Пятнадцатый вагон
Готов подтвердить под присягой, что в этом рассказе нет ни одного выдуманного факта.
В то время, когда поезд отошёл от перрона, я смотрел в окно, ещё надеясь увидеть напоследок пики гор, но вся местность в одно мгновение оказалась в тумане. Я перевёл взгляд на дверь купе, в котором мне предстояло находиться около двух суток, и увиденное меня поразило. На двери, как и полагается в таких вагонах, висело зеркало, но в весьма необычной рамке. Она состояла из покрытых лаком, но неровно оструганных дощечек, углы которых были плохо пригнаны друг к другу. Крепилось зеркало к двери разнокалиберными чёрными шурупами, явно рассчитанными на то, что некто с беспокойной душой будет пытаться сорвать зеркало, но из такого намерения ничего не выйдет, ибо не родилось ещё на земле человека такой силы. Так же циклопически выглядели и крючки для одежды из почерневшего алюминия. Они обратили меня к воспоминаниям детства. Я однажды испугался в банном гардеробе, куда меня привели взрослые, точно таких же крючков: они явно напоминали выи каких-то доисторических чудовищ. Прочность этих крючков была столь велика, что на них без опасения можно было бы повесить сразу несколько человек.
Постепенно осматривая помещение, я убедился в его полном стилистическом единстве. Нижние скамьи были сделаны из плохо оструганных досок, обитых т.н. дермантином, материалом, который я видел в последний раз где-то накануне хрущёвской оттепели. В нескольких местах, хотя прочность досок не вызывала никаких сомнений, они были усилены кусками многослойной фанеры, что, видимо, должно было внушить пассажирам мысль о надёжности вагона в долгом путешествии. Вообще, всё в купе, что требовало соединения, было не прикреплено, а, что называется, пришпандорено с десятикратной гарантией прочности. Однако всё это не вызвало у меня положительных переживаний, возможно, потому, что я с опаской ждал появления соседей по купе, которые должны были сесть в поезд на ближайшей крупной станции. Но тут появилась проводница, чтобы забрать проездной документ. Она без обиняков сказала, чтобы я ее в дороге особенно не беспокоил, так как она бессменно в пути уже девятнадцать дней и всё это время совершенно не спала. Мне, кстати, впервые удалось тогда видеть не спавшего девятнадцать суток человека, когда он как-то всё же засыпает «внутри себя» и всё говорит и делает во сне. Да, я общался со спящей в разговоре женщиной. Проводница совершенно не слышала меня, а как-то сомнамбулически нащупывала смысл моих слов, отвечала она так же, явно не понимая, что говорит, но, тем не менее, реагировала с безукоризненной точностью лунатика.
От неё я узнал, что купейный вагон так выглядит потому, что переделан из плацкартного. На мой вопрос о смысле подобных трансформаций она ответила, что всё это связано с «отмывом» каких-то денег, потому имеет сокрытое от профанов значение. Слова «отмыв» или «откат» обычно исчерпывающим образом объясняют происходящее, потому я воздержался от новых вопросов, и спящая проводница, точно выверяя шаги, двинулась по коридору.
