Выступили: К.А. Махлак, А.А. Мельников,  Т.А. Туровцев, К.М. Немишева, О.И. Ласточкин, М.Н. Лобанова, О.Е. Иванов

 

(о публикациях «Руси православной»)

ОТ РЕДАКЦИИ

В настоящем номере «Начала» редакция сочла возможным поместить материалы обсуждения преподавателями и студентами Института богословия и философии публицистики газеты «Русь православная». И на само это обсуждение, и на публикацию его материалов мы пошли не без колебания. Во-первых, потому, что среди тех, кто собрался в редакции журнала, ни постоянных читателей, ни  тем более сторонников «Руси православной» не оказалось, как нет их в стенах института вообще. Так что выступившим на обсуждении пришлось специально просматривать целый ворох газет. И во-вторых, от обсуждения тенденций публицистики на церковные темы всё-таки естественным было бы ожидать обращенности к авторам газетных материалов и прежде всего тем, кто отражает позицию издания. Но как раз этого последнего читатель в нашей подборке выступлений не обнаружит. И вот почему.

И организаторы обсуждения, и все его участники как из само собой разумеющегося и единственно возможного исходили из того, что всякая полемика с ведущими авторами «Руси православной» неуместна и даже абсурдна. Это как если бы кто-то из нас не удержался и сел играть в шахматы с игроком, о котором заведомо известно, что в случае опасной или проигрышной для себя позиции он смахнет фигуры с доски. Нет уж, с такими господами за один стол лучше не садиться. Те из оппонентов «Руси православной», кто опубликовался на её страницах, мог в сказанном убедиться. Никакой честной полемики с точки зрения аргументов или хотя бы разговора на уровне допустимого и уместного в газете, заявляющей о своей православности, тона, «Русь православная» знать не хочет или же не подозревает об их возможности. И всё-таки разговор в редакции «Начала» состоялся и теперь публикуется на его страницах. Этому никак не противоречит то обстоятельство, что нас совершенно не интересует и не касается возможная реакция на данную публикацию тех, кто определял лицо «Руси православной». Другое дело, что среди её читателей несомненно были люди, способные понять, как и в чем их пытались одурачить и сбить с толку, и всё же всерьез принимавшие писания авторов газеты. Вряд ли горячие сторонники газеты образовывали большинство тех, кто следил за её публикациями. Тех же, кто озадаченно реагировал на прочитанное как на голос так называемой «православной общественности», кто беспокоился об опасных нарастающих тенденциях в настроениях православных мирян, настроениях, способных обернуться далеко идущими последствиями, таких читателей, насколько можно судить, было немало. К этим последним, не говоря уже о не принимавших целиком принципы «Руси православной» и всё же говоривших себе и другим «в ней что-то есть», — к ним и обращена наша публикация. Помилуйте, господа, ведь это ваша капитуляция перед совсем не безвредными фикциями — говорить нечто подобное: «Да, конечно, Душенов и Кº хватили через край, но ведь они говорят и много верного. Если убрать крайности, к ним стоит прислушаться». Уверяем вас, не нужно в «Руси православной» отделять зерна от плевел. Не тот это случай. Попробуйте отделить их в большевизме. Для этого к нашим услугам есть подходящая формула: » Ведь не всё плохо было при большевиках, были и у них свои достижения». Стоит принять нечто подобное — и мы попались на удочку. Конечно, не могло быть всё плохо при большевиках. Иначе их режим просто не существовал бы. Важнее здесь, однако, то, что «хорошее» у большевиков было средством для «плохого», что коммунисты паразитировали на живом. Давали ему какие-то рамки для существования, когда несли смерть. Умирает как-никак живое. И в этом отношении смерти нужна жизнь. Но разве это обстоятельство говорит в пользу смерти? Разве, чтобы солгать и вывернуть наизнанку, не нужно подпустить правды, сделав ложь правдоподобной? Так что воздержимся от поисков в «Руси православной» позитива, противопоставляя его негативу. Безнадежное это занятие, если нас интересует истина церковной жизни. Или еще одна уступка и капитуляция: «Как бы ни заносило главных авторов «Руси православной», но посмотрите, с каким публицистическим талантом делают они свое дело». Конечно, трудно возражать тем, для кого напор, неразборчивость и неизменная готовность любой ценой оставить за собой последнее слово сходит за талант и настоящий публицистический темперамент. И всё-таки давайте хотя бы сознавать, что десятилетиями советская печать воспитывала в нас нечувствительность к грубой прямолинейности стиля и топорности языка. Все мы здесь не без греха. Но надо же как-то их изживать. Когда предвыборные листки или материалы ангажированных различными центрами власти газет пичкают читателя идеологией, что ж, тогда у нас нет альтернативы, и приходится читать идеологические тексты, пытаясь пробиться к содержащейся в них реальной информации. Но когда появляется газета, называющая себя православной, клянущаяся именем одного из православных иерархов, нужно со всей возможной ясностью довести до своего сознания: на наших глазах осуществляется попытка идеологизации церковной жизни, превращения Церкви в арену политической борьбы. И здесь не может быть никаких неопределенностей и недоговоренностей. Все родовые признаки идеологии (воля к власти, дух конфронтации, манипуляция сознанием, безразличие к истине как таковой, стремление вождей -«субъектов» превратить «массу» в объект воздействия, и т.п.) с Церковью и церковной жизнью несовместимы. Если же подобная совместимость возникает, то как нарост на теле Церкви, как болезнь церковного организма.

Ничего другого, кроме как «осторожно, идеология!» в отношении основного корпуса публицистики «Руси православной» не скажешь. И Боже нас сохрани разбираться в том, еретик ли почивший митрополит Никодим, схизматик ли кто-нибудь из ныне здравствующих иерархов или наоборот, достоин ли почитания один из приемников владыки Никодима и т.п. Самым грубым и оглушительно примитивным образом нам навязывают идеологию и идеологическую борьбу. В идеологии же как таковой нет правых и виновных, а есть победители и побежденные. Если идеолог прав, то свою правоту, оставаясь идеологом, он обязательно заставит обслуживать свою волю к власти. Надо ли еще раз говорить, что подобное должно быть несовместимо с Церковью, идет ли речь о клире или мирянах. И если мы не всегда это ясно сознаем, а сознавая, всё же способны сделать уступку идеологическому напору, тогда стоит почитать «Русь православную» для выработки у себя иммунитета от идеологии, рядящейся в православные облачения. Такую терапевтическую цель мы по существу и преследовали в процессе обсуждения материалов газеты в редакции «Начала». Остается надеяться, что предпринятая терапия будет небесполезна и кому-то из читателей журнала.

 

К.А.Махлак:

Безответственные рассуждения на богословские темы на страницах печати сегодня дело не новое. Примером легковесности «газетного богословствования» может служить статья К. Душенова, помещенная в газете «Русь Православная» №2 за 1997 год, хотя рассуждения его как в тоне, так и содержательно весьма характерны для отечественной газетной риторики – в них  вздорных обвинений и нелепых нападок поровну с бездоказательной критикой. Но содержание, о котором идет речь, предельно важно – это священноначалие, его значение в Церкви. Надо сказать, священноначалие наше уже с самого начала т.н. гласности стало мишенью всевозможных разоблачений и пересудов, но и тогда и теперь «метят» в иерархов, «попадают» в Церковь. «Обличают» недостойного иерарха (справедливо или нет – другой вопрос) — насаждают самый настоящий раскол, посягая, тем самым, на единство Церкви.

В этом сходятся видимые противоположности либеральной и правой публицистики, сходятся они в узком полемическом ракурсе своих суждений. Простое допущение, что через 100 лет никого из ныне здравствующих политиков с их делами и заботами не будет в живых, а может, не будет и самой России (не попусти Господь! а если и попустит – только по нашим грехам), а святое Православие, Церковь – будет, и врата адовы, по непреложному обетованию Спасителя, не одолеют её, как-то не приходит им в голову.

За примером далеко ходить не надо: «Внутри единого церковного организма, — пишет публицист, — сосуществуют два совершенно разных мира. Один — благополучный «официальный мир церковных начальников». В этом мире благословляют политиков и освящают банки и биржи, тщательно демонстрируют свою лояльность правящему режиму и старательно дистанцируются от «шовинистов» и «русских националистов», продают под видом гуманитарной помощи алкоголь и табак, ездят на экуменические форумы и принимают высокие зарубежные делегации … Другой мир – мир русского «народного православия» (с его неистребимой жаждой праведности и стремлением к святости …). Это мир препп. Сергия Радонежского, Серафима Саровского, свят. Игнатия (Брянчанинова) и св. прав. Иоанна Кронштадского, мир рядового провинциального прихожанина, простого сельского батюшки и блаж. Памяти Петербургского митрополита Иоанна.» (газ. «Русь Православная», №3, 1997).

