Церковный раскол XVII века и русская святость
Один из идеологов и вождей движения старообрядчества XVII в. протопоп Аввакум, известен, прежде всего, как создатель знаменитого автобиографического «Жития» (1672–1675 гг.), написанного им в заключении, в земляной тюрьме северного Пустозерского острога, которое является ярким явлением в русской литературе XVII века. «В омертвелую словесность, — писал А. Толстой, — как буря ворвался живой, мужицкий! полнокровный голос. Это были гениальные «Житие» и «Послание» бунтаря, неистового протопопа Аввакума»[1]. Многие обстоятельства его трагической судьбы отображены в письмах и посланиях. Они позволяют выявить его личные отношения и чувства, так увидеть его внутренний мир, чтобы можно было понять и внешнюю канву жизни. Самое главное в сочинениях, посланиях, челобитных Аввакума не их литературные достоинства, как это воспринимают многие историки, а внутреннее восприятие духовной жизни и жизни в Церкви. Жизнь дана человеку Богом! Для того, чтобы пройти ее, живя в Церкви и вернуться к своему Творцу. Жизнь протопопа Аввакума вся сосредоточена в борьбе с патриархом Никоном и с никонианами. Это борьба с «дьяволом» — так называет Аввакум патриарха Никона.
Для протопопа Аввакума борьба с Никоном и с никонианами — это святая борьба, и через эту борьбу обнаруживается святость самого борца. Но сделаем уточнение и поставим святость Аввакума под вопрос. Та ли это святость? И имеет ли она отношение к Святой Руси или протопоп Аввакум утратил святость, которая непосредственно сливается с национальным делом Руси? Что такое святость, как мы можем понять, как уловить, как правильно определить ее существо? Вот вопрос, на который пытается ответить человек, и в большинстве случаев этот вопрос обращен к самому себе, потому что ответ на него не получишь от другого. Только пропустив через себя, через недра своего сознания, тот или иной поступок, действие того или иного человека, мы можем сказать: да, этот человек приблизился к святости, к Богу. Окончательная инстанция — это Господь Бог. Мы видим только проявление чудес после смерти и канонизируем того или иного человека. Случается, что и при жизни по молитвам иноков происходят чудеса, по молитвам простого человека они тоже возможны. «По вере да будет вам» — слова Господа Бога (Мф. 9, 29). Но это еще не говорит о том, что тот или иной верующий человек святой. Вернемся к протопопу Аввакуму, а через него к святости Руси! За что человек страдал, выбрав свой жизненный путь?
Как нам известно, толчком к расколу русской Православной Церкви послужило начатое патриархом Никоном при поддержке со стороны царя Алексея Михайловича изменение церковных книг и обрядов. Патриарх Никон решил изменить и исправить обряды и книги по греческому образцу, который признавался нормой. Вроде бы все правильно, Русь — преемница греков. Византия в лице патриарха всегда утверждала митрополитов всея Руси. Патриаршество на Руси установилось совсем незадолго до раскола. Следовательно, во всех вопросах, в том числе и в обрядах церковной жизни, мы придерживались греков и вроде бы ничего не должно было произойти существенного после их правки. Тем более, что все происходило, как нам известно, при полной поддержке царя Алексея Михайловича. Теперь вспомним, кто такой Царь.
Строев В. (?) «Патриарх Никон с клиром». Сер. XIX в.
В кн.: Бриллиантов И. Ферапонтов Белозерский ныне упраздненный монастырь. СПб., 1899. С. 122.
