«Рожденные под лопухом» или об историческом беспамятстве

При всей путанице в умах, которая наблюдается в наше время, одно можно с уверенностью утверждать: высказывать похвальные слова в адрес большевизма, во всяком случае публично, не принято даже у нынешних коммунистов. Это и понятно: переход к рыночной экономике, с которой во многом связывают восстановление былой мощи России и ее будущее процветание, несовместим с тоталитарным режимом. Казалось бы, большевизм отступил раз и навсегда и все, что с ним связано, для большинства людей (по крайней мере для тех из них, кто не причисляет себя к коммунистам) неприемлемо. Однако, как показывают многие факты, это не так. Рецидивы большевистского сознания дают о себе знать повсеместно, не вызывая ни протеста, ни каких-либо иных форм неприятия.

В сознании современного человека каким-то причудливым образом уживаются отражения взаимоисключающих реальностей: большевизма и современного реформизма, советского наследия и возникших на его развалинах демократических форм жизни. В таком случае кто же он сам, если ни к одной из разнородных составляющих себя последовательно и определенно не причисляет и в то же время не чувствует полного отчуждения от них? Похоже, что никто, ибо не имеет ясных убеждений и твердой жизненной позиции. «Рожденные под лопухом»– вот, пожалуй, наиболее подходящее для них определение.

Объяснение столь безотрадному явлению, видимо, следует искать в отсутствии у такой категории людей личностного начала или, если выразиться помягче, в его предельной размытости, аморфности. Личностное бытие предполагает наличие все-таки некой постоянной, не поддающейся натиску быстро меняющихся внешних обстоятельств, основы. Ощущение и осознание в себе устойчивого Я есть тот отправной момент, который позволяет человеку сформировать определенное отношение к меняющейся действительности: принимать или отклонять, осуждать или одобрять явления, с которыми он сталкивается, предлагать свое видение возникающих проблем, делать все возможное для их решения. «…Он должен осознавать себя в качестве самобытной реальности. … Прежде чем человек начнет соотносить себя с какой-либо реальностью, он должен соотнестись с собой. Должно появиться Я как автономная, самодостаточная в пределах изначального акта самосознания сущность» [1]. Неустойчивость, колебания, беспринципность — характерная черта не только занимающих известное положение в обществе, но и миллионов других, не претендующих на заметную в нем роль, замкнутых в узком кругу личных интересов. Их поступки и суждения указывают на неспособность «соотнестись с самим собой» и тем самым зафиксировать соотнесенность с внешней реальностью. В этом случае можно говорить о своеобразном параллелизме индивидуального сознания и действительности, об их несоотнесенности, когда сознание как бы скользит по касательной к внешнейреальности.

Конкретные формы проявления параллелизма существования человека и действительности, их глубинной невстречи находят внешнее выражение в безразличии и нелюбви к прошлому России, в отсутствии исторического подхода к оценке и использованию существующего, в неукорененности сознания, мышления, опирающегося на традицию. Ретроспективный взгляд, как правило, ограничивается сопоставлением в рамках доперестроечного и перестроечного времени, многовековая история России в расчет не принимается. Такого рода «урезание» выхолащивает сознание, делает его бессильным сколько-нибудь адекватно понимать происходящее. Вот оно и мечется между различными крайностями, как корабль, сорванный бурей с якоря. Но прошлое питает настоящее, на нем покоится подлинная культура. Личностное бытие обедняется и истощается без связи с историей.

Отношение к прошлому предопределяет будущее. И здесь нельзя не согласиться с Д.С.Лихачевым, когда он говорит, что «забота о прошлом есть одновременно и забота о будущем». Власть большевиков продемонстрировала циничное пренебрежение культурно-историческим наследием России, уничтожив огромную ее часть. Между прочим, ненависть к традиции, к культуре, безумная попытка создать новую культуру в рамках нескольких поколений вполне вписывается в марксистскую идеологию, которая всю историю человечества квалифицировала как предысторию, как нечто неполноценное перед грядущим коммунизмом. Власть, опирающаяся на такую идеологию, не могла не породить и действительно породила своего рода «рожденных под лопухом», безличностных, нивелированных, лишенных исторической памяти людей. Понятно, что важнейшей предпосылкой пробуждения самобытностного бытия является восстановление исторической памяти, уважительного отношения к прошлому.