О чем здесь речь? Не есть ли упоминания святых каждому православному человеку имён только идеологический трюк, суть которого в желании вбить клин в единство церковное. Два мира, которые живописует автор, есть сознательно обнаруживающая себя (пока только в категориях политических и эмоциональных) психология раскола. Самое время вспомнить те самые «соборные основы церковного бытия, … пути возврата к строгому следованию святоотеческой Традиции, Священному Преданию и Священным канонам», к которым взывает автор, дабы «уврачевать» «антагонизм двух этих миров». … Что же традиция святоотеческая? Вот что пишет священномученик Киприан Карфагенский, грозно возражая «двухмирцам» своего времени: «Можно ли думать тому, кто не поддерживает единство Церкви, что он хранит веру? Можно ли надеяться тому, кто противится и поступает наперекор Церкви, что он находится в Церкви, когда блаженный апостол Павел, рассуждая о том же предмете и показывая таинство единства, говорит: едино тело, един дух, якоже и звани бысте во едином уповании звания вашего; един Господь, едина вера, едино крещение, един Бог (Еф. 4,4-6)? Сие-то единство надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно епископам, которые председательствуют в Церкви, дабы показать, что и самое епископство одно и нераздельно.» (Отцы и учители Церкви III века. Антология. Т.2, стр.297, М., 1996 г.) «Кто думает, — продолжает св. Карфагенский пастырь, — что это единство, основывающееся  на неизменности божественной и соединённое с небесными таинствами, может быть нарушено в Церкви и раздроблено разногласиями противоборствующих желаний?» (там же, стр. 198). Церковь в епископе — утверждает св. Отец. И «тот не может уже иметь Отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь» (там же, стр. 197). Не имеем двух церковных «миров», но одну «Церковь Христову, поэтому надуманным является всякое противопоставление церковного «начальства» и «народного православия». Тема единства Церкви, как видим, сама является важным фактом святоотеческого предания. Отсюда легко уяснить, что слово в вопросах вероучительных не может быть подменено даже самым правильным словом «рядового прихожанина» или «простого сельского батюшки», но только четким определением всей Церкви через её священноначалие. При этом формальная ревность к чистоте православного догмата, как и к установлениям каноническим, совмещаемая с злословием, обвинением во всех смертных грехах, вплоть до ереси (не имеющим, притом, серьёзного, т.е. соборного, подтвержденного доказательства), представителей иерархии, так же нарушает Богоданное единство Церкви, как и неправомыслие (ересь). «Так, Корей, Дафан и Авирон, восставшие против Моисея и Аарона – священника, — пишет св. Киприан, — и покусившиеся присвоить себе право жертвоприношения, тотчас подверглись наказанию … не только зачинщиков поразил гнев Божий … , напоминая и показывая тем, что все покушения, предпринимаемые нечестивыми по своей воле для разорения Божественного чиноположения, делаются против Бога» (стр. 304). Моисей и Аарон не просто «начальство» Корея и др., но «Божественное чиноположение», т.е. установление Самого Бога, промышляющего через них о Своем народе. Непризнание этого чиноположения отлучает человека от благодати Божией, от Церкви, как и ересь; всё это неплохо было бы знать современным «ревнителям» отеческих традиций.

 

 

А.А. Мельников:

Сегодня не перестаешь недоумевать перед смелостью некоторых  людей, берущихся за перо, чтобы соединять несоединимое, порождать собою мысленных кентавров и понятийных химер. Одна из таких химер, под режущим слух именем «православного сталинизма», похоже, выползает в мир со страниц «православно-патриотической» газеты «Русь православная». И не только выползает, но и уже поселилась в умах и душах некоторых наших соотечественников, ибо редакция газеты в № 10 (16) сообщает, что тема «православного сталинизма всерьез заинтересовала читателей». Что же означает этот странный словесный диссонанс – “православный сталинизм”? Автор статьи в № 7, 1998, положившей начало обсуждению этой темы на страницах «РП», Г.Александров пишет: “Только гармоничное сочетание всех социальных достижений советской эпохи с духовными сокровищами Православия способно возродить к жизни Великую Россию”. Еще одна цитата: “Соединение этой национально-государственной методики (т.е. сталинизма) с православным вероучением способно создать державную основу для форсированного возрождения русской государственности такой мощи и силы, равную которой история не знала со времен Рима эпохи расцвета”. В связи с этим не просто положительную, но крайне высокую оценку получает деятельность тов. Сталина – главной политической фигуры советской эпохи “времен расцвета”. В читательских откликах на статью Г.Александрова Сталин именуется “титанической фигурой”, “гениальным руководителем”, говорится о том, что “народ церковный его любит и помнит”.

Каковы же заслуги товарища Сталина перед Россией и Церковью? Во-первых, это кровавые сталинские репрессии: “Сталину было дано стать орудием кары Божьей для треокаянной «ленинской гвардии»”. “Ему удавалось «обойти» даже сионистов. Только Сталин сумел их заставить уничтожать друг друга: достаточно вспомнить имена и фамилии главных палачей России вроде Ягоды или Троцкого”. Оказывается, уничтожение народа путем планомерных большевистских репрессий было делом рук сионистов, а Сталин лишь мудро стравливал их между собой и этим принес великое благо России. Со Сталина снимается ответственность за репрессии первых лет большевизма, а все последующие расправы с народом, причастность к которым Сталина невозможно отрицать, рассматриваются как благое дело очищения страны от масонов-сионистов.

Во-вторых, высочайшую оценку получает роль Сталина в победе над фашизмом и создании могучей советской державы, страшной для врагов и дорогой для советских граждан своими “социальными достижениями”. В-третьих, “Сталин сделал великое и совершенно немыслимое для большевика дело – отпустил из плена Церковь”.

Что же сказать на все это? Кажется, что отвечать авторам приведенных выше цитат вообще бессмысленно, ибо люди, столь искренне считающие абсурд истиной, вряд ли способны прислушаться к каким-либо возражениям. Однако, есть и другие люди – те, кто читает «РП» и кого газета стремится убедить в правильности своей позиции, сделать своими единомышленниками. Именно поэтому мы не можем и не должны молчать, мы обязаны обратиться ко всем действительным и возможным читателям «РП» и подобных ей изданий. Мы уже познакомились с “православным сталинизмом”; не исключено, что в будущем нас ожидают новые монстры мысли вроде “православного большевизма” или даже “православного атеизма”…

Обратимся сначала к отмеченному выше пониманию “православными сталинистами” репрессий. Неужели любому человеку, хотя бы поверхностно знакомому с русской историей и не ослепленному антисемитизмом, не известно, что революцию совершали не одни евреи, а немалое количество русских? Что, хотя среди большевистского руководства было много евреев, нельзя приписывать лишь им одним уничтожение русского народа, ибо комиссары, стрелявшие из наганов в своих соотечественников, были в большинстве своем как раз славянами? Что те евреи, которые были в числе большевиков, не имели никакого отношения ни к иудаизму, ни к сионизму, поскольку они были людьми вообще неверующими(а о сионизме бессмысленно говорить вне связи с иудейской религией)? Наконец, сталинские репрессии вовсе не заключались в истреблении “сионистами” друг друга благодаря “мудрой политике” тов. Сталина. Это неверно хотя бы потому, что во-первых, среди ”главных палачей России” были не только еврей Ягода, но и русский Ежов и абхазец Берия, и во-вторых, репрессиям подвергались отнюдь не одни лица еврейской национальности – “отец народов” прошелся своей “отеческой рукой” по представителям всех наций, никого не забыв. Об этом знает почти каждая семья, в которой не угасла память о недавнем прошлом…

