Семья последнего императора. Взгляд из современности
События, связанные с жизнью и смертью Николая II, находят довольно странный отклик в душах людей, живущих в нашей стране. На книжных полках магазинов и библиотек можно увидеть достаточное количество книг, в которых последовательно изложены сведения об убийстве императорской семьи. Но, если нам необходимо что-то узнать о личности государя в связи с тем временем, в которое он правил, мы можем обратиться лишь к воспоминаниям его современников.
Все эти книги, безусловно, представляют большую ценность. Без них были бы потеряны последние нити, связывающие нас с императором. Однако наличие и доступность этих текстов отнюдь не содействует возрождению образа подлинной русской государственности, осознанию нами серости и убожества того мира, в котором мы сейчас пребываем. Современные авторы, пытающиеся «осмыслить» события, связанные с жизнью и смертью Николая II, безусловно, обращаются к источникам. Но прочтение ими различных дневников и воспоминаний направляет течение их мысли в довольно странном направлении. Среди тех, кто активно обращается к событиям, связанным с жизнью царственных мучеников, можно, в частности, назвать таких авторов, как Татьяна Миронова и Олег Платонов[1]. Но в изложении и анализе ими известных нам фактов нет ни тени попытки осознать наше сегодняшнее место в истории. Обвинение евреев и масонов во всех грехах укрепляет авторов в ощущении надежности собственного положения. Обеспечивая себе, таким образом, душевный комфорт и чувствуя себя над всеми превознесенными, эти авторы, подобно другим писателям-националистам, лишают себя и своих читателей возможности думать, выдают готовые сценарии, в которых причины и выводы предельно просты и определяются вполне естественным желанием обвинить всех и оправдать себя, свою собственную незыблемую «правду».
Среди немногих серьёзных исследований, посвященных последнему императору, обращают на себя внимание труды А.Н Боханова. Известны такие его книги, как «Николай II», «Последний царь». Этот автор сумел обойтись без конспирологических поисков внешних виновников нашей катастрофы. Его тексты, в отличие от изысканий вышеприведенных авторов, спокойны и взвешены. В них присутствует понимание того, что наша страна в событиях, связанных с убийством императора и с революцией в целом, исказила свой образ настолько, насколько это «не удавалось» еще ни одному государству в истории.
«Много раз различные оправдатели большевиков писали о том, что ничего необычного тогда не произошло и «в других странах» подобное случалось. Вот, например, во Франции. Казнили же короля Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту. Да, казнили, и это тоже невозможно оправдать. Чужие преступления не могут служить индульгенцией для собственных злодеяний. Но нужно учитывать, что чету Капетингов убили не за то, что это король и королева, а по причине их конспиративных связей и заговорщической деятельности против республиканского строя. К тому же во Франции казнь провели гласно, при свете дня, с обнародованием хоть какого-нибудь приговора. В России же дело обстояло совсем иначе. Николай Александрович борьбой с властью не занимался и смиренно относился к своей участи. А если бы занимался, если бы властям удалось уличить его в чем-то, то не преминули бы с шумом и криком публично лишить его жизни. Сделали же все глубокой ночью в подвале, потом несколько дней ликвидировали тела и хранили эту тайну неколебимо. А на публике лгали и лгали без конца»[2].
В вышеприведенной цитате мы можем обнаружить трезвость и отсутствие боязни автора взглянуть в лицо тому ужасу, безобразию и подлости, которые были связаны со смертью государя. Здесь отсутствует образ могучей «Святой Руси», которая жива по сей день, помнит своего царя и исступленно грозит кулаком «враждебному Западу». Напротив, автор говорит о том, что европейцы, даже в своих худших проявлениях, не опускались до такого состояния, которого достигли мы. Автор мало говорит о Церкви, однако его причастность к ней вполне ощутима.
Но несмотря на то, что А.Н. Боханов отличается от ряда современных писателей, посвятивших свои труды Николаю II, все же и его книги не свободны от серьезных промахов. Это не только идеализация фигуры последнего монарха, но, увы, и превознесение Распутина.