Признаки безразличия к культуре своей страны, совершенная неукорененность в ней, безучастное восприятие ее судьбы, пренебрежение «любовью к отеческим гробам», проявляются повсеместно. Обратимся к некоторым из названных принципов. Начнем с самого очевидного, подтвержденного повседневной практикой, а именно: с городских названий или, точнее, с реалий, стоящих за ними, и отношения к ним жителей Санкт-Петербурга. Петербургская топонимика, пожалуй, как нигде в стране, отражает, вернее, отражала до внесения в нее после революции идеологизированных искажений, историю города, его культурную и религиозную жизнь. 6 сентября 1991 г. произошло важное событие в судьбе города. В этот день ему вернули его исконное имя — имя святого апостола Петра, его небесного покровителя. Казалось бы, после такого решительного шага властей должны были последовать очередные действия в направлении возрождения подлинной топонимики. И действительно, на волне перестроечного пафоса некоторые улицы и другие объекты старого города вновь обрели свои дореволюционные названия. Но большинство наименований остались невосстановленными. Причем, совершенно непонятно, по каким критериям проводилась эта своеобразная реставрация. Правда, в некоторых случаях было бы нелепо оставить все как есть. Например, ясно, что, восстанавливая Собор Воскресения Христова (Спас-на-крови) с последующим открытием музея (что и произошло в 1997 г.) нельзя, рассказывая посетителям историю его создания, умолчать о трагической гибели Александра II от рук террористов-народовольцев. Поэтому вполне закономерно возвращение исторических наименований улицам, ранее носившим их имена (бывших ул. Желябова, С. Перовской, Халтурина). Не забыли также снять мемориальную доску при входе в Летний сад с именем Каракозова, пытавшегося убить императора. Отказались от увековечивания памяти другого террориста — Каляева, убившего московского генерал-губернатора Великого князя С. А. Романова. Таким образом, городская топонимика от имен террористов была очищена. Было сделано то, что совершенно необходимо для страны, уже не один год борющейся с террором и насилием в так называемых горячих точках и не только в них.

Исторические названия вернулись и к некоторым другим объектам города, но, как отмечалось, далеко не ко всем. В особенности удивляет изобилие революционных или близких к ним по смыслу наименований. Парадоксально, что город с именем святого сохраняет в сущности враждебные религиозности черты. Несоответствие явное и кричащее. Однако переживаний в этой связи ни на официальном уровне, ни на уровне общественного мнения мы не наблюдаем. И понятно почему: «рожденные под лопухом» к такого рода противоречиям глухи и невосприимчивы.

Если обратиться к деталям указанного вопиющего несоответствия, то мы увидим пеструю картину. В результате бессистемных мер карта города представляет собой прямо-таки калейдоскоп, когда, например, церковные наименования (восстановленные) чередуются с революционными или близкими к ним по духу. Так, Кирочная улица сопрягается с ул. Восстания (в прошлом Знаменская ул.), Троицкая площадь – с ул. Куйбышева (в прошлом Большая дворянская), Захарьевская ул. – с пр. Чернышевского (ранее Воскресенский). Перечень примеров можно было бы продолжить. К сожалению, не восстановлены названия Церковной и Храмовой улиц, к которым прилегает собор Св. Равноапостольного князя Владимира. Эти улицы в 1922 году переименованы и объединены в одну магистраль, которой присвоили имя большевика-трамвайщика    К.Н. Блохина.

Понятно, что большевики, чтобы удержать власть, беспощадно идеологически эксплуатировали доставшуюся им культуру. Городская топонимика, по своей природе наиболее близкая широкой публике (между прочим, до революции она в основном складывалась стихийно, анонимно, под влиянием горожан), эксплуатировалась особенно ревностно. Но власть сменилась — как объяснить сохранение того, что напоминает о революции и ее «героях» теперь? Причина, похоже, все та же: отсутствие всякого смысла и связи с историей. Действительно, для населения топонимика имеет чисто инструментальное значение (ориентироваться в городе), а чиновникам, похоже, до таких «тонкостей» и вовсе нет дела: общественность не беспокоит, а личной позиции нет.

