«Они уже не смеются»

Протоиерей Владимир Сорокин, настоятель Князь-Владимирского собора

Интервью с настоятелем Князь-Владимирского собора протоиерем Владимиром Сорокиным

Ред.: О. Владимир, Князь-Владимирский Собор — один из важных центров православной жизни Петербурга, что радует и что огорчает Вас как его настоятеля?

О. Владимир: Я согласен с тем, что этот храм особый и находится в особом месте. Вот только немножко истории: когда строился город, закладывали Петропавловскую крепость, здесь было подворье митрополита Стефана Яворского, помощника Петра I. В связи с этим здесь же находился храм Успения Божьей Матери, в который Петр I ходил молиться. Храм был небольшой. В нем был Никольский придел, рядом Никольская слобода, а затем Никольская улица. Уже много позже, в конце XVIII века, когда готовились праздновать восьмисотлетие крещения Руси, построили этот собор. Тогда Россия вела войну в Крыму, и наш собор строился одновременно с Таврическим дворцом. Таким образом, собор связан с Успенским собором Кремля, памятью святителя Николая, святого равноапостольного князя Владимира, т.е. с Москвой и Киевом. Интересно, что и сегодня к нашему собору тянутся нити нашего государства. Например, президентский знак, который вручили В.В. Путину, сделан по образцу ордена св. Князя Владимира, украшающего вход в наш собор. На ордене выгравированы слова «польза», «честь», «слава», и таким образом, не только история России, но теперь уже реальная президентская власть как- то встраивается в эту духовную спираль, вернее, духовную прямую, которая указывает на то, что люди у нас объединены святой православной верой — и Киев, и Москва, и Петербург, и все мы в единой семье.

Ред.: И как же соответствует этим духовным и национальным ориентирам нынешнее состояние церковного народа, и тех, кто, так или иначе пребывают в соседстве с Храмом?

О. Владимир: Прихожане у нас народ более-менее постоянный и довольно просвещенный: люди задают уже серьезные вопросы, как- то чувствуется, что и служить здесь нужно с особой ответственностью, и собор содержать на достойном уровне. Но есть и другая сторона, сторона, которая меня настораживает и печалит. Наш Собор теперь оказался расположенным очень близко к спортивным сооружениям, в частности, к спортивному стадиону «Петровский», на котором играет Санкт-Петербургский «Зенит». Как богослов, как священник, как православный человек я не вижу ничего плохого в том, что люди занимаются спортом, слава Богу, если они им занимаются с пользой. Это очень хорошее дело, ведь известно из Священного Писания, апостол Павел всякого христианина уподоблял атлету, который бежит на соревнованиях, чтобы достичь высоких результатов, тренирует себя. Страшно и больно делается за другое. Недавно «Зенит» играл матч с «Динамо» Москва. Вы бы видели, что было здесь в пять часов вечера! Здесь была гражданская война в буквальном смысле, возле нашего собора, нашей часовни, болельщики московского «Динамо» столкнулись с болельщиками «Зенита». На земле лежало четыре пострадавших в драке, один из которых позже скончался, как сообщили, от «передозировки наркотиков», а на самом деле был убит разъяренной толпой. Здесь спорт превратился в проявление каких- то животных инстинктов или необузданной страсти. Понятно, что ни один из таких людей не заходит в храм божий. Ведь собор своей красотой, своим величием, всем своим видом говорит о том, что здесь вести себя так нельзя. У православного человека есть свой ангел хранитель, есть небесный покровитель, есть таинство церковное, есть представление о том, что человек — это образ и подобие Божие. А церковь призвана сохранить в человеке образ Божий и обуздать зверя, обуздать грех и высвободить положительные эмоции, положительные представления о самом себе. Я считаю, что и государственная политика должна быть направлена к тому, чтобы укротить этого зверя, то, что Церковь называет грехом или страстями. Здесь без союза с Церковью государству не обойтись. Ведь церковь Христова вобрала в себя прекрасную музыку, художественные изображения, культуру слова. Иначе ситуация неизбежно ухудшится. Ведь какие же тогда будут нужны государству милицейские силы, какие правоохранительные органы, чтобы удержать стихию, выпущенного зверя. Ведь что ужасно: для Достоевского хватило слезинки одного ребенка, и он уже задумался, в лице Ивана Карамазова, о том, что такое справедливость. Здесь человека у б и л и, а игра идет, и вечером по телевизору об этом случае рассуждают, как о чем-то обыденном. Хотя было бы справедливо немедленно передать на стадион сообщение и остановить игру. У нас же все проходит как само собой разумеющееся. Вот это действительно пугает.