Что тут скажешь. Безусловно, для нас необходимо почитание Николая II не только в качестве нашего императора, но и как православного святого. Однако идеализация его личности грозит искажением реальных исторических фактов. И если особая осторожность в попытке оценить поступки Николая II вполне допустима и даже обязательна в нашей ситуации, то события, связанные с Григорием Распутиным, не могут находить в нас никакого сочувствия и желания примирения. Отношения с Распутиным, вне всякого сомнения, серьезная «прореха» в биографии императора, которая может отзываться в нас лишь болью и протестом, а не желанием самим радостно прыгнуть в эту же дыру. Вот как пишет Боханов о жизни Распутина незадолго до того, как его убили: «Началась последняя глава жизни этого человека и последняя глава истории монархической России»[3].
Здесь Боханов отсчитывает события русской истории от фактов жизни Распутина, непосредственно связывая гибель страны с гибелью этого чудовища. Такая связь между судьбой страны и личностью возможна лишь в разговоре о монархе. Когда же подобным влиянием наделяется безграмотный, дремучий мужик-проходимец, это говорит о невосприимчивости ко всякой иерархии, а следовательно, и к тому, каковы были основы монархического государства, какой была Россия до 17-го года. Говоря о своей приверженности к настоящей России, автор, сам того не понимая, проявляет тенденции антигосударственные.
И все же труд Боханова представляет для нас немалую ценность. Многое он улавливает очень точно. Вот еще одно свидетельство сказанному: «Выяснением подробностей, скрупулезным анализом трагического финала занимались различные люди: историки, журналисты, публицисты, юристы, писатели, краеведы, а порой и просто случайные лица, якобы сумевшие «разгадать тайну смерти царя». А тайну его жизни? Смысл его служения России? Это мало кого занимало. Вот кто стрелял в царя, кто стрелял в наследника, из какого оружия, кто сделал первый выстрел, как перевозились трупы, как они расчленялись, сжигались, закапывались, — о том писали и пишут без устали»[4]. И действительно, единственное, что вызывает сейчас интерес наших современников к фигуре Николая II — так это всякие детективные подробности и загадки, связанные с убийством царской семьи. На книжных полках можно встретить немало книг в этом роде. А чем жили эти люди, какое место они должны занимать в контексте русской истории и в нашей душе? Об этом почти никто не пишет, хотя единичные попытки обращения к событиям жизни императора все же встречаются.
Попробуем рассмотреть еще две книги наших современников, посвященные данной тематике. Это труды П.В. Мультатули «Строго посещает Господь нас гневом своим… Император Николай II и революция 1905–1907 года» и В.В. Кузнецова «Русская Голгофа».
Начнем с книги П.В. Мультатули. Несомненно, ее автор тоже не равнодушно относится к жизни последнего царя. Но в его работе, так же как у Т. Мироновой и О. Платонова, не чувствуется ни малейшего затруднения в попытке оценить события времени Николая II. Опять-таки совершенная уверенность в том, что «правда» на нашей стороне. А если кто и повинен в нашем падении, то это, конечно, всё тот же «проклятый Запад».
«Идеология, которая пряталась сначала под именем нигилизма, а потом «марксизма», пришла в Россию неслучайно, и она не была чисто русским явлением. Она была отражением общемирового процесса дехристианизации европейского мира»[5]. Казалось бы, такое простое и даже самоочевидное утверждение. Но это ничуть не мешает ему не только совершенно искажать образ императорской России, которая являлась государством, построенным на европейских основаниях, но и лишать нас всяких перспектив. Ведь если мы будем непрестанно укрепляться в ощущении собственной правоты, то никогда не сможем изменить нашего положения, а также не будем способны осмыслить нашу историю. Мультатули активно критикует другие страны, как будто бы даже не замечая того, что у нас, о чём уже говорилось, все происходило гораздо страшнее.
«Глобальным антихристианским переворотом мирового масштаба явилась Французская революция 1789 года, — утверждает Мультатули. — Именно в ней наиболее ярко проявляется невиданная до тех пор ненависть ко Христу и ко христианской монархии. Французская революция дала жизнь новому типу людей — их можно назвать предтечей антихриста — которые предадут своей идеологии интернациональный характер»[6]. Данное высказывание о французской революции очень отличается от вышеприведенной цитаты Боханова по этому же поводу. Странно, что, явно причисляя себя к христианам, автор совершенно чужд главным христианским принципам. Создается такое впечатление, что он не видит никой надобности в любви к ближнему и строгости к себе. В его работе мы наблюдаем тенденции совершенно противоположные христианским: превозношение себя и ненависть к ближним. Вряд ли подобные чувства помогут нам разобраться с трагическими событиями нашей истории.