Путаница и бессмыслица в области городской топонимики – это лишь одно из многих видимых последствий безосновности современного сознания. Другая область, на которой хотелось бы здесь остановиться, — это всякого рода несоответствия в патриотическом воспитании воинов. Здесь мы коснемся проблемы лишь в той мере, в какой она связана с историей Санкт-Петербурга. Наверное, не найти большей несуразности и непоследовательности в действиях большевиков, чем в методах воспитания воинов. Известно, что развитие патриотических чувств немыслимо без уважения и почитания подвигов предшествующих поколений. Огромная роль в сохранении памяти о боевых заслугах русского воинства всегда принадлежала Церкви, духовно укреплявшей защитников Отечества. Но именно на Церковь большевизм обрушил всю мощь созданного им свирепого государства. Храмы, веками хранившие память о славных победах русской армии и флота, закрывались, разграблялись или вовсе уничтожались. Реликвии, столь необходимые для взращивания патриотов, навсегда утрачивались.

Нет нужды много говорить об осквернении Собора Божьей Матери Казанской, ставшем после победы над Наполеоном своеобразным памятником Отечественной войне, т.к. его последствия хорошо известны. Обратимся к воинским (полковым) храмам, которые по своей принадлежности имели непосредственное отношение к духовному, а значит и патриотическому наставлению воинов. Всего таких храмов в Санкт-Петербурге действовало 27, а сохранилось только три [2].

Среди утраченных воинских церквей упомянем церковь правв. Захария и Елизаветы (снесена в 1948 г.). Она была отнесена к гвардейскому полку, который отличился в войне с Наполеоном, участвуя в битвах при Аустерлице, Бородине и Кульме. У ее клиросов размещались полковые штандарты, в витринах лежали мундиры шефов, Георгиевские кресты и медали солдат; у стены стоял небольшой памятник павшим в Отечественной войне. 5 сентября ежегодно торжественно справляли храмовый и полковой праздник. А в каждом эскадроне был свой праздник, во время которого после литургии перед эскадронным Образом служили молебен. Как видим, в интерьере церкви запечатлена история полка, страницы истории Отечественной войны. Очевидно, что здесь тесно переплетались религиозное и светское направления. Уничтожая церковь, уничтожали и память о доблести воинов.

И уж совсем непонятен снос памятника Славы у Собора Пресвятой Троицы лейб-гвардии Измайловского полка, возведенного в честь победоносной русско-турецкой войны 1877—1878 гг. (в конце концов – это же не церковь, так ненавистная «воинствующим атеистам»). В 1930 г. этот памятник, облицованный трофейными турецкими пушками, был отправлен в Германию на переплавку [3]. (Что-то здесь напоминает преступные действия любителей уничтожать памятники ради получения ничтожной выгоды от сдачи цветного металлолома, ведь пушки-то были бронзовыми. Другое объяснение подобному вандализму найти трудно).

В некоторых случаях постройкой храма отмечали крупные победы. Радостным событиям Северной войны были в Санкт-Петербурге посвящены три церкви. В 1704 г. в день апостола Матфея (9 августа) русские войска взяли Нарву, у которой четыре года назад они потерпели поражение. В память об этой победе 31.01.1720 г. на Петербургской стороне была освящена деревянная церковь. В начале XIX века она была разобрана и построено каменное здание Матвеевской церкви. Взорвано по решению Леноблисполкома в 1932 г. Собор Преподобного Сампсония страстотерпца был заложен в день его памяти 27 июня 1709 г. В этот день Петр I одержал победу под Полтавой. Собор был закрыт в 1938 г. и осквернен. В 1990 г. возвращен верующим. Церковь вмч. Пантелиимона Целителя заложена в память о победе русского флота при Гангуте (в день памяти св. Пантелиимона). Была закрыта в 1936 г. В 1991 г. возвращена епархии.

Постройкой храма отмечали не только победы, но и поражения, чтобы сохранить память о павших в сражениях. Не прошло и двух месяцев после печально известного Цусимского боя, в котором погиб броненосец «Князь Суворов», как в Гавани освятили временную церковь свт. Николая в память погибших моряков с приютом-школой для детей-сирот. Позже построенный каменный храм воспринимался как «символ места погребения для погибших в морской пучине героев-моряков». Здание храма было выстроено в древнерусском стиле и вошло в историю как церковь Христа Спасителя («Спас-на-водах»). В стены церкви были вделаны бронзовые доски с именами павших, над ними находились судовые иконы с лампадами. Здесь же были начертаны название корабля и сражения с его участием. К сожалению, и в наше время чиновники упорно препятствуют прихожанам в восстановлении храма.