Царь, в первую очередь, помазанник Божий, и власть ему дана Богом. Царь — фигура сакральная и непререкаемая ни в чем. Второе: Царь — батюшка для всех своих подданных, подданные же его — детушки. Царь в ответе за всех своих детушек перед Богом. Далее, фигура патриарха Никона. Никон — патриарх, и он тоже помазанник и он тоже является сакральной фигурой. Он глава Церкви, и значит, должен контролировать все, что происходит в Церкви. Он тоже обладает властью, данной ему Богом. При всем этом не надо забывать и такой факт: Русская Церковь была несогласна с Константинопольским патриархом в связи с принятием греками Флорентийской унии 1439 года. Для Русской православной церкви было неприемлемо соединение с католическим миром, несмотря ни на какой авторитет Константинопольского патриарха. Это и сыграло решающую роль для Русской Православной Церкви, впоследствии определило ее роль в истории Церкви и культуры. Что не помешало Русской церкви вступить в конфликт с греками. В ней, судя по дошедшим до нас свидетельствам, возникло представление о преимуществах русского православного благочестия перед греками. В начале же XVI в. Московская Русь уже вполне созрела для того, что бы заявить о себе как о третьем Риме, пришедшем на смену второму Риму — Константинополю. [2]
Падение Константинополя воспринималось русским православием как наказание Божие за грехи имперские и церковные. Русь в то время, наоборот, крепла и становилась на ноги, несмотря на внутренние междоусобицы. Православная церковь была уверена в своем благочестии, несмотря ни на междоусобную войну между князьями, ни на Ордынское иго, страшную смуту и т.д. Русь выстояла, она удержала свое благочестие, вера вжилась так глубоко в каждого православного, что, казалось, может рухнуть все, но только не православие! Православные к тому времени из поколения в поколение жили по единым канонам — церковным правилам, по единым обрядам для всех. Церковь занимала доминирующее место в жизни. Основная масса населения Руси — это крестьяне, христиане с устоявшимися для них законами и жизненными принципами. Разумеется, ни о каком Третьем Риме они не подозревали, и объяснять все это крестьянину было бессмысленно. Конечно, протопоп Аввакум знал о планах царя Алексея Михайловича и патриарха Никона. Алексей Михайлович хотел овладеть Константинополем и править им, но быть царем не только Константинополем, но и всей Руси. Патриарха Никона предполагалось поставить главенствующим над всеми. Константинополь тогда вновь становится центром православного мира. Москва же отходила на второй план. И какой же тогда она Третий Рим? Положение о Москве становилось весьма сомнительным. Таким образом, все основы рушились. Понимал ли это протопоп Аввакум или нет, мы можем только догадываться, об этом он впрямую нигде не писал. Но очевидно, что и для его сторонников начавшиеся перемены были неприемлемы. Катастрофа Аввакуму чудилась уже в исправлении книг и обрядов, которые для него и старообрядцев — святыня. Поэтому он прямо называет Никона дьяволом и все его реформы, согласно Аввакуму — дело дьявольское.
Царь Алексей Михайлович.
Польская гравюра. 1664 год
Царя Алексея Михайловича Аввакум ни в чем не обвинял: для него царь — это священная особа, он от Бога, помазанник, — это мы без сомнения можем сказать, читая его челобитные царю. Вот фрагмент одного из этих посланий царю Алексею Михайловичу: «От высочайшая устроенному десницы благочестивому государю, царю — свету Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, радоватися — грешник протопоп Аввакум Петров, припадая глаголю тебе, свету, надежде нашей.
Государь наш свет! Что ти возлагаю, яко от гроба восстав, от дальниго заключения. От радости великия обливаяся многими слезами? Свое ли, смертное житие возвещу тебе, свету?»[3]
Читая другие челобитные, мы видим, что для протопопа Аввакума царь — всероссийский отец. Он свет, он благочестив, как и вся Русь, он и надежда, он и любовь, а Аввакум — грешник, просто детенок Аввакум Петров. В челобитных мы наблюдаем, что это дитя как бы жалуется своему Отцу, ведь кто еще может заступиться, как не Отец. Жалуется он не только на свою судьбу, но и на то, что происходит в церкви.
В послании царю из Пустозерска читаем: «Государь-царь, державный свет! — протопоп Аввакум, не стужаю ти много, но токмо глаголю ти — радоватися и здравствовати о Христе хощу, и благоволит душа моя, да благословит ти Господь, и света мою государыню-царицу, и детушек ваших, и всех твоих да благословит их дух и душа моя во веки».[4] Из этой челобитной мы так и не можем понять то, что происходит с Аввакумом и с его семьей, происходящее он воспринимает как должное, готов страдать и страдает до самой смерти во имя Церкви и Господа нашего Иисуса Христа.
Читая «Житие» Аввакума понимаешь, что, по меркам Московской Руси, автор был достаточно просвещенным. Тогда вообще с образованием на Руси было неблагополучно, и основная масса русских людей была неграмотна: они не имели возможности учиться по разным причинам. В частности, не было образовательных учреждений, за исключением монастырей или школ при церкви. Большинство православных Священное Писание и Священное Предание знали только из проповедей, от священников или монахов, да и то, если у них самих была возможность изучать эти книги.