Однако все это больше касается исторической неправды, заключенной в “православно-патриотическом” видении репрессий. Коснемся теперь более важной для христианина нравственной стороны вопроса. Разве “православные патриоты” не знают, что любое убийство – даже убийство воином врага на поле брани, даже убийство, совершенное неумышленно или ради спасения ближнего, – Церковь признает грехом, требующим безусловного покаяния? Что уж тут говорить о массовом истреблении людей – грехе, вопиющем к Небу? Как люди, именующие себя православными христианами, могут утверждать, что сталинские репрессии – пытки, издевательства и уничтожение миллионов ни в чем не повинных, кроме своей неугодности режиму, людей – являлись благом? Как христиане, для которых нормой жизни должны служить Заповеди Божии (я говорю сейчас даже не о заповедях Христовых, а о ветхозаветных), могут оправдывать нарушение заповеди “не убий” каким-то “благом государства”? (Попутно спросим, о какой пользе для государства от репрессий может идти речь, если само государство состоит из людей, а не только из своего правителя, территории и государственных институтов?) Если черное называют белым, то в этом нет еще большой беды – возможно, это вызвано нарушением зрения у говорящего. Но когда грех стремятся представить благом, это говорит уже о каких-то гораздо более серьезных нарушениях в человеке…

Скажем и о “неоценимой роли” Сталина в достижении победы над фашизмом. По-моему, эта роль вполне оценима, и оценивается она количеством человеческих жизней, брошенных Главнокомандующим под гусеницы немецких танков и на жерла немецких пушек. Вспомним о том, какими методами велась война советской стороной, особенно в первые годы. Вспомним о заградотрядах, расстреливавших своих солдат при любой попытке отступления, о том, что против лучшей на то время в мире немецкой армии бросались плохо вооруженные и почти необученные гражданские люди(поскольку регулярная советская армия была большей частью уничтожена в первые же месяцы войны из-за того, что товарищ Сталин, несмотря на многочисленные предупреждения, “пропустил” нападение Германии). Вспомним, что в результате этого, из целой советской роты зачастую после боя оставалось в живых не более двух десятков человек…

Советский Союз победил. Но можем ли мы гордиться победой, добытой такой ценой?  Можем ли мы восхвалять за эту победу человека, использовавшего ради ее достижения живых людей вместо пуль и снарядов?

В связи с войной надо вспомнить и об отношении Сталина к советским военнопленным. О том, как он отверг предложение Красного Креста об оказании помощи советским солдатам, оказавшимся в немецком плену, заявив, что “советский солдат не сдается”, и поэтому у нас нет военнопленных, а есть лишь предатели. И этим обрек тысячи людей, находившихся в немецких лагерях, на вымирание от голода и болезней. После же поражения Германии Сталин потребовал от союзников выдачи всех освобожденных ими советских военнопленных и, когда они это сделали, эшелоны с выданными солдатами из-за границы направлялись прямиком в лагеря, уже советские и более страшные, так как освобождала из них обычно лишь смерть.

А как можно забыть про участь тех победителей фашизма – одиноких, искалеченных войной инвалидов, – которых собирали и свозили в отдаленные резервации для придания благопристойного вида улицам наших городов? Но это, вероятно, нужно отнести уже к сфере “социальных достижений” советской эпохи. Напомним, что слово “социальный” относят к обществу и составляющим его людям. “Заслуги” сталинизма перед обществом и людьми весьма разнообразны: кроме уже названного выше, это, например, коллективизация, сопровождавшаяся уничтожением наиболее работящей части русского крестьянства и закабалением в колхозах оставшихся крестьян, массовый голод на Украине, при котором люди, лишенные возможности покинуть охваченные голодом районы, доходили до того, что поедали друг друга, “великие стройки” социализма, кирпичами в которых служили все те же человеческие жизни… Что из этого г-н Александров согласится причислить к социальным достижениям? Может быть, он имеет в виду возможность реализации каждым советским человеком права на труд, бесплатное медицинское обслуживание и тому подобное? Но не стоит забывать, что советский человек обладал какими-то правами лишь до тех пор, пока он не попадал в категорию “врагов народа”, а для этого бывало достаточно нескольких лживых строк доноса, составленного анонимным завистником или недоброжелателем.

Наконец, обратимся к деятельности Сталина в отношении Церкви. Один из читателей «РП», Н. Больсунов (№10, 1998), утверждает, что Сталин “отпустил из плена Церковь”. Эта фраза вызывает, по меньшей мере, несколько вопросов. Во-первых, не сам ли Сталин (конечно, не в одиночку, а как верный продолжатель дела большевизма) привел русскую Церковь в то состояние, которое читатель мягко именует “пленом”? Разве не при Сталине закрывались православные храмы, всеми силами поддерживалось порожденное самим же государством движение обновленчества, репрессировались православные миряне и священнослужители, в буквальном смысле уничтожалась церковная иерархия?

Достаточно взглянуть на биографии, или лучше сказать жития, еще не прославленных поименно новомучеников российских: для большинства архиереев Русской Православной Церкви временем принятия мученической кончины стали именно 30-е годы. На знаменитую «ночную встречу» в сентябре  1943 г. Сталин вызвал к себе трех митрополитов: Сергия, Алексия и Николая, — именно столько русских иерархов к тому моменту оставалось в живых и на свободе. На состоявшийся вскоре после этой встречи архиерейский собор по лагерям удалось найти и собрать еще 16 епископов. Когда же, вскоре после своего избрания Патриархом, митрополит Сергий попросил об освобождении из заключения еще 22 архиереев и 2 клириков, оказалось, что из этого числа оставался в живых лишь один архиерей. Разве эти страшные цифры не лежат на совести сталинского режима? Не будет ли поэтому более справедливым говорить не об освобождении Церкви из плена, а о приостановлении настойчивых попыток ее полностью уничтожить?

То правда, что «ночная встреча» 1943 года знаменует собой некий поворот в государственной политике по отношению к Церкви: в последующие несколько лет освобождались из лагерей священнослужители, открывались храмы, были восстановлены Московская и Ленинградская Духовные Академии, стал выходить «Журнал Московской Патриархии». Но возникает вопрос: чем был вызван этот поворот в отношении Сталина к Церкви и насколько он был радикальным? Приверженцы «православного сталинизма» склонны всерьез говорить о возможном покаянии Сталина, а некоторые даже хотят его видеть «тайным христианином». Мы не знаем, что происходило в душе этого человека, ибо только Бог и те, кому Он дает этот дар, могут видеть сердца человеческие. Но, исходя из исторических данных, вряд ли возможно говорить о каком-то обращении Сталина к Церкви. Православные люди, знающие историю не понаслышке, как большинство из нас, а серьезно ее изучающие, склонны считать происшедшее при Сталине ослабление государственного давления на Церковь не более чем политическим шагом, призванным  создать в зарубежном мире более благоприятное впечатление об СССР. Кроме того, Церкви была предоставлена несколько бóльшая внешняя свобода для того, чтобы сделать ее послушным орудием международной политики советского государства. Именно к этому стремился Сталин, «помогая» Церкви. Начиная с 1943 года у нас было как бы две церковных жизни: одна для заграницы, а другая – внутренняя. Церкви было «разрешено существовать» внутри страны при одновременном поощрении ее деятельности вне СССР. При этом внешняя деятельность ее должна была следовать в русле государственной внешней политики. Для этого в 1943 году был образован Совет по делам Русской  Православной Церкви во главе с полковником НКВД  Карповым, который был призван «пасти Церковь» и направлять ее деятельность вне страны. Более того, Сталин хотел сделать Москву столицей всего православного мира, чтобы с помощью этого оказывать воздействие на деятельность других Поместных Церквей. Этим целям должен был служить несостоявшийся, но чаемый государством Всеправославный Собор в Москве. Состоялось, как известно, лишь Предсоборное Совещание в 1948 году. Для человека вдумчивого, конечно, не секрет, что столь милые сердцу читателей «Руси православной» антиэкуменические решения этого Совещания принимались не вполне свободно, но под определенным давлением советского государства, для которого в тот момент участие Православных Церквей в экуменическом движении было невыгодным.

Вскоре, однако, Сталин заметил, что Церковь далеко не столь продуктивна в оказании влияния на международную политику, как он рассчитывал. Поэтому с 1948 года происходит новый поворот в отношении государства к Церкви, на этот раз прямо обратный повороту 1943 года. С этого времени резко усиливается антирелигиозная пропаганда, в 1948 г. снова начинаются аресты среди духовенства, а с 1949 г. начинается неуклонное закрытие храмов и монастырей… Все это ясно свидетельствует о том, что нельзя говорить ни о каком внутреннем изменении отношения Сталина к Православной Церкви. Он лишь попытался вместо уничтожения Церкви заставить ее служить своим интересам. Можно ли, учитывая все это, говорить об «освобождении Церкви из плена»?