Обратимся, однако, к другому автору — В.В. Кузнецову и его труду «Русская Голгофа»[7]. В этой книге мы не обнаруживаем такой же «национальной гордости», как в предыдущем труде. Факты, связанные с жизнью Николая II лично задевают автора и пробуждают в нем желание искать в них источник, который мог бы оживотворить нашу сегодняшнюю реальность. Но путь, выбранный Кузнецовым, также не обещает нам разрешения. Безудержная идеализация фигуры Николая II, характерная для его книги, вряд ли может вывести нас на верную дорогу. Здесь мы либо впадем в сентиментальность, либо закрепимся в ощущении собственной жертвенности. Заглавием работы Кузнецова стало название одной из ее глав — «Русская Голгофа». В ней идет речь о последних днях Николая II и его семьи и об их страшной кончине. И, возможно, применительно к этим событиям действительно уместно введение евангельской параллели. Но «Голгофой» называется книга, посвященная периоду полного разрушения, который переживала наша страна в начале двадцатого века. А кем были русские люди в это время; жертвами или виновниками зла? Подобное название книги все-таки склоняет нас причислить себя к жертве. Это кажется приятней и утешительней. В итоге же столь важная тема вины так и не поднимается автором.
Немало трудов посвятил Николаю II и его времени историк прошлого столетия — Мельгунов С.П. Несмотря на то, что в свое время он являлся участником народно-социалистической партии, позже Мельгунов проявил себя как ярый противник большевиков, неоднократно арестовывался органами ВЧК и был выслан за рубеж. В его трудах нет такого нетерпеливого желания все превратить в идеологию, как в трудах наших современников. Помимо личного переживания событий в книгах Мельгунова подробно описываются факты. Пытаясь сохранить историческую объективность, он проявляет большую осторожность в собственных оценках и выводах. Мельгунов пишет о том, что «нашим современникам непосильно объективное начертание облика последнего русского императора… На наше восприятие всегда будет давить мученический венец, принятый царской семьей в ночь екатеринбургских ужасов»[8].
Этот взгляд, пожалуй, можно назвать самим взвешенным. Здесь присутствует и необходимая дистанция по отношению к царственным особам и ощущение нашей с ними связанности. Мельгунов делает намек на то, что Николай II не был идеальным правителем. Но тут же оговаривается и пишет о нашей неспособности сейчас судить о нем. Конечно, этот способ мышления выглядит не таким прямолинейным, как предлагаемый современными авторами. К чему, однако, может привести сомнение и неуверенность в поиске ответов на фундаментальные вопросы. Я полагаю, что в нашем случае именно вопрошание и незнание конечного решения может служить самым благоприятным основанием для мысли. Если ответ неизвестен, значит существуют перспективы и смысл поисков.
В размышлениях о царственных мучениках очень важно соблюдать предельную осторожность и не спешить с обобщающими заключениями. Вспоминая о семье последнего императора, об их страшной смерти, мы также должны избегать всякой сентиментальности. Здесь совершенно неуместны слезливые и жалостливые причитания, как неуместны они, скажем, относительно страданий древних христианских мучеников. Проявление такого рода скорби принизило бы их подвиг и исказило бы ту веру, которой они были исполнены во время своих страданий. Мы можем лишь благоговеть перед ними и молиться им. То же самое мы могли бы сказать о последней царской семье. Ведь если мы будем принимать трагические события, происшедшие с царской семьей, как повод для личных переживаний, то создадим иллюзию того, что императорская Россия близка и созвучна нашему времени.