Между тем, протопоп Аввакум, видимо, читал и Писание, и труды св. Отцов, но при этом ему оставалась недоступной их догматическая сторона, — в этом вся проблема. Бесспорно, в вере старообрядцы были крепки, но в образовании — слабы. Причина раскола нам известна: исправление книг и обрядов. С исправлениями, точнее, с изменениями, понятно — книги и обряды священны для христиан. Но особый разговор о том, за что так держались при изменении обрядов, за что и до сих пор держатся старообрядцы. Вот как комментирует это явление П.А. Сапронов: «Таинства Церковью строго оговорены. Таковыми, в частности, являются причастие и крещение. При их совершении одни действия обязательны. Другие же неуместны или невозможны. Скажем, при крещении предполагается обязательным соприкосновение крестимого человека с водой. Оно в православной традиции длительное время было погружение в купель. Со временем погружение перестало быть строго обязательным и наряду с ним допустимым стало опрыскивание водой. Ничего в существе таинства крещения это не изменило. Но только не для старообрядцев, они крепко держались за погружение в купель. Именно потому, что смысл для них не просто воплотим в действиях, но и совпадает с ними. Для старообрядцев над смыслом превалирует действие. Оно задает смысл, который намертво прикреплен к действию. Но не наоборот».[5]
Кто такие старообрядцы? Точнее, какой слой населения они представляют? Это конечно, нижний слой, крестьяне, живущие по всей территории Руси. Естественно, ни о какой широкой распространенности грамоты здесь и речи быть не может, значит, во главе крестьян должны быть вожди-священники, которых они беспрекословно слушают. Таким вождем старообрядцев и стал протопоп Аввакум. Он и сам выходец из крестьян, со своей мужицкой натурой. В полном соответствии этой натуре в дальнейшем он себя и проявил. Он свой среди своих, он прост и умен, и даже где-то хитер в посланиях к Царю, он непреклонен, он мученик, страдалец за истину, он ревнитель Православия, которое укоренилось неизменным с Киевских времен, он безграничен в самоотдаче. Сейчас я не буду разбирать его ошибки, которых немало, подчеркну только, что самое существенное в них — догматические искажения: для Аввакума действия превалируют над смыслом, а не наоборот. Исходно же — смысл определяет действия.
Для протопопа Аввакума Русь — Храм Святой — дом не только Пресвятой Богородицы, но и Бога. В нем все должно быть гармонично и строго канонично. Русь — это сосредоточение Духа Святого, объединяющего весь народ. Русь свята — так понимает ее протопоп Аввакум. И вдруг там, где гармония, где Дух Святой, где души людей объединены духом. А значит, каждый человек — это Храм Божий, душа — его алтарь, который соединяет человека с Градом Божиим и с Господом Иисусом Христом. В каждом человеке происходит таинство, каждый человек приносит себя в жертву во имя Христа, только каждый по-разному, и все это закрепляется Духом Святым! И вот в эту духовную гармонию врывается патриарх Никон. Для протопопа Аввакума становится естественным, что в лице патриарха Никона обнаруживает себя дьявол, который хочет уничтожить всю духовную гармонию. Бесконечными убийствами, издевательствами, насилиями сопровождается исправление книг, обрядов, и все благодаря злой воле и действиям патриарха.
Митрополит Филипп отказывается благословить царя Ивана Грозного.
Гравюра по картине В.В. Пукирева. 1875
По контрасту с действиями Никона на ум приходит то, как действовал митрополит Филипп в царствование Ивана Грозного. Всем хорошо известно, что в государстве Московском в царствование Ивана Грозного произошло разделение на земщину и опричнину. Земщина становится для царя чужой землей, где преобладает хаос, себя же с опричниной он считает неким подобием космоса. Внутри себя Русь раскололась. И самое страшное, что царь Иван Васильевич теперь не воспринимает подданных своими детьми, забыв и о своем отцовстве, и о том, что он в ответе перед Богом за каждую душу. При этом подданные его — все люди, живущие в Московском государстве, — наоборот принимают Царя и все, что происходит в государстве Московском, таким, как есть. Для них царь — это, прежде всего, Батюшка Царь, они его детушки. Что бы ни происходило в государстве, подданные претерпевают как должное. Царь Иван Васильевич для них помазанник Божий, он сакральная фигура. И должен заботиться как о своем государстве, так и о людях, живущих в нем. Реально мы видим совершенно другую картину: убийства, грабежи, насилие, — все это сопровождается немыслимыми пытками и издевательствами. И вот в этом хаосе, в темноте, вопреки воле государя, как свет во тьме, встает в противостоянии вершащемуся святитель митрополит Филипп.