Как известно, существует легенда о том, будто Сталин перед смертью раскаялся во всем совершенном и умер как христианин. Так это или нет, ведает один Бог, мы же знаем Сталина лишь по его историческим деяниям и свидетельствам современников. А как исторический деятель Сталин на протяжении всей своей жизни предстает перед нами непримиримым врагом и гонителем Церкви, перед которым бледнеют даже такие знаменитые противники христианства, как римский император Диоклетиан. Нет ничего плохого в том, что, как пишет Н. Больсунов, «в Москве нет, наверное, ни одного храма, где бы хоть раз кто-нибудь не молился за упокой его души»; напротив, этому можно только радоваться, если такая молитва исходит из «сердца милующего» и является осуществлением заповеди Господа «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. V, 44). Но недопустимо ни для здравого смысла, ни для христианской совести представлять благодетелем Церкви человека, который сначала планомерно пытался ее истребить, а затем попробовал превратить в послушное орудие своих интересов. В высшей степени странно считать тайным христианином человека, усердно создававшего такой культ собственной личности, который невольно вызывает в памяти обожествление римских императоров, хотя, конечно, является только жуткой пародией на него.

Вообще, нужно сказать, что заявления Г.Александрова производят сильное впечатление, прежде всего своей абсурдностью. Выше было уже достаточно сказано о том, что представляет собой сталинизм как «национально-государственная методика» с нравственной точки зрения.  Как же Г. Александров собирается соединить ее (да еще «гармонично») с православным вероучением? Или он полагает, что можно выделить некую сущность этой «методики», которая была «нейтральной» в нравственном отношении? Но в основании сталинизма лежит презрение к любому отдельно взятому человеку (кроме, конечно, самого правителя), отношение к людям как неодушевленному материалу, который можно и нужно использовать ради каких-то «высших целей», деление общества на «врагов» и «еще не врагов»… Как это совместить с православным учением об уникальности  и бесконечной ценности  каждой  человеческой личности, с  проповедуемой христианством любовью к ближнему? Воистину,  соединять сталинизм и Православие – это значит «гармонично сочетать» порок с добродетелью, жестокость с милосердием, ненависть с любовью…

Впрочем, нетрудно понять, чем же, в сущности, сталинизм так привлекает редакцию и читателей газеты «Русь православная». (Осмелюсь утверждать, что «православный сталинизм» импонирует и редакции, поскольку в газете я при всем старании не сумел обнаружить обычной для периодических изданий фразы: «Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов».) Не секрет, что деятельность газеты посвящена в первую очередь борьбе с еретичеством и экуменизмом и вдохновляется стремлением очистить Русскую Православную Церковь от всех «еретиков» и «изменников Православию». Как здесь пригодился бы сталинизм с его «порядком» и умением работать с «врагами народа», да и сам Сталин с его «твердой рукой»! Но, конечно, не просто сталинизм и Сталин, а «православный сталинизм» и «православный Сталин», ведь Душенов и его сторонники – сами люди, бессовестно спекулирующие на святом слове «Православие» в надежде, что простодушный читатель не заметит, что сочетания слов «православный убийца» или «православный лжец» – кощунственные химеры и не больше. Появись в стране такой «православный Сталин», можно было бы одним махом очистить Церковь от всех «экуменистов» и «никодимовцев», а затем приступить к «форсированному возрождению русской государственности»! Только вот как возрождать русскую государственность на основе Православия в стране, где большинство населения не испытывает никакой потребности в Православии как образе жизни? Наверное, придется форсировать создание Великой православной России все теми же сталинскими методами… Потому что бессмысленно надеяться на то, что Православие станет господствующим мировоззрением в России, если оно будет проповедоваться так, как это делает «Русь православная».

 В свое время автора этих строк привело к Православию чтение одной маленькой книжки под названием «Письма валаамского старца». Там не было ни глубокомысленных рассуждений, ни какого-то особенного пафоса, это была даже не проповедь. В письмах  говорилось о жизни монаха и давались советы аскетического характера, которые большей частью были для меня непонятными. Но в безыскусных словах писем, обращенных к духовным чадам старца, было столько любви и радости о Господе, что я вдруг с особенной силой почувствовал: да, этот человек знает Истинного Бога, он живет  на земле и в то же время дышит  каким-то особым неземным воздухом. Строки этих писем источали какое-то необыкновенное благоухание – как я теперь понимаю, это было веяние Святого Духа – Духа любви и мира.

Совсем иное встречает нас в газете К. Душенова – душная атмосфера борьбы и вражды. Наши «ревнители чистоты Православия», видимо, или, сами того не замечая, оказывают ему медвежью услугу, во что мало верится, или, скорее всего, действуя прямыми методами «органов», путем провокаций стремятся дискредитировать Церковь. Ибо если не могущий удовлетвориться миром и ищущий Бога человек познакомится с Православием в интерпретации «православных патриотов», то, скорее всего, некоторое время спустя мы обнаружим его среди столь нелюбимых «патриотами» инославных. Потому что такому человеку нет дела до догматов, он вряд ли вообще понимает, что это такое и зачем они нужны. Он ищет прежде всего живой веры и свидетельства о неотмирности и истинности этой веры. Но для такого свидетельства нужно нечто большее, чем утверждения типа «мы правы, мы правы, мы правее всех», которыми пестрят страницы «Руси православной».  Нужно свидетельство Духа…  Однако «Русь православная» как раз представляет нам Православие, лишенное главного – животворного духа любви к Богу и человеку, Православие, превращенное в идеологию. Похоже, что для исповедующих эту идеологию, первая часть слова «право-славие» означает «правоту» и значительно важнее, чем вторая – прославление Бога. Вот что странно: если кого-то искренне любишь, то о нем постоянно и помнишь, и думаешь, и говоришь, даже специально не задумывая этого, просто «проговариваешься», по любви… Однако, в христианской газете «Русь православная» на удивление мало говорится о Христе, все больше об отступниках, еретиках, сионистах… А те же протестанты, хоть и еретики, почему-то все время ведут речь о Христе, любви к ближнему, милосердии. И не только говорят, но и помогают делом нуждающимся, пожилым и больным людям. Не мешало бы и нам, православным, иногда поучиться у них этой деятельной любви. Что же удивительного в том, что неискушенный в вопросах вероучения человек скорее сочтет подлинными последователями Христа именно их, а не «борцов за свою правоту»?

Сказанное выше не означает, что вопросы вероучения не важны и могут быть преданы забвению. Напротив, мы должны быть непримиримы к ереси (только настоящей, а не мнимой), мы должны с ней бороться. Но борьба эта должна совершаться не путем яростных наскоков на своих противников, а стоянием в своей вере. Она должна быть неколебимым свидетельством об Истине, сопряженным с любовью и уважением ко всем инославным и инакомыслящим, ибо, что бы они ни думали и ни говорили, они – наши ближние. Только такая борьба–свидетельство может быть плодотворной. Нынешние «ревнители» почему-то забывают, что все подлинные победы христианства всегда совершались любовью и молитвой.

Для того, чтобы наше стояние в вере было действительно свидетельством об Истине, а не о том, что лишь ею представляется, оно должно сопровождаться постоянным самоиспытанием и трезвением: «Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте. Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос в вас? Разве только вы не то, чем должны быть», — говорит нам Апостол (2 Кор. XIII, 5). Поэтому истинное противостояние ереси должно начинаться со взгляда внутрь себя самих. Мы же слишком часто вместо этого начинаем озираться по сторонам в поисках подходящего объекта для обличения.

Нынче необходимость жесткой и решительной борьбы за чистоту Православия любят мотивировать близостью «последних времен». При этом максимум  внимания обращают на внешние признаки их наступления, но мало вспоминают об одном признаке, скорее внутреннего характера: «И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф.  XXIV, 12). Мало кто из любящих рассуждать о конце мира готов заглянуть внутрь себя и спросить: «А не веет ли от моей собственной души холодом «последних времен»? Не означает ли отсутствие мира в моем сердце, что конец мира уже приблизился лично для меня?» Пока же мы будем бдительным оком  изучать не себя, а наших ближних, отыскивая на них печать Антихриста, в наших собственных душах будут рождаться апокалиптические звери, подобные «православному сталинизму».

