«Что тебе снится, Павлик Морозов?»
В десятом номере нашего журнала за 2001 г. в рубрике «За гранью смысла» была опубликована статья «О чем пишет «Православный летописец?». Единственной нашей целью было показать, что качество, а также жанр опубликованных в новоиспеченном тогда издании материалов не соответствует задачам, которые были самой его редакцией сформулированы, некоторые же из этих материалов, например «поэзия» В. Василика, просто компрометируют православную журналистику как таковою. Нашей целью было напомнить, какую ответственность берут на себя люди, в самом названии своего журнала обязующиеся следовать православию. «Страшная месть» последовала со стороны «Летописца» в 1 номере за 2003 год. Объектом «критики» стала книга П.А. Сапронова «Власть как метафизическая и историческая реальность», выпущенная Институтом богословия и философии в 2001 году. Статья О. Ласточкина еще раз подтвердила нашу прежнюю оценку того, что представляет собой в научном плане «Православный летописец», и показала, какова степень разборчивости в отношении предлагаемых журналу для публикации статей со стороны членов его редакции. Скажем несколько слов об авторе «рецензии», выпускнике Института богословия и философии Олеге Ласточкине, иначе будет не до конца понятен наш заголовок. Я читал лекции на курсе, где он учился, был научным руководителем его курсовой работы и диплома, курировал его сообщения на конференциях. Могу с уверенностью сказать, что скромными достижениями в своем развитии этот человек главным образом обязан П. А. Сапронову, в чем он сам некогда сознавался. И что же, по поводу замечательной, глубокой книги своего учителя, книги объемом в 816 страниц, он не смог сказать вообще ничего положительного?! Не нашел в своей душе ничего, кроме желания бросать злобные, нелепые обвинения в адрес автора, демонстрирующие богословскую некомпетентность рецензента? И что же, все это называется православной журналистикой?
По правде говоря, степень моей обескураженности столь велика, что выбрать правильный тон, отзываясь от имени нашего журнала на содеянное О. Ласточкиным, я вряд ли смог бы. Потому, помимо всего прочего, я лично благодарен преподавателю догматического богословия Алексею Анатольевичу Мельникову, добровольно взявшему на себя этот нелегкий труд.
Давно стало крылатым выражение: «Мысль изреченная есть ложь». Его можно понимать в том смысле, что человеку чрезвычайно трудно выразить свои воззрения и идеи в словах, адекватно передать их, сделав доступными для неискаженного восприятия и понимания слушающим. С этим значением вышеприведенной фразы связано и иное возможное ее понимание: всякая высказанная или опубликованная для широкой аудитории мысль обязательно будет кем-то не понята. Но даже при условии правильного понимания того, что хотел выразить автор, в аудитории всегда найдется кто-то с ним не согласный, считающий утверждения говорящего ошибочными.
Поэтому всякий намеревающийся высказать или, тем более, написать нечто содержательное должен быть готов встретить непонимание, возражения, критику и, возможно, даже осуждение со стороны части своей аудитории. Такова судьба всякого автора. Плохо ли это? Нет, скорее естественно: слишком хорошо известна человеческая способность к разномыслию, равно как и человеческая способность ошибаться.
Зачастую критика взглядов автора перерастает в спор между ним и его оппонентами, который может быть весьма полезным для участвующих: скажем, способствовать осознанию сторонами своего непонимания друг друга, содействовать лучшему уяснению существа проблемы. И если в спорах далеко не всегда рождается истина, то приближение к истине все же происходит довольно часто.
Однако такая плодотворная дискуссия возможна лишь при условии корректного и уважительного отношения сторон друг к другу. И особенно важным здесь является почин, вступление того, кто вызывает на спор автора. Это вступление может быть стимулирующим дискуссию и вызывающим у автора желание ответить критику, но может оказаться и прямо противоположным по своему воздействию и даже, в силу своего неприемлемого тона, делающим всякий дальнейший диалог невозможным.
Именно такой явилась статья О. Ласточкина «Размышления над избранными местами из книги П.А. Сапронова «Власть как метафизическая и историческая реальность», в которой полемический задор г-на Ласточкина, сопряженный с его плохо скрытой враждебностью к автору книги, выводит критика далеко за пределы допустимого по отношению к старшему, известному и многими уважаемому автору. Хотел было написать «коллеге», но вовремя спохватился: для такого наименования г-ну Ласточкину не хватает даже не столько научного уровня и эрудиции, сопоставимых с таковыми П.А. Сапронова, сколько соответствия общепризнанным нормам научной этики.
Вопреки своему названию, статья О. Ласточкина представляет собой не спокойное и взвешенное размышление над поднятыми в книге вопросами, а прежде всего обвинение ее автора. Правда, нечто напоминающее рассуждения (впрочем, весьма поверхностные) в статье присутствует, но доминирует в ней явно обличительный пафос. И здесь слово «пафос» нужно понимать в его исконном значении — как «страсть». Слишком уж много признаков предвзятости и пристрастности содержит этот небольшой по объему текст.