В марте 1568 г. митрополит публично при всех в Успенском соборе обратился к Ивану Васильевичу с обличением в несправедливых жестокостях. И хоть гнев царя был велик, но митрополит Филипп уже твердо встал на путь воина Христова и в один из ближайших воскресных дней в том же Успенском соборе снова разразился обличениями против царя: «В сем виде, в сем одеянии странном, не узнаю царя православного! Не узнаю его и в делах государственных. Кому поревновал ты, приняв сей образ и изменив свое благолетие? Государь, убойся суда Божия: на других ты закон налагаешь, а сам нарушаешь его. У татар и язычников есть правда: на одной Руси нет ее. Во всем мире можно встречать милосердие, а на Руси нет сострадания даже к невинным и правым. Мы здесь приносим бескровную жертву за спасение мира, а за алтарем без вины проливается кровь христианская.
Ты сам просишь у Бога прощения в грехах своих, прощай же и других, погрешающих перед тобою».[6] Бог дал Руси в тот момент игумена Филиппа, впоследствии митрополита Филиппа, мученика Христова, отдавшего свою жизнь во имя спасения веры православной, ее святости, именно в таком проявлении, в каком она должна быть. В ней средоточие не только всего народа, но и проявление Церкви Христовой. Митрополит Филипп добровольно приносит себя в жертву во имя спасения души царя Ивана Васильевича и всех грешников неразумных. «Я не о тех скорблю, которые невинно предаются смерти, как мученики. Я о тебе скорблю, пекусь о твоем спасении»[7], — говорит митрополит Филипп.
Первое столетие монгольского завоевания было не только разгромом государственной и культурной жизни Древней Руси: оно заглушило надолго и ее духовную жизнь. Религиозная реакция на катастрофу, конечно, сказалось в русском обществе. Проповедники видели в ужасах татарщины казнь за грехи. Около столетия Русская Церковь не знает новых святых иноков — преподобных. Единственная канонизируемая Церковью в это время форма святости — это святость общественного подвига, княжеская, отчасти святительская.
Новое подвижничество, которое мы видим со второй четверти XIV века, существенно отличается от прежнего древнерусского. Взяв на себя труднейший подвиг, и притом необходимо связанный с созерцательной молитвой, оно поднимает духовную жизнь на новую высоту, еще не достигнутую на Руси. Главою и учителем нового подвижничества как пустынножительного иночества был, бесспорно, преподобный Сергий Радонежский. Величайший из святых Древней Руси. Помимо своей воли святой Сергий становится игуменом монастыря. Не без сожаления встречает первых своих учеников, которых не могли отпугнуть труды сурового жития. «Аз бо, господне и братиа, — говорит он им, — хотел есмь един жити в пустыни сей и токо скончатися на месте сем. Аще лисице извольщу Богови еже быти на месте сем монастырю и множащей братии, да будет воля Господня»[8] — говорит Сергий Радонежский в «Житии…».
Фрагмент мраморного барельефа с Храма Христа Спасителя «Благословение преподобным Сергием Радонежским князя Дмитрия Донского на битву с Мамаем».
Донской монастырь (Москва)
Создание монастыря в дальнейшем повлияло на судьбу преподобного Сергия. Служение Церкви и развитие монастыря совмещаются преподобным. Преподобный имел видения: с ним говорили горние силы — на языке огня и света. Этим видениям были причастны и некоторые из учеников святого — те, которые составляли мистическую группу вокруг него: Симион, Исаакий и Михей. От мистики до политики огромный шаг, но преподобный Сергий сделал его, как сделал шаг от отшельничества к общежитию, отдавая свое духовное благо братьям своим и русской земле. Вмешательство преподобного Сергия в судьбу молодого государства московского, благословение им национального дела, было, конечно, одним из оснований, почему Москва, а вслед за нею и вся Русь, чтила в преподобном Сергии своего небесного покровителя. В сознании московских людей XVI века он занял место рядом с Борисом и Глебом, национальными заступниками Руси. Незабываемый факт нашей истории — благословение прп. Сергием Дмитрия Донского на битву с Мамаем.