Создается впечатление, что для единомышленников К.Душенова главным препятствием ко спасению служит наличие в Церкви лиц, сочувствующих экуменизму и прочих «еретиков». Само спасение  выдается ими за следствие принадлежности к «очищенной» сталинскими методами Церкви. Но совсем по иному учит о спасении Слово Божие (которое не мешало бы почаще перечитывать даже тем, кто абсолютно уверен в своей правоте). Наше спасение заключается в соединении с Богом, которое достигается только в любви.

Св. Иоанн Богослов говорит очень ясно: «Всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. … пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. IV, 7,16). Напомню еще не менее известные слова св. апостола Павла: «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто» (1 Кор. XIII, 2). А если это так, то, может быть, это оно, — Ничто обращается к нам через газету К.Душенова и зовет нас не к Богу, Который есть Любовь, а … куда? В никуда. Во тьму кромешную, в ад, к духовному самоуничтожению.

 

 

Т.А. Туровцев:

Для религиозного человека, церковной общины есть вполне известные «точки отсчета», наличие которых определяет самую возможность религиозности. Нет надобности на этих кратких страницах решать вопрос и утверждать первичность того или иного, достаточно, на мой взгляд, констатировать: духовное взыскание как реальный путь в противовес бесплодным заявлениям может состояться лишь в сопряжении с исходно заданным на этом пути.

Не подлежит сомнению, что если путь предложен Богооткровенной данностью, хранимой Православной Церковью в полноте благодати, то церковные догматические и канонические требования к встающим на этот путь необходимо и справедливо строги и жестки, что отнюдь не исключает  сострадательности.

Вспомним, с чего начинается действительное вхождение с Иисусом в Его Царство, в наши смерть и воскресение с Ним для новой жизни? Со Святого Крещения. У меня нет намерения толковать это Таинство, я только хочу указать, что сопутствует действию благодати Духа Святого непосредственно со стороны крещаемого, нисколько не претендуя на богословскую полноту изложения. Уместен вопрос: не является ли наш приход в храм, наша готовность принять крещение не просто решительным поступком, но уже послушанием святой воле Господа. Наше благоговейное стояние в ходе чинопоследования — не послушание ли, коленопреклонение с челобитием — не оно же? Не есть ли и в случае с младенческим отсутствием разумного сознания отдание пряди волос богопослушная жертва? Православие знает, что крещение, приход ко Христу — это шаг, шаг, повторюсь, послушный, а всякий совершающий его неотъемлем уже от послушания.

Не секрет, что к послушничеству призваны не только готовящиеся к постригу, но и миряне. Для воцерковленного человека ставшее привычным (не обыденным) посещение храма есть уже акт слушания Бога; что уже говорить о подготовке и принятии участия в Таинствах. Просто порой мы теряем эту живую связь с Господом или осознаем ее post factum. «Hадо в церковь сходить» — звучит в голове, но ведь это Он призывает, а мое согласие и действие — это ведь послушное исполнение Его благой воли. Духовенство призвано учить. Возьму на себя смелость предположить, что самим своим священническим статусом оно учит более всего послушанию. Вне зависимости от личных дарований, своего достоинства или недостоинства служение Иисусу Христу выполняет каждый представитель духовенства, ибо предстоит Ему именно каждый. И в этом отношении не важно, напоминает ли он мне на проповеди о моем послушническом долге простого мирянина. Позволю себе аналогию с авторитетным богословским мнением. Молчание Господа на кресте  не есть ли лучший ответ на этические вопросы? Само служение священника  не есть ли лучшее свидетельство исполнения воли Господа, вне зависимости от его человеческого несовершенства?

Приняв Крещение, сразу ли, нет ли, начинаем мы путь сознательного спасения, взыскуем  духовного роста, и тяготы его не мне описывать. Как же идти по нему, как сохранить послушание, ибо должно оно быть верным. Все ошибаются, и Священное Писание может быть понято нами искаженно и толкование на него святых отцов воспринято ложно. И здесь нам на помощь приходит православная аскетическая литература или пастырь, использующий ее для служения нам. Вот из этих источников я слышу: дабы не оступиться, дабы умножалось твое послушание и твое дело, ниспосланное Господом, имей дух богобоязненный и трезвый. И я разумею: вся жизнь христианина должна быть продиктована страхом Божиим. Это и является источником ее движения. Трезвение — вот что помогает отделить лукавое от Божиего. Итак, это  наша цель, если мы хотим возрастать в Духе Святом. Имеем ли право не прислушаться к чадолюбивым советам пастыря, а тем более архипастыря, хоть и он может ошибаться? По крайней мере, эта возможность не воспрепятствовала словам святого Игнатия Антиохийского: «На епископа нужно взирать как на самого Господа.» (Ефес. 6,1)

Не раз я встречался с призывами к подобному трезвению, и вот в очередной раз из уст Владимира, архиепископа Ташкентского и Среднеазиатского. Памятуя об этом, обращаюсь вновь к смущавшим меня и ранее материалам «Руси Православной». Я послушно держу в голове настороженность и аккуратность, с какими следует подходить к внутрицерковным проблемам, а также отдаю себе отчет, с какой ужасающей легкостью может повредить личной икономии непродуманное словоупотребление, нежелание послушаться смиренного совета пастыря.

Известна проблема отношения Православия к Римо — Католичеству. Но, собственно говоря, чья это проблема? Меня снабжают информацией о возможном преемнике Иоанна Павла II кардинале Пио Лаги, его деятельности в Аргентине, пособничестве там военной хунте. В этой связи упоминается конфликт между Аргентиной и Чили, а выступившего в нем в качестве умиротворяющего посредника главу Ватикана газета  «Русь Православная» упрекает именно за эту роль. Моя первая реакция — почему бы главе Римско-Католической Церкви не выступить посредником между её детьми? Или я что-то не учитываю? Тогда осторожно задаю себе вопрос: а если разгорится война между Сербией и Россией или между Сербией и Грецией, не должен ли будет Святейший Патриарх поступить так же, не в смысле нарушения юрисдикции автокефальных церквей, а призыва предстоятеля одной из них к братьям по вере? И, поразмыслив, отвечаю: не знаю, затрудняюсь сказать, хотя и кажется ответ очевидным, но во избежание серьезной ошибки, особенно если она получает огласку, разумнее воздержаться. Но в рассматриваемом материале в ответ на призыв к трезвению, т.е. к послушанию в духе трезвенническом, звучит призыв к епископату «прислушаться к голосу народа церковного», члены которого именуются «православными патриотами». Не хочется комментировать подобную сомнительную фразу, пусть нас так называют, но почему вдруг от нашего имени священноначалию напоминают о «нерушимости канонических законоположений»? Тут я вынужден проверить свое знание православного вероучения, ибо смущен не только приобщением себя к необычной для православного человека  деятельности, но и подозрением в плане самой возможности таких требований. Выясняется, что подозрение не беспочвенно, ибо «нерушимы», неизменны только догматы Церкви, а каноны, церковные правила могут меняться в силу разных причин, о которых здесь не  место говорить. Что же не знают этого авторы материалов «Никодимовщина»? Не исключено, что забыли. Потому нелишне вспомнить, что Правила Святых Апостолов, которые «никто не отменял», не все выполняются, а почитав их в специальном сборнике, мы можем обнаружить, сколь многие из нас, мирян, должны быть отлучены от церковного общения согласно некоторым из них. Может быть, не стоит их публиковать в широкой православной печати, несмотря на просьбы определенных ее читателей? Что это даст, кроме недоумений и нестроений среди паствы? Это большой и трудный вопрос. Кто должен его решать: взывающие к нерушимости канонов или молчащие по нашей немощи архиереи?  Или перейдем к лексике «взывающих» и поставим вопрос, насколько она вообще церковна. Станем ли мы в церкви говорить: «впрочем, Бог не без милости», как написано в одной из статей «РП», а на службе станем ли «в вечной верности Христу неоднократно клясться», нет, мы скажем вслед за дьяконом: «весь живот наш Христу Богу предадим». В то время как сами авторы материалов ловят на словах епископа, занимаясь словесным трюкачеством, вполне непослушным (постыдным) занятием. Постыдное хотя бы в силу непослушности. Вот что говорил св. Игнатий Антиохийский: «Слушайтесь епископа как Иисус Христос Отца» (Послание к смирнянам. 8,1). И усиливаются слова подвижника напоминанием о трезвении.