Из приведенных фактов видно, что большевиками руководила безумная и неосуществимая идея: вести патриотическое воспитание, уничтожая при этом память о героизме русских воинов. Они не желали считаться с тем, что героическое служение родине и православие – неразрывно связаны, поэтому, пытаясь уничтожить веру, подрывали основу патриотизма, «вместе с водой выплескивали и ребенка» (если прибегнуть к известной поговорке).

Нынешняя власть застряла на перепутье. Заигрывая с РПЦ, она тем не менее не желает вернуть ей прежнюю роль в жизни воинов (то же можно сказать и об учебных заведениях и медицинских учреждениях). А что же воины? Некоторые из них, судя только по скупым сообщениям СМИ, находятся в состоянии глубокого нравственного кризиса. Ограничивая влияние церкви, вольно или невольно власти прерывают традиции русского воинства, пытаясь воспитывать военнослужащих только на реалиях относительно недавнего прошлого. И здесь, как и в других случаях, мы сталкиваемся с полиативами, причина которых — историческое беспамятство, забвение многовековой традиции, неукорененность сознания.

Отрыв от традиции, атеизм, попытки переиначить отечественную историю всегда у властей сопровождались (и, видимо, это неизбежно) сумятицей сознания. Еще раз вернемся к топонимике. Удивительно, но факт, что, обрушив на РПЦ всю мощь государственной машины, большевики умудрились не заметить, что сохранили некоторым областным и районным центрам религиозные названия. Мы имеем в виду Архангельск и Благовещенск, Борисоглебск, Златоуст и Троицк. Более того, когда в пятидесятых годах при вновь создаваемом на Южном Урале Орско-Халиловском металлургическом комбинате возникло поселение, то в его названии воспроизвели название другого уральского города Троицка, и получился Новотроицк. И ни одна коммунистическая «душа» по этому поводу не возмутилась. А ведь в то время создание комбината преподносилось как крупное достижение социализма.

Одним из положительных результатов подавления августовского мятежа 1991 г. в Москве было снесение памятника Дзержинскому перед зданием КГБ и установка памятного знака жертвам репрессий. Однако как-то и по сей день мало кого смущает название весьма популярных папирос «Беломорканал», строительство которого в 30-х годах связано с огромным количеством репрессированных людей. Бытующее по-прежнему название папирос – настоящее надругательство над памятью невинных жертв и еще одно свидетельство нашей исторической нечуткости, неспособности понять и пережить весь ужас злодейств власть имевших. А масштаб злодеяния, как заметил польский писатель К.Вальк, работающий над романом, посвященным трагической истории строительства Беломорского канала, вполне сопоставим с масштабом жертв фашистских концлагерей. Свою мысль он выразил весьма едко, заметив: «У вас в России есть папиросы «Беломорканал». Это все равно, что в Польше иметь сигареты «Освенцим». Подобное надругательство над памятью жертв сталинского террора вполне бессознательно, оно не содержит никакого злого умысла, просто производителю данной продукции глубоко безразлично, что откуда берется и что с чем связано, ведь он рожден под тем же советским лопухом. К сказанному добавим, что на снесение памятника Дзержинскому на Лубянской площади провинция никак не отреагировала. Например, в Таганроге, такой «чести» по-прежнему удостаивается одна из важнейших артерий города (ул. Дзержинского). В почете также и бюст борцу с контрреволюцией. Между прочим, в этом же городе недавно восстановили памятник императору Александру I. Как это сочетается с приверженностью к памяти вождей революции в сознании горожан и городских властей, непонятно.

Что ж, удивляться не приходится, если учесть, что в центральной печати авторы некоторых публикаций служащих ФСБ простодушно называют «чекистами».

