. Она прошла через многие испытания, в том числе и через море крови. Но ведь именно «нижние чины», погибшие при взрыве в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года, стали прообразом тех миллионов жертв, которыми еще успеет ужаснуть Россию популяция людей, объявивших, что действуют от имени народа. Тогда, в конце XIX века, это была еще небольшая горстка фанатиков, народом не принятых, но потом, так или иначе, возведенная в ранг героев, даже «мучеников за правое дело». Безумцев, которые поначалу пошли в народ с «проповедью», но не нашли отклика на свои безумные идеи. Неудачников мысли и духа, которым очень захотелось показать, что они все-таки сила… И, повинуясь комплексу Герострата, они стали убивать.
Сперва они убивали приговоренных ими людей, не считаясь с тем, сколько при этом погибнет посторонних — случайно оказавшихся рядом или выполнявших свой долг. А потом, в лице своих достойных продолжателей, уже вовсю стали убивать и этих посторонних, найдя в них тоже подходящую мишень для своего террора.
Та бездна, в которую канула Россия в начале ХХ века, была смоделирована и замаячила уже тогда. Ведь модель — это один из способов не только отражения реальности, но и воздействия на нее. И первыми жертвами этой модели стали солдаты Лейб-гвардии Финляндского полка, которые покоятся на Смоленском кладбище. Люди, имен которых толком никто не знает…
Тем не менее, если подумать, то каждый из нас связан с этими людьми кровными узами: ведь терроризм актуален и в наши дни, и все мы потенциальные жертвы. Каждый из нас может в любой момент оказаться на их месте — выполняя свой долг или просто спеша куда-нибудь по своим ежедневным делам. Почему же тогда мы не относимся бережно к их именам, а, говоря о тех страшных событиях, упоминаем, как правило, только имена их убийц?
Может, все должно быть наоборот? И может быть, действительно придут времена, когда будут путать Желябова с Халтуриным, а Перовскую с Засулич; а то и вовсе забудут эти имена, обозначив их в совокупности, как, предположим, 38 или 49 террористов конца XIX века. А имена их жертв выйдут, наконец, на первый план; и мы будем поименно знать и нижних чинов, погибших при взрыве в Зимнем, и грядущих за ними жертв. Можно не называть этими именами улицы и корабли, но просто помнить, поскольку жертвы более достойны памяти, чем их убийцы.
И возможно, настанет время, когда будут, вспоминая событие 5 февраля 1880 года, говорить, что какой-то оголтелый террорист взорвал бомбу в Зимнем дворце, а при этом погибли фельдфебель Кирилл Дмитриев, унтер-офицер Ефим Белонин, горнист Иван Антонов, ефрейторы Тихон Феоктистов и Борис Лелецкий, рядовые Федор Соловьев, Владимир Шукшин, Данила Селин, Ардалион Захаров, Григорий Журавлев, Семен Кошелев . . . И чуть было не погиб государь император Александр II. Конечно, в справочниках можно будет найти имя этого террориста, но из народной памяти оно будет вычеркнуто. Если это когда-нибудь произойдет, нас, наверное, можно будет считать в какой-то степени выздоровевшими. Или выздоравливающими.
А могилы невинно убиенных, подобные могиле «нижних чинов» Лейб-гвардии Финляндского полка на Смоленском кладбище — наверное, это одно из тех мест, где мы как раз и можем меняться, выздоравливать. И менять действительность. Ведь мы как бы снова возвращаемся туда, в 1880 год и говорим: мы вас помним. Всех, по именам. Мы о вас скорбим и сделаем все, чтобы память о вас сохранилась как можно дольше.
И этим мы как бы выстраиваем свою собственную модель. Это Россия, которая помнит тех, кто некогда составлял саму основу ее исторического существования. Россия, которая понимает и признает прошлые ошибки, готовая исправить то, что еще можно исправить и зачеркнуть то, что следует зачеркнуть. Россия, которая возвращается в осмысленную систему координат после долгого обморока, граничащего с предсмертной комой… А следовательно, Россия, у которой, возможно, еще есть будущее.
Журнал «Начало» №14, 2005 г.
Памятная доска, установленная у могилы нижних чинов Лейб-гвардии Финляндского полка на Смоленском кладбище студентами Института богословия и философии