Ред.: Но вероятно, кто-то таких людей все же воспитывает и обучает, и на этих педагогах тоже лежит доля ответственности за происходящее, может быть, даже значительная, в том числе и за те страшные вещи, о которых вы сейчас рассказывали. Сам воспитатель сегодня похоже растерян, не знает, что делать. Не кажется ли Вам, что здесь как раз дает себя знать отдаленность нашей интеллигенции от Церкви, причем традиционная. В начале века, когда начались религиозно-философские собрания в Петербурге, Зинаида Гиппиус говорила, что Петербург был разделен на две части, т.е. одна от Николаевского зала в сторону Зимнего Дворца, светская, а другая, от Николаевского зала в сторону Лавры, церковная. Притом эти миры были почти изолированы, каждый жил по своим законам. Попытки как-то объединить их тогда кончились неудачей, но тем не менее такая цель была. Скажите пожалуйста, подобное взаимопонимание каким-то образом удается наладить сейчас?

Князь-Владимирский собор (Санкт-Петербург, ул. Блохина, 26)

О. Владимир: Я не согласен с вами, что тогда собрания эти кончились неудачей, их просто революция «отменила», да и все. И я только радуюсь тому, что в то время церковь в лице архиепископа Сергия Финляндского пошла на открытый диалог с интеллигенцией. Почему я не согласен, что это неудача? Все-таки в результате этих встреч был и явный успех, например, многие люди, в том числе, о. Сергий Булгаков, отошли от марксизма и поняли, что правда на стороне христианства и православия, поэтому, повторю, там были положительные результаты, только, конечно, революция у нас все карты смешала. Что касается сегодняшнего дня, то я как настоятель Князь-Владимирского Собора, не Московский вокзал брал бы водоразделом, а Большой проспект, проходящий между стадионом, этим идолом XX века, и Князь-Владимирским собором. После революции спортивные сооружения, и в Санкт-Петербурге это заметно, намеренно строились вблизи храмов, чтобы с их помощью противостоять Церкви, отвлекать людей от участия в богослужении. Сегодня этой политики уже нет, однако, последствия ее остались. И все-таки, когда я освящал ледовый дворец, то шел туда с полным желанием, хотя мне и говорили верующие: «Ну что это вы освящаете спортивные сооружения, там же занимаются не «божьим делом»». Я сказал, что я осознанно туда иду, я хочу, чтобы благодать Божия была на тех, кто крещен, ведь там же и дети будут на коньках кататься, они же крещеные, большинство крещеных, и я верю, что, если мы поможем им, они увидят красоту божественного творения в самом человеке, в том числе и в спорте проявляющуюся, тогда они поймут, что спорт — форма проявления этой красоты, а не идол. Пока же водораздел так и проходит между спортом как идолом XX века и словом Церкви. Но какой-то диалог, как мы видели, наладить все же удается: вот пригласили освятить стадион, хотя вроде некоторые и пожимали плечами. Но что показательно, они уже не смеются. Раньше еще ухмылялись, а сейчас нет. Может быть, они еще не понимают происходящего до конца, может быть, это наша проблема — найти какую-то форму встречи, но желание самой встречи есть. Многие сегодня уже начинают прозревать, чувствовать извращенность материализма, дарвинизма как взгляда на человека. Ну кто сейчас, например, попытается утверждать, что человек от обезьяны произошел, это просто неудобно, поверьте.

Ред.: Учителя в школах, тем не менее, до сих пор так говорят.