Вообще российская пресса поражает своим удивительным легкомыслием и безответственностью. Когда 11 сентября с.г. весь мир был потрясен беспрецедентным террором против США, газета «Комсомольская правда» выступила с призывом, обнаруживающим весьма узнаваемую «логику». «Бей ислам, спасай мир» — таков заголовок статьи, набранной огромным шрифтом и выделенный красным цветом [4]. Данная конструкция даже не из идеологического арсенала большевизма, а скорее, из разряда площадной брани (мы помним, что незадачливая публика любила повторять аналогичную фразу в отношении евреев). Поражает также и другое. Уже стало общим местом указание на несовместимость подлинного ислама как одной из мировых религий с экстремизмом и терроризмом. Известно, что духовные лидеры российских мусульман (в частности, председатель российского Совета муфтий Равиль Гайнутдин) неоднократно заявляли об этом в связи с событиями на Северном Кавказе. Не считаться и не замечать указанной позиции могут только люди, сами склонные к экстремизму. Камикадзе, направившие самолеты на небоскребы Манхеттена, не выбирали себе жертв и призывать к истреблению всех без разбора мусульман– очень сродни тому, что сделали озверевшие фанатики.

«Исламофобию» газеты можно квалифицировать как современную разновидность «воинствующего атеизма». Очевидно, что при всей неоднозначности межконфессиональных отношений в современном мире борьба между ними невозможна. Это понятно каждому здравомыслящему человеку, но, видимо, не редакции молодежной газеты. Ведь какой бы секулярной ни была культура современного Запада, христианские ценности ею не отрицаются. Реакция на трагические события – явное тому подтверждение. В храмах всех ведущих западных держав служили панихиду по жертвам террора. В скорбном обряде участвовали политические лидеры. Ясно, что, провоцируя на враждебное отношение к исламу, журналистская братия, может, того не осознавая, подталкивает к новым крестовым походам против «неверных». Прямо скажем, нашли-таки эквивалентную замену «классовой борьбе», давно уже вышедшую из моды даже среди большевиков. Словно отвечая на экстремистский выпад «комсомолки», Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II во время визита в Армению в связи с юбилеем Армянской апостольской церкви заявил о недопустимости столкновения христианства и ислама.

С непоследовательным и путаным отношением к религии и церкви мы сталкиваемся не только у журналистов, но и у высшего политического руководства страны. Президент Путин сформулировал вполне ясную и актуальную позицию власти относительно религии, заявив, что «коммунистическая идеология ушла в прошлое и ее место в воспитании должна занять религия» [5]. В этом случае непоследовательность заключается в другом. Недавно законодательно утверждена музыка государственного гимна СССР в качестве гимна Российской федерации. Что это, как не рецидив идеологии, от которой, как утверждает Путин, уже отказались? Не нужно доказывать, что такое нововведение никак не согласуется с традициями православной культуры. Вот и получается, что, с одной стороны, государство признает свою несостоятельность в воспитательной сфере (и правильно делает), с другой — навязывает обществу устаревшую, идеологически насыщенную символику.

Идеологический «хвост» тянется и в образовании. За разговорами о реформе или модернизации средней школы совершенно упускают из виду, что школьная программа по истории Отечества за время перестройки существенных изменений не претерпела. Курс истории по-прежнему, как в советские времена, построен так, чтобы весьма обстоятельно изучать предреволюционный и послеоктябрьский период и очень бегло – многовековую историю России. Так, древней Руси и ХVIII веку Петербургского периода, т.е. почти тысяче лет, посвящается один год изучения (8 класс), в то время как события двух последующих веков предлагается изучать в течение трех последующих лет (9, 10 и 11 классы). Диспропорции очевидны. А если учесть, что ХХ век для России обернулся катастрофой, то выходит, что сознательно или бессознательно детей принуждают сосредотачиваться на изучении разрушения и исторического небытия. К чему отнести столь устойчивый консерватизм в преподавании истории, к злому умыслу или преступному недомыслию организаторов народного образования?