Существует и другая крайность. Многие наши современники начинают судить императора, негодовать по поводу его отречения, говорить о том, что он «развалил Россию» и т.д. Я вовсе не хочу здесь настаивать на безупречности действий Николая II. Но нам сейчас не так просто найти адекватный способ суждения об этой фигуре. Говорить о нем с восхищением мы не можем, так как он не совершал никаких грандиозных государственных деяний. Но точно так же у нас нет права осуждать Николая II как государственного деятеля. Попробуем двигаться постепенно и осторожно в размышлениях о последнем русском императоре и о времени, в котором он правил.
Николай II, в целом, был наследником того типа российских царей, которые были у нас со времен Петра Великого. Он также любил армию, парады, был царем, который воплощал собой образ воина и служил государству вместе со своими солдатами, будучи первым среди них. В том мире, в котором правил Николай II, в огромном большинстве жили люди, не способные помыслить себя вне монархии. Именно фигура императора скрепляла их между собой, указывала ту вершину, к которой они должны устремляться всей своей жизнью, соизмерять с ней свои поступки. Одобрение императора или же, напротив, его гнев являлись для подданных аналогом Божьего суда. Мир русского дворянства не мог представить себя вне обращения к реальности вечного, единого, начальствующего над всеми. Именно в свете императорского величия могла удерживаться значимость дворянства. Таким образом, не сама личность Николая II, а факт того, что он был нашим государем, в первую очередь должен определять наше отношение к нему.
Но, несмотря на глубинную и безусловную связь монарха со своей страной, в самом Николае II нечто остается непроясненным. Иногда становится не совсем понятным, насколько высоко сам государь оценивал грандиозную значимость, великолепие России, стяжкой и центром которой он являлся. Душа императора как будто тянулась куда-то в прошлое, в допетровскую Русь, дремлющую в суровом благочестии. Создается впечатление, что искрящийся, наполненный жизнью и светом мир Петербургской России выглядел для царя не вполне убедительным, не представлялся ему крайней высотой. И если такие взгляды какого-либо частного лица вполне допустимы, даже способны вызвать некоторый интерес, то нечто подобное со стороны государя не может не настораживать.
Государство способно удерживаться только при согласии царя и подданных. Настроения же Николая II не совсем совпадали с теми ценностями, которые уже более двух веков исповедовало российское дворянство. Конечно, нельзя сказать, что последний русский император был вовсе чужд этих ценностей. Однако было в нем и то, что звучало диссонансом по отношению к ним.
Конечно, я здесь веду речь не только о любви царя к старине, так как, вероятно, у каждого монарха были свои увлечения. Сейчас мы подходим к самой болезненной теме в разговоре о Николае II — это, конечно, его тесные отношения с Распутиным, которые, безусловно, не могли возникнуть на пустом месте.
Похоже на то, что, помимо безмерной любви к сыну, связь государя с Распутиным укрепляло доверие к чему-то простому, мужицкому, народному, в котором ему виделась некая высшая мудрость. Обращение Николая II к такому убогому существу, как Распутин, могло быть оправдано только в качестве царской снисходительности и милосердия, которые способны освятить самые темные углы того государства, которым правит монарх, одарить от своих щедрот самого ничтожного человека. Но в реальности произошло нечто невообразимое и противоположное. Отношения между императором и Распутиным поддерживались не щедростью государя, а его прямой зависимостью от этого существа. Государь должен был быть полнотой, по отношению к которой все остальное является недостаточностью. Николай II же, напротив, сам стал зависимым от простого мужика, который был недостоин даже мимолетного взгляда императора. Что же в таком случае могло произойти? Лучшие люди, которые и являлись лицом России, приходили в недоумение от странной дружбы императора. Как может та высота, которую видели подданные в императоре и которая ориентировала, подтягивала и собирала их самих, вдруг превратиться в падение? Столь тесные отношения Николая II с Распутиным привели к тому, что власть последнего стала почти безграничной. Какое впечатление все это могло произвести на придворных, когда, пренебрегая их советами, Николай II относился к наставлениям Распутина как к голосу высшей правды! Конечно, все это не могло не пошатнуть авторитет Николая II в глазах дворянства. Однако для всех он по-прежнему оставался единственным законным монархом, правда, поддавшимся странному влиянию.