О. Владимир: К великому сожалению, да, но что бы ни говорили, ясно, что материализм сегодня приобрел какие-то карикатурные формы и он пытается утвердиться чуть ли не в половых извращениях, насилиях, сатанисты приносят в жертву людей. Если в советское время был материализм государственный, казенный, то теперь он в демократической оболочке преподносится всей стране. Посмотрите на астрологические календари, на колдунов, экстрасенсов и прочую нечисть. Они же навязывают людям животные представления. А Церковь идет к человеку с любовью, с миром, со словом просвещения. Вот само слово «православие» — ортодоксия — правильно славить. У нас в русском языке от того же корня есть «орфография» — правильно, красиво писать. Этому надо учиться. Или «ортопедия»: врач лечит человека, чтоб он правильно ходил. Один корень, а значит, если человек хочет правильно ходить, правильно писать, и если хочет правильно прославлять Бога и усвоить Благую Весть, он должен этому учиться. Я убежден, что Церковь должна себя раскрыть миру, как цветок раскрывается, а не вторгаться в дома, как сектанты делают. Считаю, здесь нужна серьезная проповедь, серьезное богослужение и серьезные беседы. Быть по настоящему православным — это каждодневный подвиг борьбы за красоту и радость жизни. А у сектантов разного рода все какие-то наивные сказки да мультики. Сегодня, к сожалению, и в православии не всегда продуманные книжечки церковные появляются. В вашем журнале «Начало» №8 (кстати, у нас в соборе он имеется) в последнем номере есть одна прекрасная статья Н.В. Егоровой «Темный сад. Современное покаяние. Перемена ума или сон разума». Мне кажется, она очень сильно и здорово ухватила эту вещь — сегодняшний сон разума, а как вы помните, сон разума рождает чудовищ. Я, когда прочитал, порадовался, что человек действительно понимает суть вопроса и видит в этом опасность — свести наше православие, нашу церковь и нашу проповедь к перечислению сомнительных чудес или больных сновидений. Или вот еще один живой пример: постановление нашего синода по поводу идентифицированных налоговых номеров. Непонятно, почему эти номера воспринимаются как покушение на личность человека. Ведь православному человеку скрывать нечего, он темными делами не занимается. Здесь должна быть противоположная позиция — пожалуйста, смотрите, проверяйте, поступайте как я, берите с меня пример. А у нас наоборот, православные первые кричат «не надо». Меня это поразило. Или еще один пример. Организовали несколько лет назад в нашем городе ревнители православия общество для обучения верующих православию, потому что, видите ли, в семинарии учат неправильно, по их представлению, и батюшки, и архиереи ошибаются, патриарх тоже не совсем прав, а у самих нет никакого представления о Церкви, о канонах, об Уставе Церковном. Достаточно сказать, что антиминс и священные сосуды у них хранились в сейфе, а ключ от этого сейфа у женщины. Если бы митрополиту пришлось служить, то, по их словам, они бы выдали ему антиминс и чашу из сейфа. Надо сказать, что покойный владыка Иоанн был очень доверчивым человеком, и этим доверием пользовались все, кто правдами и неправдами стремился получить у него благословение на организацию всяких, по существу довольно сомнительных, мероприятий, к числу которых, вероятно, можно отнести и это общество. Чему же такие люди могут научить других? И к сожалению, есть священники, которые в этой струе нашли себе применение. Вот что, может быть, самое опасное.

Ред.: Да, но есть и такие православные верующие, которые сторонятся всякой активности и истолковывают христианское вероучение о спасении души в том плане, что участвовать в общественных делах не нужно, что мир лежит во зле, и максимум возможного — организовать «по-православному» свой быт. Не кажется ли Вам, что такая тенденция может привести к тому, что эти люди в скором времени будут жить наподобие колоний молокан в Канаде, совершенно выключенными из современной ситуации?