«Без всякого сомнения, господине, со дерзновением пойди противу свирепства их, никакоже ужасайтеся, всяко поможет ти Бог».[9] На Куликовом поле оборона христианства сливалась с национальным делом Руси и политическом делом Москвы. Преподобным Сергием было дано благословение Москве — собирательнице государства русского. Преподобный Сергий предстает нам гармоническим выразителем русского идеала святости. Мистик и политик, отшельник и киновит совместились в нем благодатно и полно. Я неслучайно остановил свое внимание на митрополите Филиппе и святом Сергии Радонежском. Они, без сомнения, святые, они своей жизнью в Церкви достигли высоты святости, эти два инока были собирателями, строителями церкви Христовой, защитниками веры и земли русской. Их жизненный путь, который они выбрали, а он у каждого свой, завершается, в святости!
То же, что произошло с протопопом Аввакумом, — это трагедия. Протопоп Аввакум по призванию святой, но святым он не стал. Слишком много ошибок он делает на своем жизненном пути. Из-за раскола много людей пострадало безвинно, многие шли на самопожертвование, самоубийство, самосожжение. Ради чего? Или кого? Старообрядцы, конечно, скажут: во имя Церкви, за Христа, но так ли это? Обвинить протопопа Аввакума во всем тоже нельзя, и только один Господь Бог может помиловать или покарать. Но одно ясно: протопоп Аввакум со своей мужицкой заскорузлостью, со своим упрямством, даже, можно сказать, фанатизмом удалялся от святости. В его жизни мы не наблюдаем ни смирения, к чему призывает вера и Церковь, ни, тем более, осуществления им национального дела Руси.
Памятник Аввакуму на его родине в селе Григорово под Нижним Новгородом. 1991
Старообрядцы, во главе с их вождем протопопом Аввакумом, можно сказать, разжигают огонь раскола, они своими действиями провоцируют патриарха Никона и никониан на жесткие меры с вытекающими последствиями, а потом сами их же и обвиняют в содеянном. Не удаление ли это от святости? А вот как Аввакум называет патриарха Никона и никониан: «Оне жо, бедные, мудрствуют трема персты крестица, большой, и указательный и великосредний слогают в Троицу, а не ведано в какую, большой в ту, что в Апокалипсисе пишет Иван Богослов — змий, зверь лживый пророк. Толкование: змий — дьявол, а лживый пророк — учитель ложный, папа или патриарх, а зверь — царь лукавой любя и лесть, и неправду».[10]
В этом осуждении протопоп Аввакум как будто сам одержим дьяволом, он метит не просто в патриарха Никона и никониан. А и в самого Царя Алексея Михайловича. Где же тут святость? Можно твердо сказать, что сказанное Аввакумом с нею не совместимо. Митрополит Филипп обличал Ивана Васильевича за его злодеяния, но при этом молился о спасении его грешной души. Протопоп Аввакум — явная противоположность митрополиту Филиппу и Сергию Радонежскому. Молящимся за Никона его не представить. Это крестьянин, который своим словом предъявляет себя крестьянином по преимуществу. Ко всему Аввакум прикладывает свою крестьянскую мерку. А крестьянин, как нам известно, это дитя, ребенок, и ребенок никак не может достичь завершенности, полноты без обращения к барину и царю. Так Аввакум и пребывает в неизменности своих крестьянских реалий, отождествляя их с православностью и в них усматривая святость жизни.
Журнал «Начало» №23, 2011 г.
[1] А.Н. Толстой. Собр. соч. М., 1961. Т. 10. С. 263–264.
[2] Сапронов П.А. Русская культура IX—XX вв. Опыт осмысления. СПб, «Паритет», 2005. С. 402.
[3] Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. СПб., Издательство Группа «Азбука-классика», 2010. С. 185.
[4] Житие протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. СПб., Издательство Группа «Азбука-классика», 2010. С. 196.
[5] П.А. Сапронов. Русская культура IX—XX вв. Опыт осмысления. СПб., 2005. С. 407.
[6] А.В. Карташов. Очерки по истории русской церкви. Т. 1. С. 446.
[7] Там же.
[8] Г. Федотов. Святые древней Руси. М., 2007. С. 167.
[9] Там же. С. 177.
[10] «Житие» Аввакума и другие его сочинения. М., 1991. С. 80.