Приближенные государя пытались объяснить ему неуместность таких отношений. Сестра супруги царя, наша православная святая Елизавета Феодоровна совершенно не принимала Распутина и его убийство назвала патриотическим актом, не увидев в нем никакого греха. Ситуация же выглядит чем-то совершенно невозможным. Николай II увольнял или, напротив, повышал людей с подачи Распутина. Он позволил грубому, необразованному мужику войти в «святая святых», в управление Российской Империей.
Что в какой-то мере оправдывало отношение царя к Распутину — это постоянная забота и беспокойство за здоровье наследника. Только Распутин мог с помощью каких-то гипнотических воздействий вызывать временное облегчение у больного мальчика. Однажды ему удалось это сделать даже во время телефонного разговора.
Вспомним, что царская семья очень долго ждала наследника. С каждой новой беременностью царицы ожидалось рождение сына, но следовало разочарование, и вот Бог послал им наследника. Конечно, такая беспокойная любовь Николая II и Александры Феодоровны к сыну была вызвана не только изобилием родительских чувств. И здесь мы вновь не должны искушаться мнимой понятностью для нас происходящего. Дескать, конечно же, что здесь особого, кто не знает о неодолимой силе родительской любви. Но наша мерка вновь не подходит. Наследник должен был продолжить царскую династию, стать следующим императором. И это вносило в отношение к нему особое напряжение, от которого свободны обычные родители обычного ребенка. В царской семье не может первенствовать частное. Радости и скорби царей имеют для подданных почти священное значение. Таким образом, заботу Николая II следует понимать не только как естественное проявление отцовской любви, но и как исполнение государственного долга. Здесь каждая мелочь становится исторически значимой. Болезнь же царского наследника была далеко не мелочью. И боль семейная переходила в общегосударственную тревогу.
По сути, отцовство Николая II, как и его царственное достоинство, — это те лучи, которыми должно было освещаться все государство. Но здесь требуется одно уточнение. Если царственность призвана выражать себя во вне с помощью активного устроения государства, то отцовство — это внутрицарственная жизнь. В этой таинственной жизни вырастает новый император, новый вершитель истории. При этом он растет под покровом нынешнего царя-устроителя, который во время своего правления всецело подчинен выполнению своего государственного долга.
В случае с Николаем II всё же смещаются какие-то существенные акценты. Да, в жизни императора не может быть ничего частного, но здесь возможно разделение между внутренним и внешним. Внутреннему не позволительно выливаться во внешнее и тем более разрушать его, как это происходило с Николаем II. Его отношения с Распутиным, основой которых была болезнь наследника, вносили серьезную смуту в государственную жизнь. Семейные дела государя стали главенствовать над политическими.
Итак, последнего императора вряд ли можно было бы назвать идеальным правителем. Однако мы не способны сейчас свободно рассуждать, делая свои выводы без постоянных оговорок. Если дореволюционные историки повествовали в своих трудах о деяниях русских царей и давали какую-то общую характеристику как самим правителям, так и тому отрезку времени, в котором они правили, то они, действительно, имели на это основания. Они жили в том времени, которое являлось органичным продолжением описываемых ими событий. Для них по-прежнему был император, и они с должным пониманием писали о его предшественниках. Все русские цари оставались для дореволюционных историков живыми в лице их законного наследника. В нашем же случае между временем последнего императора и сегодняшней реальностью существует непреодолимая пропасть. Однако если мы попытаемся помыслить себя русскими, если сможем четко сформулировать свое отношение к преступному периоду советской власти, то неизбежно должны будем в какой-то мере признать свою принадлежность ко времени правления Николая II.
Как будто это звучит абсурдно. Минул уже почти век с тех пор, как Россия перестала быть монархической. Но и Россией с тех пор она не является. Таким образом, все те события, которые связаны с жизнью и смертью последнего императора, не могут уйти для нас в прошлое, если мы ощущаем свою принадлежность к России. И мы не можем судить последнего императора: и мы, и он участники так и не завершившейся истории. Ведь историки не писали свои труды об императорах, во времена которых они жили. А наша деликатность должна быть особой. Мы имели несчастье родиться в период безвременья, тем самым не имеем права рассуждать о монархии даже с точки зрения демократии, так как существо последней после столь продолжительного периода тоталитаризма стало нам недоступным. Всем известно, что трехлетний ребенок вряд ли сможет адекватно оценивать действия своих родителей. Так же и в нашем случае. Если императорская Россия была периодом культурной зрелости и безусловного величия нашей страны, то сейчас мы вернулись к младенческой первобытности, к ощущению того, что до нас ничего не было. Как же мы можем в подобном состоянии выносить какие-либо суждения касательно тех фигур, на которых держалось столь мощное государство.