О. Владимир: Это явление меня тоже очень сильно беспокоит, и началось это не сегодня. Почему-то часто для верующих людей, к сожалению, и для некоторых православных, характерно как-то самозамкнуться, создать себе такой мирок, где уютно, хорошо, а дальше меня не касается. Забывают слова Спасителя: Идите в мир, научите всех, помогите всем. Вы знаете, я написал небольшую книжечку, которую назвал «Завет Божий». Я сознательно выбрал слово «Завет», а не «Закон», и вот почему. Открываете Библию, там сказано: «Священное Писание Ветхого и Нового Завета». Когда я начал осмыслять этот вопрос богословски, то понял, что очень большая все-таки разница между Законом и Заветом. На Завет вы должны ответить. Закон требует выполнения, завет — ответной инициативы. Завет нужен, чтобы не было законничества, талмудизма. Законническая религиозная психология тяготеет к тому, чтобы себя ограничить или подстраховать, сбросить с себя личную ответственность за свои решения. Написав и выпустив эту книжечку, я хотел показать, что человек призван, прежде всего, трудиться, служить, отвечать. Завет Божий как раз предполагает общение Бога и человека — мы Господа слышим, Господь нас слышит, но именно тогда, когда мы отвечаем своей активностью, ведь нам Бог дал свободу! А Советское время чем было плохо: оно учило людей не думать и отвечать, а бездумно исполнять. И оказалось очень опасной штукой, когда человек привык так жить: отсель и досель выполнил, а дальше трава не расти. И теперь у православных произошла жуткая накладка: церковный устав в их сознании и советская система сомкнулись. Для меня трагическое событие у стадиона очень характерно, там свое — человека убивают, а все — свое — матч смотрят. Представляете, сформировалось такое общество, и православный человек здесь не исключение. С ним в этом плане надо работать не меньше, чем с неверующим. У нас в соборе, кстати сказать, мы такую работу начинаем, у нас есть катехизаторские курсы. Я бы хотел, чтобы однажды Вы побеседовали с теми, кого мы оглашаем. И на Пасху и на Рождество у нас причащаются все вместе те, кто целый год оглашались. Вы сегодня были на Богослужении, человек до тысячи в соборе было, верно? Я вижу, народ степенный, солидный, соответственно, и служба должна быть на достойном уровне. Но дальше что требуется? Встречи, беседы, а для этого нужен зал — у нас его нет. До революции на этом пятачке был небольшой зал, где община, помолившись, могла еще между собой пообщаться, обсудить жизненно важные вопросы. Вчера, допустим, произошло какое-то событие, пусть подобное тому, что случилось на стадионе, и мы могли бы сказать: «вот, братья, давайте составим к обществу воззвание, чтобы эта проблема как-то прозвучала и люди над ней задумались. Без действий нам трудно избавиться от законничества. К сожалению, законничество, примитивизм нас одолевают. К примеру, в наш храм принесли для продажи книжечку «Перечень грехов. Православная исповедь». Там перечислено 377 грехов. Перечисляются, например, такие грехи: тайноядение, объядение, раноядение, многоядение, поздноядение, жадноядение. Ну, а когда «нормальное ядение»? А нормального нет, не указано. Это же абсурд, нельзя такие вещи делать. Это законническая псевдозаветная психология. Видимо, в человеке после грехопадения этот комплекс греховности заставляет по-прежнему прятаться от Бога. Как первый Адам спрятался, и «Господь ему говорит, а что ты спрятался, Я же тебе не враг». Мне кажется, это стремление «уединиться» в человеке сохранилось, и он пытается отгородить себя от Бога, мол, я вот это сделаю, что Ты сказал, а дальше не копайся во мне. Но святые отцы озаглавили текст Писания именно как Завет. Это имеет с моей точки зрения принципиальное значение. Если мы будем себя чувствовать в Завете, мы придем на суд к Господу и скажем: вот Господи, Ты дал мне два таланта, а я принес тебе еще два (помните, притчу о талантах?). Ведь что такое вообще вера? Это жажда жить по законам Божественной справедливости и любви, именно жажда, желание жить. Ведь Господь Иисус Христос пришел и сказал нам: оставьте это законничество и фарисейские представления, выйдите на свободное творческое служение. Господь призывает нас к Себе, а человек всегда ограничивает себя неким внешним пределом. Обо всем этом я говорю в моей книжке.

Ред.: Скажите, пожалуйста, в этой ситуации в чем вы видите роль богословского образования, предположим, не духовных школ, а тех учебных заведений, которые сейчас создаются для того, чтобы по силам оказать помощь священнослужителям в образовании мирян, познакомить и со Священным Писанием, и с историей Церкви, а также с теми дисциплинами, которые соседствуют с богословием?