Возвращаясь к «игре словами» и т.п., задаюсь вопросом: почему  отношение к современной отечественной журналистике неизменно подозрительно? Осознавая ее необходимость в современном мире, благодушно принимая ее напористый шквал, порой механически пережевывая ее работу, в какой-то момент мы все готовы обвинить ее как минимум в некорректности, как максимум в нечестии и лжи. Момент этот может произойти когда угодно, он, бывает, долго скрывается, чаще из-за дистанции по отношению к нам, но обязательно произойдет, как только она коснется нас непосредственно, например, нашей профессиональной сферы. Почему? Наверное, и по причине упомянутой некорректности, впрочем, я не стану сколько-нибудь подробно рассматривать этот вопрос. Убежден, что он вовсе не сложен при ближайшем рассмотрении, а тщательный разбор только утвердит во мнении. Я полагаю важным здесь указать на следующее: журналистика весьма часто обвиняется в том, что в угоду форме порой сознательно жертвует содержанием. Но вот странность: именно такого рода упрек звучит весьма явственно в ответе главного редактора «Руси Православной» на открытое письмо священника Константина Буфеева, приведшего выдержку из апостольских правил (которые ни в коей мере не потеряли своей силы) о недопустимости злословия в адрес епископата: «Вы, как и многие другие, сводите все дело к форме, не рассматривая существо проблемы». Видимо, бесцельно углубляться в ситуацию и оценивать правомерность вышеприведенного высказывания, так как человек, игнорирующий очевидно бóльший духовный опыт критикуемых им епископов, не прислушиваясь к советам, рожденным этим самым опытом, являет именно непослушание. Оно ведет к слепоте. Впрочем, всё это можно найти в аскетической литературе, а потому не буду задерживаться. Но вот на что позволю себе обратить внимание. Случайно ли современную журналистику обвиняют в предпочтении содержанию форме? Надо думать, что нет. И это о журналистике вообще, а ведь нас интересует не просто нечто, но более конкретное, животрепещущее, тонкое, то, что оформляет нашу жизнь. Православная экклезиология учит, что в Церкви совпадают форма и содержание (если угодно — форма и сущность), притом только в Ней. Ведь известно, что вне Церкви  человеку не под силу достичь подобной гармонии, где форма и содержание не только совпадают, но и всецело различаются. Тем не менее, любое творчество призвано встать на путь к достижению этой гармонии, что уж говорить о творчестве религиозном в лоне Церкви. Церковь призывает нас к этому словами Евангелия: «Итак будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный.» А посему небрежение к форме не только не «мелочь», да и «мелочей в деле сем не бывает», но в то же время  равносильно попытке посягнуть на самое существо проблемы. Не случайное, а самостоятельное сознательное разделение и разведение формы и существа есть следствие какого-то глубокого непонимания или забвения первейшей христианской добродетели — послушания.

 

К.М. Немишева:

Великая печаль ложится на сердце, когда читаешь статьи, касающиеся «цер­ковной политики», авторов, называющих себя православными патриотами. Всё это очень грустно и очень скучно. Грустно, потому что к Православию это не имеет никакого отношения – ведь о сути христианской веры, закрепленной в веро­учительных догматах: Слово стало плотью (Ин.1,14), здесь нет ни слова. Много шумихи, запугивания верующих искажением догматов, много слов, а смысл отсутствует. И к тому же смысл такого замечательного слова, как «пат­риотизм», понимается и используется данными авторами в самом неподобающем значении.

А скучно, потому что как бы не тешили себя так называемые «пат­риоты» конца XX века иллюзией, что они через тернии идут труднейшим путем к чистоте Православия (снова непонятный термин: «чистота Православия», Православие не может быть чистым или нечистым, оно может только быть), какими бы они себя «ге­роями» не ощущали,  всё это вещи нам знакомые, они неоднократно повторялось в  христианской  истории, истории Церкви.

Нас пугают тем,  что некоторые иерархи нарушают каноны и искажают тра­диции, но при этом далее грубых обвинений в адрес лиц, облаченных в духовный сан, дело не идет, а сами обвинения вызваны отнюдь  не  природной горячностью, невольно проявляющейся в захватывающем споре, а скорее недостатком элемен­тарного чувства такта и культуры, за возрождение которой они же сами и ратуют. Если эти люди пере­стали бы так бездарно сотрясать воздух, а занялись изучением христианского бого­словия в глубоком  церковном (а не своем) понимании, рассмотрением  традиций национальных церквей как культурообразующего начала и Европы, и России, и Востока, и от­части других регионов; они поняли бы, что рубят сук, на котором сидят. Так как Церковь сама себя знает, и давно уже обосновано, сказано и жизнью под­тверждено отношение Церкви ко всем вопросам церковной догматики, внутрицер­ковной жизни, нравственности, отношение к миру. И как же блёкло и некстати зву­чат на фоне этого великого богатства высказывания околоцерковной публики, так настойчиво навязывающей свой особый патриотизм Православию! Они, видимо, искренне верят в то, что спасают Церковь, забывая порой о спасении собственной души. Не мы Церковь спасаем, а Церковь спасает нас. Христос, Основание и Суть Церкви, пришел спасти нас, спасти от смерти, от небытия, от бессмыслицы для жизни вечной, для обретения смысла и полноты своего бытия в Боге. А мы на­столько возгордились, что готовы Самому Христу советовать, как бы для нас поудобнее нас же спасали. И, тем самым, мы, не поняв смысла, обрекаем себя и на последующее бессмысленное существование. А Бог есть Жизнь. Живи в Боге, обретая в Боге свой образ и стяжая подобие, спасайся сам и вокруг тебя спасутся многие. И это нисколько не противоречит понятию соборности, которое так кстати и некстати используют «патриоты», опять же не понимая до конца смысла соборности, равно как и смысла «личного предстояния Богу».

Предстояние Богу всегда личностно, молитвенная обращенность верующего к Личному Богу оборачивается подлинным обретением личности христианина, т.е. Я есть Я при условии, что надо мной есть Бог. Личное восхождение к Богу — это преодоление в себе ветхого Адама, только человеческого; это возвращение блудного сына к любящему Отцу, и по воле Отца введённого в дом Отца, в пир Любви. Соборное же сознание — это не коллективное бессознательное, а собрание, собирание лично предстоящих Богу людей. Войти в эту полноту можно только через Церковь, но войти со своим крестом, со своим талантом. И опять же соборность Церкви,  собирание Церкви вокруг Евхаристической Чаши есть единение с Богом. Соборность открыта  Откровению Божьему (что свидетельствует о незыблемости основания Церкви), но никак не «откровениям» «национальных патриотов», чего они не желают или не в состоянии увидеть; но о таких сказано в Писании: если слепой поведет слепого, то оба упадут… Не в состоянии, потому что они не видят на сегодняшний день в Церкви благодати. Всё осталось в светлом прошлом, и они — последние из … «столпов и оснований» — уполномочены провести жесточайшие баталии за «чистоту» Православия, и, может быть, в «светлом будущем» мы обретем благодаря их заботам «возрождение Святой Руси во всей полноте её былого благочестия», «высокую религиозную культуру», «духовное выздоровление» и проч., и проч. (Константин Душенов, «Русь Православная»).

А Церковь, несмотря на гонения последних десятилетий и различные трудности, была, есть и будет Церковью спасающей именно здесь, и именно сейчас подающей всем страждущим благодать Слова Божия. И что мы можем сказать Господу, как только: «Господи, помилуй мя грешного.» И не надо наблюдать за теми, кто оступился, и упиваться своей праведностью (как тот фарисей из притчи о мытаре и фарисее), а надо честно исполнять свое дело. И как сказано Спасителем: «…всякого, кто исповедует Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф.10:32). И каким бы малым делом ни казалось издание катехизисов — это, после стольких лет культивирования безбожия в умах, всё же больше, чем вносить смуту в жизнь Церкви. Легко вешать ярлыки и отравлять жизнь,  но очень трудно созидать. А Церковь — едина, её расколоть невозможно, — можно отпасть от Церкви в небытие, тем печальнее будет конец такого героя.