Вскоре дверь купе вновь открылась, и вошли новые пассажиры: пожилой мужчина с мальчиком лет шести. Вели они себя довольно пристойно, и часа через два молчаливого сидения в противоположных тёмных углах купе (свет в вагоне почему-то всё не включали, несмотря на позднее время) началась беседа, вернее, рассказ моего соседа о своей жизни. Жизнь оказалась не простой. Мужчина живёт в Воронеже и фактически один воспитывает внука, так как дочь его в разводе с мужем и живёт в Москве. Я перевёл разговор на сельское хозяйство и узнал нечто для себя неожиданное. В девяностые годы «демократы» всё развалили, но сейчас возникают какие-то новые веяния. Появляются люди, скупающие землю, и начинают сеять сельскохозяйственные культуры. Конкретно ничего об этих людях неизвестно кроме того, что богаты они фантастически, хотя наёмным рабочим платят не ахти сколько, но жить уже можно, даже в кредит строить дома. О пьянке пришлось забыть: у новых хозяев не забалуешь, вышвыривают после первого же опоздания или прогула, да к тому же работа каторжная, на ней пьяному человеку трудно. Фермеров, за исключением отдельных героев, никаких нет и не предвидится. Сосед на этом пункте замолчал, так как в купе ввалился молодой человек и начал активно обустраиваться, при этом он столь же активно разговаривал, в основном с мальчиком: «Ну, чё ты, ну, как ты? А какие у тебя игры в мобильнике, а деда слушаешься, а по ушам не хочешь?» После очередь дошла и до нас, старших. Молодой человек — звали его, кажется, Максим — поведал, что он закончил военное училище, но в армии служить не стал, ушёл оперативником в ментовку. Но и в ментовке, чтобы не скурвиться, не задержался и сейчас руководит охраной крупного коммерческого банка. Идеалом военного для него является белогвардейский офицер, но он оторвёт голову любому, кто задумает снести памятник Дзержинскому, так как отец его — полковник КГБ в отставке. По ходу рассказа Максим пил коньяк из плоской бутылки, что оправдывал своей скорой свадьбой (второй брак, первый несчастен), ведь возвращается он в «Питер» от невесты из Ставрополя. Тем временем в купе наступила такая тьма, что Максим уже с трудом начал находить на столике свою бутылочку и очень огорчался по этому поводу. Стали проявлять недовольство и пассажиры из других купе. Сквозь дверь с самодельным зеркалом доносились их реплики.
— Что твориться в вагоне, почему нет света?
(Голос проводницы) — Не знаю, надо вызвать электрика.
— Так вызовите!
— Я не знаю, где электрик ходит.
— Какое мне дело, знаете вы или нет, я заплатил деньги и хочу ехать нормально, вызовите электрика!
(Другой голос) — Да какого электрика, пусть вызовет начальника поезда, безобразие, что творят.
(Проводница) — Начальник в штабном вагоне.
— Так вызовите его!
— Не могу, штабной вагон перецепили в Минводах, и с ним нет связи!
— Да вы что, с ума здесь все посходили, товарищи, давайте писать жалобу!
(Проводница) — Вот хорошо, может, тогда этот вагон снимут, одни мучения с ним, что ни рейс, все на меня орут, надоело.
Ответы спящей проводницы были очень точны, и я надеялся, что шум в коридоре наконец прекратится, но нет. Засветился карманный фонарик, и опять послышался голос спящей:
— Володька, где тебя бесы носят, меня тут из-за тебя мордуют, почему света нет?
— А, — раздался чей-то победный начальственный голос. — Электрик? Немедленно включите свет или у вас будут большие неприятности, я обещаю, у меня есть возможности их вам доставить.
— Почему неприятности, — обиделся электрик, — что, я виноват, что аккумуляторы сели?
— А что, в ваши обязанности не входит следить за аккумуляторами?
— Так это же не моя смена была, что вы всё собачитесь, пойдите повозитесь с этим вагоном, посмотрю на вас.
Тут Максим поднялся с места и выскочил в коридор.
— Слышь, Вовка, обратился он к электрику, как будто бы они были давно знакомы, — пассатижи есть?
— Ну есть.
— Дай-ка.
— А вернёшь?
— Да нахрен они мне нужны, через минуту верну.
— Ну на, только верни, а то у меня других нет. Целый рейс впереди.
В коридоре всё затихло, и через пять минут загорелся свет. В соседних купе зааплодировали.
Ещё минут через пятнадцать в дверях появился Максим и залпом хватанул остававшийся в бутылке коньяк.
— Что ж там было? — поинтересовались мы.
— Да ерунда, клеммы надо было перекинуть.