И тем не менее, для русского человека, живущего в наше время, совершенно необходимо обращение к последнему русскому императору и его детям. История России закончилась в тот момент, когда была убита царская семья. И постоянное наше возвращение к этому моменту нужно нам вовсе не потому, что, как сейчас считают представители т.н. монархических группировок, России требуется новый царь. Нет, практически все современные цивилизованные государства уже давно отказались от монархии. Но дело в том, что между их монархическим прошлым и сегодняшней демократией не было такого продолжительного периода пустоты, ужаса и бессмыслицы, который имел место в нашей стране. В то страшное время, которое началось в России после 1917 года, нас стремительно уничтожали изнутри и снаружи. С каждым новым расстрелом, помещением в концлагеря или высылкой за границу людей, в которых, так или иначе, была жива историческая Россия или хотя бы воспоминания о ней, стирались неповторимые русские черты, и наше лицо превращалось в тупую, бессмысленную физиономию.
В тех странах, в которых вслед за монархией установилась демократия, меняющиеся формы государственности можно рассматривать как камни, аккуратно положенные друг на друга и составляющие единое целое здания. Подобно тому, как каждая семья с любовью вспоминает своих предков, эти страны бережно хранят память о своих государях. Что касается нас, то нам в течение семидесяти лет внушалось, что в прошлом у нас не было никаких родственников. Разрывались все связи, воспоминания стирались так, чтобы от них уже совершенно ничего не оставалось. Таким образом, вместо того, чтобы продолжать строительство прекрасного здания русской культуры, которое было создано к началу XX-го века, дополнять его новыми элементами, мы рухнули вниз, спрыгнув с его верхних этажей. Безусловно, подобное безумное действие могло закончиться только смертью… А если кто-то и остался жив, то как же ему теперь, со всей его обездоленностью, добраться туда, где некогда было место русского человека? Но если мы будем думать о том, что оставили внутри покинутого нами сооружения, вглядываться в форму тех камней, которые доступны нашему взгляду, в нас постепенно будет проявляться образ подлинной человеческой жизни, настоящего государства. Конечно, с нашими скудными силами нам уже не создать ничего подобного в своей жизни. И все-таки живые образы нашего прошлого могут дать нам возможность не раствориться целиком в том беспредельном мраке и хаосе, который окружает нас в действительности. Безусловно, мы должны непрерывно обращаться к памятникам, которые доносят до нас ту атмосферу, те смыслы, которыми дышала Россия на протяжении веков.
И мысль о судьбе царственных мучеников должна быть особой в этом ряду. Ведь именно в их смерти прервалась великая культурная эпоха, а на ее смену вдруг из каких-то темных углов вылезли бессмысленные, пошлые физиономии и начали провозглашать строительство «нового мира». Здесь я приведу отрывок из стихотворения Мандельштама «Кассандре»,которое было написано в 1917году:
Но если эта жизнь — необходимость бреда
И корабельный лес — высокие дома, —
Лети, безрукая победа,
Гиперборейская чума!
На площади с броневиками
Я вижу человека, он
Волков горящими пугает головнями —
Свобода, равенство, закон![9]
Что может чувствовать человек, принадлежавший несколько месяцев назад к Великой Российской Империи и видящий сейчас на ее месте какое-то хаотическое движение человекоподобных существ, выкрикивающих бессмысленные лозунги? Подобное зрелище способно свести с ума, так как оно противоречит всякой логике, простому здравому смыслу. Если совсем недавно на той площади, о которой упоминает Мандельштам, император обращался к своим верным солдатам, и они слушали его, то теперь там стоит некто, произнося слова, ни для кого не имеющие никакого смысла, ничего не значащие, а только «пугающие волков». Волки — это, безусловно, образ враждебности, ненависти, недоверия к тому, кто пытается к ним приблизиться. Но они не могут истерзать стоящего перед ними человека, только потому, что пока боятся огня, который он держит в руках. Вместо преданности, доверия и любви, которые всегда присутствовали между императором и его подчиненными, между людьми, жившими в Российской империи, теперь появляются страх и взаимная ненависть, которые прячутся за внешней готовностью к послушанию. Именно поэтому все представители «новой власти» всегда окружали себя многочисленной охраной. У них не было своего народа. Они знали, что те, кто им починяется, делают это только из-за страха.