О. Владимир: Я всегда придавал большое значение просвещению, считаю это главным — помочь человеку знать. Бог призывает человека к знанию, в первую очередь, богословскому, которое нужно ему как воздух. Но нормальным, истинным богословское образование может быть только в Церкви и связано с литургической жизнью. Может быть, не обязательно, чтобы человек каждый день стоял за Богослужением, но вы сами понимаете, литургическая жизнь — это язык Церкви. Чтобы человеку легче было усвоить слово Церкви, помочь понять его и применить к себе, мирянам нужно духовное образование, и прежде всего, образование детей. Не все учебные заведения, возникшие в последнее время, производят на меня одинаковое впечатление, особенно те, где нет литургической жизни. Приведу пример. Вышло постановление Министерства образования о введении в школах преподавания теологии, причем интересно: наши русские богословские консультанты говорят, что новый предмет нужно назвать «богословие» (по-русски теология это именно богословие). Но в министерстве говорят: ни в коем случае — богословие, только — теология. Причем, как я слышал, держатся насмерть. За этим простой факт: те же самые люди, которые преподавали марксизм, научный атеизм и пр., намерены делать то же самое, но под другой вывеской. Я их понимаю, такое поколение. И если эта «теология» не будет церковной, она окажется в лучшем случае набором отвлеченных терминов, лишь внешне связанных друг с другом. Когда меня просят преподавать историю религии, я отвечаю, что такую историю вести не могу. Я, как православный человек, могу читать только историю Церкви, историю Святости. Библия говорит: «Будьте святы», «Да будут все едины». Далее, святые отцы сформулировали Никео-Цареградский Символ веры, где сказано: «Верую … во Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Моя задача — проповедовать так, чтобы люди объединялись, чтобы люди свято жили, чтобы поддерживали традицию апостольскую, слышали соборную весть. Знали то, что есть, а не то, что придумано. Я однажды был на такой лекции в Женеве, когда один немецкий богослов, заявил нам в аудитории: «я могу с одинаковым успехом доказать вам сейчас, что Бог есть и что Бога нет». Меня это повергло в шок. Понимаете, богословие это очень деликатная область, ответственная, это то, что касается самой сути человека, потому что Бога касается. Я думаю, что есть много других специальностей, где люди могут прекрасно заработать, а здесь нужно прежде всего верить. Я был участником одной конференции в советское еще время (тогда по инициативе Патриарха Московского созывались конференции всех религий) — она называлась «Священный дар жизни перед ядерной катастрофой», где были собраны представители всех религий в Москве. Интересно вот что. Выступает наш святейший Патриарх Пимен, и становится ясно: наша жизнь — это действительно священный дар, который надо хранить, лелеять и соответственно к нему относиться. Выступает мусульманин, затем иудей, и для них дар жизни тоже священный. Все религии представлены. И каждый представитель говорит, что его религия так учит о человеке, о жизни. И вот смотришь и думаешь: о чем мы тогда спорим? Почему мы спорим? Что нам, действительно, угрожает? И буддистам, и иудеям, и православным, и католикам. Оказывается, ядерная катастрофа, безответственность человека. Везде все религии говорят: беда сегодняшнего времени в том, что человек, отойдя от Бога, от представления о святости жизни, потерял контроль над ситуацией и сейчас приближается к самоуничтожению. Осознать это очень важно. Но при этом важно знать хорошо свое вероучение. Мне, поскольку я стою уже основательно на православных позициях, теперь интересно сравнивать, как другие веруют, что они думают? Мои беседы с инославными на меня не влияют, в смысле чистоты моей православной веры, не обедняют меня, наоборот, расширяют мои знания, помогают лучше знать и ценить свое. Я считаю, что сегодняшнее образование должно стоять очень прочно на православной основе. Наше православие очень богато, надо знать его красоту, то, что оно сделало в истории, красиво его представлять и с его позиции вести диалог, не спорить, не враждовать, искать то, что объединяет, а не то, что разъединяет. Первым делом надо почувствовать красоту, силу своего вероучения, а потом будет очень легко сравнить с другими. Но, к сожалению, сейчас некоторые люди идут по другому пути. И я боюсь, что новый предмет, теология, будет направлен на то, чтобы еще больше схем человеку в голову вбить, в результате будет полный сумбур, а человек окажется безразличным ко всему. А это весьма опасно.

Ред.: О. Владимир, та позиция, которую вы сейчас высказали, как раз совпадает с позицией нашего института и нашего журнала. Вы много сделали для его становления, ваша критика, ваши советы для нас были важны и принесли результаты, сейчас у нас увеличивается тираж, появляются новые авторы, есть положительные отклики читателей. В заключение беседы хотелось бы спросить: что, на Ваш взгляд, сегодня самое важное в православной журналистике?

О. Владимир: Твердо стоять на церковной почве и не выискивать врагов, но в то же время не бояться поднимать острые проблемы, обоснованно сохранять свою позицию, точку зрения.

 Журнал «Начало» №9, 2000 г.