Тут и обвинения автора «Власти» в ересях, кощунстве и безбожных (!) мыслях, и упреки в пренебрежении Преданием Церкви, и намеки на «не подлинную православность» автора, и обвинение его в самообращенности к своему «Я» и чуть ли не самолюбовании … Этот список можно было бы продолжить, но лучше остановиться — как-то уж слишком неприятно перечислять эти нападки О. Ласточкина. Еще более неприятное чувство — прямо какой-то гадливости — остается после чтения самой статьи. И вовсе не по причине знакомства с размышлениями и аргументацией ее автора, а из-за того оскорбительного и уничижительного тона, которым проникнут весь его текст.
Позвольте, г-н Ласточкин, если Вы — «подлинно православный», если стоите в Истине, которая есть Христос, то откуда в Ваших писаниях это высокомерие и менторство, эта резкость, граничащая с грубостью? Не будем объяснять это «праведным гневом», позволительным христианину: у нас и так слишком многое привыкли им оправдывать, в том числе и самое откровенное хамство. Судя по эмоциональной окраске Ваших высказываний, все гораздо проще: чувство, руководившее Вами при написании статьи, гораздо больше напоминает обыкновенную злость без всяких облагораживающих эпитетов, а цель публикации видится не только в своеобразном желании отстоять истину, но и в намерении, побольнее уязвив автора книги, свести с ним одному Вам известные личные счеты, а заодно дискредитировать его в глазах читателей.
Действительно, если О. Ласточкин не согласен с мыслями П.А. Сапронова, почему бы ему не попытаться проанализировать их спокойно и трезво, без оскорбительных замечаний? Но нет, «дым страсти» ослепляет и помрачает разум . . . И попытка рассуждения легко подменяется осуждением. Какой уж тут анализ? Ведь для подлинного анализа необходимо понимание мысли автора или, как минимум, искреннее стремление к такому пониманию. Но никакого желания понять П.А. Сапронова у его критика нет, и, как результат этого нежелания, он демонстрирует полную неспособность проникнуть за ограду слов, к сути мыслей автора книги. О. Ласточкин вязнет в словах, именно они привлекают все его внимание, слова смущают и соблазняют его, слова вызывают его возмущение …
Да что там слова? Пристрастность критика простирается до того, что даже употребление маленькой буквы вместо большой в типографском тексте дает пищу его подозрительности и заставляет делать далеко идущие выводы. Встречая в статье г-на Ласточкина немалое число синтаксических ошибок и стилистических погрешностей, мы не приписываем их его неграмотности, а хотели бы видеть в них лишь результат несовершенства издательского процесса. А вот сам О. Ласточкин очевидно случайное написание слова «сын» с маленькой буквы в единственном месте книги считает «знаменательным» и видит в этом свидетельство неправомыслия ее автора. И совсем не смущает его то, что уже в следующем предложении, да и во всех остальных местах, это слово напечатано как следует…
О. Ласточкин широко и свободно пользуется в своей статье такими «сильнодействующими» на православного читателя словами как «ересь», «кощунство» и пр. Поэтому, хотя он не первый год изучает богословие и историю Церкви, мы вынуждены ему напомнить, что какое-либо частное богословское воззрение может быть квалифицировано как ересь только 1) если оно оформляется как движение мысли внутри Церкви, противоречащее общецерковному опыту и 2) в результате соборного определения. Так что, как бы этого ни хотелось г-ну Ласточкину, его личного мнения для вынесения подобного вердикта совершенно недостаточно.
Зато О. Ласточкин не может не знать, что у определенных кругов «православной общественности» такие слова как «ересь» немедленно вызывают рефлекторно-агрессивную реакцию. И беда в том, что для принадлежащих к этим кругам людей вовсе не обязательно выяснять, что же на самом деле думает и чему учит обвиняемый. Доставать и читать подлинные тексты его они не будут, равно как не будут и задумываться над существом обвинения. Для них важен сам «факт», опубликованный «не где-нибудь, а в православном журнале». Поэтому обвинение в ереси является ныне самым простым и безотказным способом дискредитировать человека. Не на это ли рассчитывает наш критик?
Ведь всякому вдумчивому читателю, который взял бы на себя труд познакомиться с текстом П.А. Сапронова, станет очевидно, что О. Ласточкин опровергает вовсе не утверждения, высказанные в книге, а свои собственные предположения и выводы, которые он совершенно произвольно делает из этих утверждений. Нехитрый и давно известный полемический прием: сначала отождествить некий мысленный фантом с убеждениями своего оппонента, а затем самозабвенно и с наслаждением разбивать его в пух и прах … Но работает этот прием только тогда, когда у читателя нет либо возможности, либо желания проверить: а так ли все обстоит на деле, как пытается это изобразить критик? К счастью для О. Ласточкина, среди его аудитории найдутся и те, и другие. Так что его «критика» обречена на успех. Ярлыки навешаны — и дело сделано…
Мы не собираемся здесь вступать с О. Ласточкиным в дискуссию по существу его критических замечаний. И, конечно, отнюдь не потому, что нам нечего ему ответить, или из-за того, что такая дискуссия в принципе невозможна. Просто беседовать с ним было бы столь же наивно и бессмысленно, как пытаться вступить в диалог с человеком, который бросает в тебя камни. Здравый смысл подсказывает, что от такого оппонента лучше держаться подальше …
Журнал «Начало» №13, 2003-2004 г.