Думая о смерти императорской семьи и о том, что за ней последовало можно прийти к отчаянной мысли о бесполезности сегодняшних разговоров и воспоминаний по этому поводу, так как России уже никогда не стать тем, чем она была.
Но это ужасное событие не оставило нас вовсе без надежды. До самого последнего момента жизни царской семьи в них была жива Россия. И эта Россия была убита — она не была сокрушена или изжита самой собой изнутри. Ведь своим единением и любовью члены царской семьи ограждали ее от растления. И если те люди, которые сосредоточили в себе всю Россию, были убиты и причислены теперь церковью к лику святых, значит, в Боге живы не только они, но и то, что ими было сохранено. Русская культура остановилась, замерла. Но замерла в своей чистоте и человеческой недосказанности и незавершённости.
Многие европейские страны переживали культурный спад, но это так глубоко не затрагивало свободы живущих там людей, не ломало их творческих стремлений и порывов. Сохранялись те, кто мог созидательно влиять на общую жизнь, обновлять и разворачивать ее. У нас же, уничтожив всех несогласных, оставили самых пугливых и неразумных, вдолбив им примитивные и плоские идеи. Россия в своих лучших представителях не смогла устоять под натиском этой темной, напирающей на нее массы, хотя противилась ей до последнего.
Как в момент смерти, так и в последние дни своей жизни, император был одинок. Большая часть его подданных отреклась от него. Где были служившие государю и Отечеству русские солдаты, когда убивали их императора? Безусловно, они еще существовали, и их было немало, но они были разрознены и возможно так же одиноки в этом нарастающем ужасе, как и их царь. Убийством императорской семьи были убиты все русские люди, верные государю. Оставалось только довершить это дальнейшим физическим истреблением. Совершившись, это злодеяние отменило все обязательства, которые может нести человек по отношению к себе и к другому. Некому было остановить поток крови тех людей, которые не хотели забывать страну, родившую и воспитавшую их. Именно поэтому Россия была погребена заживо. Ее закопали живой, дышащей, мыслящей и плачущей.
Церковь канонизировала Николая II и его семью. Что может означать для нас сейчас нимб над головами этих мучеников? С одной стороны, мученическая смерть императора говорит нам об остервенелости, слепоте, которые поразили русских людей в начале XX-го века (надо заметить, что это были по большей части простые люди). С другой — об огромном количестве преданных государю людей, жестоко пострадавших подобно своему императору. Ни с первыми, ни со вторыми сейчас мы идентифицировать себя не можем. Но при этом все-таки мы не способны полностью отстранить от себя все эти события.
Когда мы пытаемся обрести какую-то почву под ногами, найти свои корни, мы с неизбежностью упираемся в этот страшный факт цареубийства. Здесь же для нас может иметь решающее значение канонизация царственных мучеников. Ведь святость предполагает непрерывную связь с настоящим. Если мы сейчас никак не можем соотнестись с последней царской семьей в силу того, что нам не прорваться к тому культурному контексту, в котором они жили, то их святость все же позволяет нам каким-то образом к ним приблизиться. Основа христианской святости — это усвоение человеком той полноты любви, которую нам явил Христос. Вспомним, что говорил о любви апостол Павел в своем послании к Коринфянам: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:4–8).
Здесь апостол Павел рассуждает о высшей любви, о той любви, которой достигают святые. А если мы обратим слова апостола к убиенному императору, разве это не будет означать для нас какого-то выхода и возможной надежды? Последний император был канонизирован церковью потому, что он являлся помазанником Божьим и был предан смерти своими подданными. И если причиной для канонизации явилась именно царственность императора и отказ русских людей, допустивших его мученическую смерть, от этой царственности, то можно сказать, что в его святости были причислены к лику святых и все остальные русские императоры, ею освящена вся царская и императорская Россия. В замкнутой жизни последней царской семьи Россия была сведена до точки, в которой, однако, она была жива и не имела никаких изъянов. Уничтожение этой точки обозначало уничтожение России, а канонизация императора как бы освятила и закрепила в вечности все те смыслы, которыми жила Россия на протяжении веков.