— А что же электрик?
— Да он после вчерашнего никакой, сейчас пива ему взял, сидит у Наташки, опохмеляется, он тоже офицер, подполковником уволился. А Наташка, представляете, девятнадцать суток уже не спит.
Максим уныло посмотрел на пустую бутылку и сел на место. Тишина наступила и в купе, но минут через пятнадцать в дверях появилось испуганное лицо проводницы: «Максимка, выйди-ка». Мы с пожилым соседом моим уже собрались спать, пользуясь отсутствием рассказчика, как он снова вернулся, на сей раз с ещё большим триумфом. В руках его была бутылка водки «На берёзовых бруньках». «Ну, менты дают», — выдохнул он воздух. Оказывается, как только в вагоне появился свет, на нашу спящую красавицу «наехали» оперативники, «пасущие состав», которым она должна отстёгивать часть прибыли от бесчисленных «зайцев». Но на сей раз проводнице не хватило лунатических рефлексов, она в чём-то «прокололась», и милиционеры решили отобрать у неё все деньги. Это грозило ей полным финансовым и служебным крахом, так как в таком случае не с чего было бы отдать начальнику поезда его долю «заячьей» прибыли. Но тут появился Максим, оказавшийся хорошим знакомым доблестных защитников правопорядка. Он как-то сумел убедить своих бывших коллег не трогать несчастную. И они не только не взяли с неё ничего, уменьшив свои доходы с набега на состав на целую двадцатую часть, но и, восхищённые человеколюбием Максима, отдали ему добытую, видимо, тоже путём грабежа бутылку водки. Ещё одну бутылку они приказали отдать Максиму проводнице, так как «если бы не он, то тебя…». Но эту вторую Максим великодушно вернул хозяйке, когда его товарищи ушли, она же в знак благодарности предложила распить её вместе.
Принесённую водку Максим довольно быстро ополовинил, занимая нас рассказами о своей недолгой милицейской карьере. Но тут из коридора вновь послышались голоса недовольных уровнем обслуживания пассажиров: «Нет, надо всё-таки писать жалобу, безобразие, мы платили деньги… Вы нас что, заморозить хотите?» Тут только я обратил внимание, что в вагоне стало значительно холоднее. «Берите вторые одеяла», — послышался спокойный голос Наташки. «Да какие одеяла, мы уже в пальто спим, вызовите немедленно начальника поезда». Но проводница уже не реагировала на эти реплики. Она вновь появилась на пороге нашего купе. «Слышь, Максимка, пойдем, посмотрим, в системе кажется воздух, замёрзнет вагон, тогда кранты, а одна я ничего не сделаю». Поскольку о сне при всё усиливающемся холоде не могло быть и речи, я двинулся вместе с Максимом в тамбур, где открывался доступ к огромному рычагу, которым следовало «прокачать систему». Максим, довольно жилистый парень, поначалу едва смог сдвинуть его с места и, лишь как-то приноровившись, с сильным напряжением начал «прокачивание». Как эти обязанности можно было возложить на женщину-проводницу, совершенно не понятно. Я спросил, может ли она в подобных случаях пригласить проводника мужского пола. «А нет никого, — равнодушно ответила Наташка, закуривая сигарету. — Начальник состава — «голубой», все парни разбежались».
Максим работал на совесть, к чести его надо сказать, что он не пил на рабочем месте, лишь иногда появлялся в купе, делал большой глоток и вновь устремлялся к рычагу. Вскоре что-то где-то забулькало, и стало теплее, появилась надежда отдохнуть. Наш спаситель появился лишь под утро, судя по всему, они с Наташкой распили второй приз, и в общей сложности он влил в себя целый литр сорока процентной жидкости.