Выше как положительное явление отмечалось изъятие из плана Санкт-Петербурга имен дореволюционных террористов: Желябова, С. Перовской, Халтурина, Каляева. Казалось бы, с восхвалением террористов, боровшихся, как они думали, за народное счастье, покончено раз и навсегда. Но не тут-то было. 27 августа с.г. в телепередаче «К тебе и о тебе мое последнее слово» из цикла «Парадоксы истории» по Санкт-Петербургскому телевидению прозвучали весьма теплые слова в адрес В.О.Лихтенштада, эсера-максималиста, одного из участников подготовки взрыва дачи П.А.Столыпина на Аптекарском острове, прогремевшего 12 августа 1906 г. (отметим, месяц названной передачи и даты взрыва совпадают). Как известно, погибли 25 невинных людей, пришедших на прием к главе правительства, ранен трехлетний сын и четырнадцатилетняя дочь Петра Аркадьевича. Правда, авторы передачи не акцентировали внимание на терроре. Речь шла в основном о трогательной любви террориста к своей невесте, а затем и жене, также побывавшей в тюрьме. О террористической деятельности Лихтенштада замечено как-то вскользь, зато с удовлетворением сказано о том, что после октябрьского переворота герой телепередачи вступил в большевистскую партию и погиб в борьбе с белогвардейцами. Была показана также и его могила на Марсовом поле. В чем здесь парадокс истории – сказать трудно. Неужто в том, что эсер не был расстрелян большевиками, а его благополучно приняли в их партию? Спрашивается: какое до этого дело спустя 80 лет современному массовому телезрителю, до сего момента даже не знакомому с самим именем героя этой передачи? Замысел авторов и режиссеров передачи состоял, конечно, в другом: поразить воображение зрителя мужеством и самообладанием арестанта, не утратившего глубокого чувства к любимой женщине и продолжавшего к тому же в тюрьме заниматься напряженным интеллектуальным трудом (переводами с немецкого). Неизвестно, достигли ли творческие работники своей цели. Зато очевидно другое: в условиях, когда терроризм периодически потрясает страну, принося огромные жертвы среди мирного населения, когда государством ведется целенаправленная антитеррористическая кампания в Чечне, исполнять хвалебную песнь террористу глубоко безнравственно. Нельзя исключать, что бандиты, взорвавшие жилые дома в Москве и Буйнакске, погубившие не одну сотню невинных людей, тоже имеют возлюбленных и признаются им в нежных чувствах. Так может быть в следующей передаче из цикла «Парадоксы истории» нам поведают и об их нежной влюбленности?! Приведем еще один пример подобного безразличия к смыслу того, что делается или говорится. Теле- и радиоведущие упорно называют нынешних сотрудников ФСБ «чекистами» («наши питерские чекисты обнаружили очередную партию наркотиков» и т.п.), нисколько не думая о том, что, употребляя пусть даже условно это наименование, они отождествляют этих сотрудников с большевистскими преступниками времен Феликса Дзержинского. И таким примерам нет числа.

Санкт-Петербург, может быть, больше, чем какой-либо другой город в России способен пробудить столь необходимые нам чувства горечи и боли за варварское истощение культурного наследия не только города, но и России. Если действительно горечь утрат станет личным чувством, то это будет означать выход из состояния, присущего «рожденным под лопухом». Человеку, живущему в Санкт-Петербурге, дано не только наслаждаться красотой города с его памятниками архитектуры, но и видеть за его внешним обликом историю творцов российской культуры. «Улицы, площади, каналы, отдельные дома, парки напоминают, напоминают, напоминают, — пишет Д.С.Лихачев, — ненавязчиво и ненастойчиво входят впечатления прошлого в духовный мир человека, и человек с открытой душой входит в прошлое. Он учится уважению к предкам и помнит о том, что в свою очередь нужно будет потомкам». Под углом зрения рассматриваемой темы выделим очень верную, на наш взгляд, мысль академика: чтобы знать, что нужно потомкам (добавим: и современникам), нужно «учиться уважению к предкам», необходимо, чтобы «человек с открытой душой» входил в прошлое. Вот главное условие и предпосылка для выработки и понятия глубоко продуманных конструктивных решений (чего так недостает руководству всех уровней). И когда души наших соотечественников реально откроются для восприятия прошлого, когда восстановится и обострится историческая память, тогда, можно надеяться, откроются перспективы выхода из кризиса и надежда на то, что мрак, в который погружена Россия, рассеется.

Журнал «Начало» no. 11 за 2001 год

[1] Иванов О.Е. Самосознание как основа метафизики. СПб. С.115.
[2] См.: В.В.Антонов, А.В.Кобак. Святыни Санкт-Петербурга. Историко-церковная энциклопедия в трех томах. Т.1. Изд-во Чернышева. СПб., 1994. То же. Т.2. СПб., 1996.
[3] Там же. Т.1. С.138.
[4] «Комсомольская правда». 20 сентября 2001 г.
[5] На встрече со старейшинами во время посещения г.Нальчика в сентябре с.г.