 

 

О.И. Ласточкин:

Очень часто можно услышать или прочитать, как люди, называя себя православными, отождествляют это почему-то со своей национальной принадлежностью, а именно принадлежностью к русской нации, полагая, что быть русским значит уже быть православным, тем самым причисляя православие к неким особенностям национального характера народа, исконно ему принадлежащим. Многие из таких людей к слову «православный» любят прибавлять слово «патриот», называя себя «православными патриотами» и ратуя за «русское национально-религиозное возрождение». Но подобное отождествление православного и национального глубоко ошибочно. Христианская православная вера проповедана нам Господом нашим Иисусом Христом, Его апостолами и Его Церковью. Вера христианская заповедана нам Богом и учение христианское из духа Божьего исходит, а никак не из народного. Поэтому Православие ни к какому народному верованию или, по-другому, национальной религиозности (что одно и то же), отнесено быть не может. Русский философ В.С.Соловьёв ошибочно, вслед за славянофилами, относил христианство к народному верованию, определял его как бессознательное и безличное проявление народного духа, противопоставив его философии. «Философия, — пишет В.С.Соловьёв, — как известно, рассудительное познание, есть всегда дело личного разума. Напротив, в других сферах общечеловеческой деятельности личный разум, отдельное лицо играет роль более страдательную: действует род; такая же тут является безличная деятельность, как и в жизни пчелиного улья или муравейника. … Общая жизнь западных народов … определялась известным религиозным воззрением, именно христианством. Общее мировоззрение народов и племён всегда имеет религиозный … характер, … все отдельные лица живут общей духовной жизнью народа», — и т.д. Но надо ли говорить, что христианское учение отнюдь не безличное и не бессознательное мировоззрение народного духа, а личное и сознательное откровение Божественного Лица, Божественной Личности, обращённое к каждому отдельному человеку. И если Православие никоим образом нельзя причислять к национальной религиозности, то тем более исповедание православной веры не может быть отнесено к народным обычаям. Ибо не народом то установлено, а Иисусом Христом и Его Церковью, которой Он глава. И тот, кто принимает православие за народный обычай, не православный. Так как православное — это не народное, но Божие. И причащение таинств Христовых, и хождение в Церковь, и исполнение церковных установлений есть не народный обычай, но жизнь во Христе и со Христом, Им же данная. Есть истинная вера и истинная духовная жизнь, принимаемая всем сердцем и всем разумением твоим, а не дань обычаю. Делают это не потому, что так принято, а в принципе можно было бы и по-другому, но потому, что так живут в вере Христовой и жизнь свою с ней сообразуют, и по-другому уже нельзя.

В Церкви, по слову апостола Павла, «нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его. Ибо «всякий, кто призовет имя Господне, спасется»» (Рим.10:12-13). В Церкви Христовой нет национальных различий, а есть христиане, верующие во Христа и ратующие за Церковь Христову, за возрождение в вере Христовой всякой души человеческой, всякой человеческой личности в её конкретности, в том числе и национальной, но отнюдь не за «национально-религиозное возрождение», что сегодня есть идеологическое клише и не более. Прежде чем начнется «возрождение», должен появиться сам «возрождающийся», родиться живая душа, что может произойти только в Церкви, в Церкви, свободной от всяких навязанных ей «патриотических задач». Не за русское надо ратовать, но за Христово, а остальное приложится. Ибо служа Богу, ты в этом служении служишь и родине. Ведь русское  еще не значит православное. Ибо, скажем, празднование «Ивана Купалы» есть национальное, но не православное, а языческое. Так что же призывают возрождать те, кто ратует за «национально-религиозное возрождение», к тому же называя себя православными? Как может православный ратовать за национально-религиозное, когда оно на самом деле укоренено в язычестве (недаром народы – это языки, язычники)? Поэтому вызывает недоумение, когда читаешь в газете «Русь Православная» (№1 [7], 1990г.) такие заявления: «В основу русского патриотизма должны быть заложены святыни православной Церкви, заветы предков и тысячелетняя традиция…». Возникает вопрос: при чём здесь святыни Православной Церкви? Ибо если следовать заветам предков, то это уже языческий культ, а если святыням Православной Церкви, которые есть прежде всего заповеди Божии, то это христианское служение Богу. Следование заповедям Божиим есть поклонение Богу Живому в Духе Святом. Ведь сказано: «Тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим» (Мф. 15:9). И ещё сказано: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4:10). Так кто же тогда те, кто называет себя «православными патриотами» и призывает следовать заветам предков? Так могут называть себя люди с невоцерковленным сознанием, не имеющие к истине церковной жизни никакого отношения, а только прикрывающиеся её именем. А ведь и сказано Господом: «Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? … Лицемеры! хорошо пророчествовал о вас Исаия, говоря: «приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком; сердце же их далеко отстоит от Меня» (Мф. 15:3,7-8). Жизнь в Церкви  всегда есть и была внутренним духовным деланием, приобщением Таинствам, постом и молитвой, а не исключительно изданием противосектантских катехизисов, как это написал один из «православных патриотов» в газете «Русь Православная» от 1(7) 1998 г.: «Какое место вы отводите мирянам в церковной жизни? Предлагаете ограничиться изданием противосектантских катехизисов и справочников и не совать нос в более серьёзные дела, оставив их умудренным опытом иерархам? Но ведь так и протекала вся церковная жизнь на протяжении последних десятилетий!»  Не знаю, у кого протекала так «церковная» жизнь, но явно не у православных христиан, ибо церковная жизнь христианина состоит в общении с Богом и стяжании Духа Святого. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33), — сказал Господь. Ибо любовь к Богу превыше всякой любви. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня» (Матф. 10:37). В Церкви «все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:26-28).

Я не хочу сказать, что национальное находится вне церковного, это просто невозможно, т.к. каждый человек, входящий в Церковь, принадлежит к определенной нации. Но в Церкви его национальность преображается. Поэтому если мерить саму Церковь национальной меркой, то преображаемое займет место преображающего, что будет уже просто логической ошибкой. Национальное замкнется в своей местной ограниченности, потеряет перспективу выхода к сферам Духа. «Русский без православия – дрянь». Не следует забывать об этих словах Ф.М. Достоевского, когда берешь в руки нечто подобное «Руси Православной».

 

М.Н. Лобанова:

Удивительной истиной дано делиться нам, православным христианам. Церковь есть жизнь. Животворящая, созидательная сила  Духа Свята, реальное и явленное присутствие Христа. То «присутствие», в котором только и можно присутствовать в бытии. То «присутствие», которое приобщающихся ему тáинственно восставляет быть в сути, в смысле, в логосе бытия земного – во времени обручиться вечности Царства Небесного – быть в Церкви. Преполняющая Радость, Церковь Христова – возлюбленная у Отца, неоставляемая Сыном, осеянная Духом, — подательница всякого блага, хранительница всякого человека. Время, коим мы, грешные, живы для покаяния, и покаяние, совершаемое только во времени, — имеют место быть и тем лишь оправданы, что Бог, ибо Он есть Любовь, по благости Своей первое, время, сотворил к возможности спасения, второе, покаяние – к пути его, и первое есть лишь постольку, поскольку во времени созидает Господь Церковь Свою, и второе может быть лишь в Церкви, ибо Один Бог прощает грехи. Церковь есть жизнь. И наша жизнь может быть оправдана только в Церкви. Тем важнее, какую жизнь мы приносим в Церковь, чтобы она стала Христовой. Время – суета. Но я есть только во времени. И это суетное существование увидено Екклесиастом как глобальная невстреча: суета сует. «Видел я все дела. какие делаются под солнцем, и вот, все – суета и томление духа!» (Ек. 1:14). Но во времени явился Господь. Во времени созидает Церковь Свою смертию смерть поправый. Время, свидетельство падения, чрез это присутствие становится спасительным.

Церковь не обличает — Церковь излечивает; приди к ней гордый, она уврачует тебя, приди к ней зломыслящий, она уврачует тебя, приди к ней обидчик, она уврачует тебя. «Врач! исцели Самого Себя,» – отчего-то решили некоторые православные исполнять упрек, брошенный иудеями Христу в Его родном городе, в Его отечестве (Лк. 4:23). Упрек, отвергнутый Христом,  подняли и вознесли сего медного змия, что после Креста уже идолопоклонство. Взялись отвечать на этот соблазн за Христа.