К тому времени дед и внук уже вышли на какой-то станции под Воронежем. Потому произошедшее дальше не принесло никому вреда. Минут через десять после водружения Максима на верхнюю полку раздался крик и грохот: Максим упал вниз. Упал он, видимо, на пол, но тут же попытался заползти на нижнее сидение. Это удалось ему не полностью. В результате он занял всё купе, так как части его тела лежали и на полу, и на обеих нижних полках. Ситуация усложнилась тем, что на следующей станции в купе попыталась войти пара пожилых добропорядочных обывателей. Увиденное ввергло мужчину в гнев, женщину в отчаяние, около часа они должны были простоять в коридоре, пока Наташка пыталась растормошить своего приятеля. Каким-то образом всё же удалось водрузить Максима на своё место, и порядок был восстановлен.
Стоял пасмурный февральский день, за окном тянулись бесконечные «населённые пункты» Унылые четырёхэтажные параллелепипеды из силикатного серого кирпича, бетонные заборы с торчащей арматурой, деревянные покосившиеся постройки, серые производственные здания с выбитыми окнами, всюду кучи хлама. Где-то сказочно богатые люди вновь возделывают заброшенные поля. Но пока не видно где, по крайней мере, из окна поезда, точнее, его пятнадцатого вагона. Не нужно смотреть в окно, когда едешь по бывшей России. К обеду очухался Максим, но лежал на своей полке молча, лишь иногда общаясь с кем-то по «мобильнику». Часа в четыре поезд надолго встал посреди леса. Только тогда Максим спортивно соскочил с полки и вышел. «Тормоза у соседнего вагона заклинило», — шепнул он мне доверительно на ухо, вернувшись. Не помню, сколько ещё простояли, но всё же двинулись.
Опять начало темнеть, и вчерашняя история со светом повторилась вновь. Но теперь дело уже было не в клеммах, по словам того же Володьки, который, наверное, ожидая очередного угощения, теперь неотлучно находился в нашем вагоне, не хватало мощности генераторов, а аккумуляторы, действительно, подсели. Свет то появлялся, то исчезал. Вдруг он вспыхнул ярко, и тут пришла новая, значимая, по крайней мере, для меня напасть: из динамика полилась вопиющая песенная бездарность и пошлятина. Я попытался выключить динамик, но тщетно, выключатель отсутствовал. Тогда, не выдержав, я пошёл к проводнице. Появившаяся из служебного купе Наташка сказала: «Хорошо, уйдёт начальник поезда — выключу, а сейчас он, понимаете, под этим делом, — она щёлкнула пальцами по подбородку, — и слушает». Я вернулся в купе. Мои обыватели мирно похрапывали, ни на что не обращая внимания. Потоки дряни из динамика, действительно, через какое-то время прекратились. Посреди ночи пожилая пара вышла в Твери. Максим вновь куда-то исчез, и я остался в купе один.
Утром, умывшись в туалете, я посмотрел на знакомый всем металлический конус с отверстием внизу. Удивительно, как стёрлась, истончилась сталь за пятьдесят лет (вагон, как мне рассказал Максим, был пятьдесят седьмого года постройки) — так, что стала похожей на фольгу. Вновь вспомнилось детство. Магическое сияние фольги в обёртке конфет. Да, фольга, те самые страшные крючки из банного гардероба. Ничего не изменилось, только почернел алюминий и стёрся стальной лист. Все, что сделано нами, — это перестроенный в купейный плацкартный вагон, точнее, перековерканный с помощью той же фанеры, циклопических шурупов, этих самых крючков и ещё какой-то дряни, но мощности генераторов по-прежнему не хватает и аккумуляторы по-прежнему «подсаживаются». Когда я вернулся в купе, там сидел (явно Наташка привела) уголовного вида «заяц», так как в купе проводников мест уже, видимо, не осталось. Стало несколько не по себе, но всё обошлось, через четыре часа поезд прибыл в Санкт-Петербург по расписанию. Господи, велико долготерпение Твоё!
Журнал «Начало» №17, 2008 г.