Ощущение того, что основа всей нашей жизни была сосредоточена в семье Николая II, и того, что эта жизнь совсем тем богатством, которое она хранила в себе, оказалась под угрозой смерти, испытывали многие люди тогда еще живой России. Оно очень хорошо отражено в одном из стихотворений Марины Цветаевой, которое я считаю уместным здесь привести:
За Отрока, за Голубя, за Сына
За царевича младого Алексия
Помолись церковная Россия!
Очи ангельские вытри,
Вспомяни, как пал на плиты
Голубь углицкий — Димитрий.
Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него любовной благодати?
Грех отцовский не карай на сыне,
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка — Алексия!
4 апреля 1917, третий день Пасхи[10]
В этом стихотворении очень ярко прорисовывается образ России великой и беспомощной перед грозящей ей катастрофой. Россия наделяется здесь чертами святости — «очи ангельские вытри». Однако это святость, несущая любовь и ласку в самой своей природе, а не стяжавшая все это богатство путем длительных трудов и усилий. Но как же подобная мощь и глубина, выраженная Цветаевой в восклицании «Ах, ужели у тебя не хватит на него любовной благодати?» может сочетаться с такой беззащитностью и покорностью судьбе. Конечно, это происходит оттого, что Россия наделяется исключительно материнскими чертами. Ведь плакать, будучи не в силах остановить действия своих уже взрослых детей — это всегда материнская участь. Конечно, для того, чтобы матери не пропасть, не умереть, ей необходим защитник, для России им мог быть только император. Русские солдаты также являются сынами и защитниками своей матери. Однако их воинская доблесть всецело отнесена к фигуре императора, который призван быть первым среди них, направлять и вдохновлять воинов своим примером. Но об императоре сказано смутно: «Грех отцовский не карай на сыне», — а его наследник является еще слабым ребенком, который вот-вот станет жертвой грядущей ужасной катастрофы.
Царевич Алексей предстает нам здесь сыном, которого любящая Мать не может защитить. Цветаевой удалось выразить тот последний вопль русского человека перед смертью наследника — будущего императора. После этого вопля и после убийства царской семьи, лицо русского человека начинает стремительно разлагаться, расплываться, теряя привычные очертания.
Смерть царской семьи и последние ее дни обнажили нечто очень важное, какой-то предел и саму основу человеческой жизни. Когда государя, государыню и их детей уже нельзя было даже по одежде отличить от обычных людей, они, терпя страшные унижения и насмешки, находясь в тяжелейших условиях, хранили царское достоинство. Безропотно, именно царственно достойно, в любви друг к другу и к умирающей России царская семья пребывала последние свои дни. Только возвращаясь мысленно к этим событиям, пытаясь хотя бы на сотую долю понять, что мы потеряли с кончиной последнего императора и его семьи и, что сохранилось для нас в чистоте и святости их смерти, мы можем крошечными шагами приближаться к себе. И возможно, в наших лицах будут, хотя бы слабо, проявляться давно забытые русские черты.
Журнал «Начало» №21, 2010 г.
[1] Миронова Т.Л. Из-под лжи. Государь Николай II. Григорий Распутин. СПб., 2005; Платонов О.А. Последний государь. Жизнь и смерть. М., 2005.
[2] Боханов А.Н. Николай II. М., 1997. С. 445.
[3] Там же. С. 285.
[4] Там же. С. 447.
[5] Мультатули П.В. Строго посещает Господь нас гневом Своим… Император Николай II и революция 1905–1907 года. СПб., 2003. С. 51.
[6] Там же. С. 52.
[7] Кузнецов В.В. Русская голгофа. М., 2003.
[8] Там же.
[9] Мандельштам О. Избранное. М., 2006. С. 130–131.
[10] cvetaeva.ouc.ru/za-otroka-za-golubia-za-sina.html