Св. евангелист Лука повествует, что в начале Своего служения Господь «пришел в Назарет, где был воспитан, и вошел, по обыкновению Своему, в день субботний в синагогу, и встал читать». «И Он начал говорить им: ныне исполнилось писание сие … и дивились словам благодати, исходившим из уст Его, и говорили: не Иосифов ли это сын?» (Лк. 4:16-22). Вот, Господь проповедует в Своем отечестве, среди соотечественников прежде, чем среди иных. Они же говорят: «Врач! Исцели Самого Себя,» – обычная поговорка у иудеев. И ведь не без оснований так говорится. Но Христос решительно и сразу отвергает всякую возможность рождаться вере из такого основания. Заметим: Он Сам говорит им прежде их просьб об их истинных желаниях, дабы наиболее твердо их пресечь: «Конечно, вы скажете Мне присловие: Врач! Исцели Самого Себя; сделай и здесь, в Твоем отечестве, то, что, мы слышали, было в Капернауме». И отказывается более благовествовать в родном городе, так что оставляет соотечественников в ярости и даже желающими убить Его. Неужто кто скажет, что Господь не стал следовать этой иудейской поговорке, так как не в силах был творить исцеления, чудеса, благовествовать в среде своих соотечественников, соседей, у Себя дома? Начни с дома своего, потом уж и остальное, — так судят о человеческом. Разберись у себя в душе, потом иди любить ближнего. Не эту ли самую ситуацию мы видим в публикациях газеты «Русь Православная», когда ее авторы требуют создания «а)Православной политики, б)Православной идеологии, в)Православной экономики, г)Православной культуры [вот новость: православной культуры никто до них не создал! — М.Л.], д)Православного законодательства, е)Православной государственности» («Русь Православная» 1(53) 1997, К.Душенов). Ситуация удивительным образом повторяется: мы здесь у себя дома, Ты – пришел к нам, Ты – наш, Ты нам свой. Идеология требуется. Хотим быть у себя, а не у Тебя. Мы – свои, т.е. не Твои. Поражает, что столь решительно настроенные в отношении иноверцев борцы за «чистоту» Православия действуют, полностью следуя иудейской поговорке.

Надо ведь помнить, что всякий разговор о Православии – это о Боге. А тут ведь – о себе. И так настойчиво!  «Лечить ересь методами борьбы с расколом значит сознательно или несознательно, но вести к гибели весь церковный организм», – вынесен приговор С. Григорьевым, прозвучал трубный глас «Руси Православной», смысл которого в том, что лечить ересь надо не методом борьбы с расколом, а методом  создания раскола. Но раскол – это же раскол Тела Христова! Но тут мы натолкнемся на твердое убеждение, в глубине своей основанное на том, что Тело Христово – это «только мы», а не те, кого отколем, мы – целое, полнота, а они – даже не часть: нам не больно их от себя откалывать, ведь полнота и истина всё равно за нами. Христу больно.… Видим в статье «Како веруеши», что автор твердо убежден: главное для православного – не быть еретиком. Вопрос о том, что значит в положительном смысле быть православным, для него неуместен: определение замкнулось на отрицании «не быть». Видимо, если бы у автора спросили, что значит быть русским, можно ждать ответа —  не быть французом. Впрочем, мы всё же, наверное, недооценили глубину мысли Григорьева. Ведь само «православие» исключает ересь у человека, к которому оно относится. Таким образом, итоговое определение: быть православным  значит быть православным. Всё верно, долой экуменизм, долой логику язычника Аристотеля и вообще всякое 2х2=4.

Но что еще примечательно: настояние проверять «не болен ли», обращено первично и принципиально к церковной иерархии, которую авторы газеты «РП» с каким-то отчаянным упорством стараются именовать по преимуществу «церковным начальством», как будто не желая отдавать себе отчет, что говорят о своем священноначалии. О своем – если они в Церкви, но это опять логика, у настоящего же патриота взгляд шире – то, что после буквы А в алфавите следует искать В, для него не больше чем экуменистический трюк. Получается, что не являющиеся церковными иерархами, священнослужителями миряне из «пытливых» и «патриотов» –  надежнее, чем тáинственно Церковью рукоположенные архиереи, будто священство – некая пелена на глаза, а не благодать Духа Святого. Так и ко Христу приступали: «Врач! …»  И изгнали Его от себя.

Не хочется разбираться с отдельными цитатами из всей этой «желтой прессы». Но есть люди – православные люди, читающие это и внемлющие. Есть люди и неверующие, и остающиеся таковыми, «благодаря» подобной информации о православии, либо идущие в секты. Потому, наверное, нужно говорить об этом явлении, о том, что это такое. Поразительно, как здесь проявляется безличностность. И нехристианский дух: страсть обвинять более, чем прощать; раздавать пощечины, а не принимать; отсекать, но не любить. Если и есть любовь – то любовь к букве в ущерб Духу. Если и есть смирение – на публику, не для покаяния. Этакая советчина – народ, паства «имеет право». Но не зря Господь говорит о пастырях и пасомых (Ин. 21:15-17, Еф. 4:11); а тут пасомые решают пасти пастыря! Поистине, это борение против личностного начала Церкви. Против ее монархического устройства. А значит, против монархии Царства Небесного. Но сие страшно. Да имеем страх Божий! Ибо следует всегда помнить страшные слова: «всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам» (Мф. 12:31).

Беспокоит поразительное со-гласие с миром сим у «православных патриотов». Оно – во всем, начиная от «православной политики» и идеологии, активной суеты, копошения в сферах мирских, до признания явного отсутствия православного сознания: восприятия Церкви как мирской организации. Это просто очевидно, это их кредо. «Так почему же вы, пастыри, в большинстве своем молчите, удовлетворяясь пастырской ролью «требосовершителей», не желающих ничего знать за пределом узкого круга ежедневных «профессиональных» обязанностей?» («РП» №4, 1997) – вопиют «околоцерковные крысы». «Узкий круг «профессиональных» обязанностей» у «требосовершителей», надо понимать – совершение Евхаристии.

«Спрашивается, так католики – еретики или нет?» – не терпится С. Григорьеву оторвать член Тела Христова. Скорее, скорее, сбросьте их в геенну, — торопит он богословов, будто именно от  этого зависит его личное спасение. Он, этот «пытливый прихожанин» (идеал христианина для него), называет Промысел Божий об этих людях (да, верно стоит напомнить, что католики – это люди, христиане, причастники Тела и Крови Христовой) – «простым вопросом«. Беспримерное «скорее, скорее» в этой статье, посвященной правилу веры, отдает напоминанием о бесовском исповедании: «и бесы веруют, и трепещут» (Иак. 2:19), страшащемся лишь того, как бы на одного более не спаслось – т.е. отсутствии любви. Отсутствии того, в чем смысл христианства: любви и свободы. «Если «инославные» только в расколе с нами, то надо, конечно, скорее объединяться, а если они еретики, то с какой целью нас пытаются соединить с ними?» (из «РП»). Тот, кто с неизвестной целью «пытается соединить» – явно не из «нас». А из кого? Откуда? И Кто может соединять, а не соединяться? Но это опять-таки язык богословия, с которым патриоты ещё более не в ладу, чем с логикой. Ведь соединяет нас с католиками Иисус Христос, не отринувший их от Себя, допустивший до Евхаристической Чаши, доверивший им величайшие святыни Церкви. Не в Риме ли покоятся святые мощи первоверховных апостолов Петра и Павла? Мы не собираемся припадать к их Чаше, но и отбирать её у них права не имеем. Христос дает от Себя и им, и нам. Кто оспорит это единство?

Один человек, взяв святой воды, тут же сделал глоток, но некто из бывших там православных (видимо, «патриотов»), осудил: оскверняешь воду святую нечистыми устами! Но он отвечал, что вода его освящает. Итак, вопрос лишь в том, что для тебя первично, кто есть начало всякой правды.

И странное дело: вот, иные православные боятся согрешить так, что отсекают от себя всякое, что по их мнению может повредить их праведности, даже и православное, но «не наше», отказываются от той сообщаемости, к которой мы призваны нашим творением. Но «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:8), а не где прописан в нашем ожидании, «не знаешь, откуда приходит и куда уходит». Бог спасает, кого хочет, а не того, кого по нашим понятиям следует спасать. Бог не «справедлив», это – человеческое, Бог милосерд и человеколюбец. И надо более бояться хулы на Духа, нежели греха. А по «учению» «православных патриотов» – страх греха не первее ли страха Божия? Страх греха необходим, он уводит от неправды. Но он сам по себе никуда не приводит. А «кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф. 12:30). А это именно расточение. Это примитивная боязнь греха более Бога. Потому такая жестокая агрессия против всякого отступления от непонятых патриотами канонов, что они боятся согрешить более, чем отвергнуть действие Духа Святого. Но ведь последнее – не простится. Так ведь и грех всякий прощается в смирении. А здесь нет его.  «…кто не собирает со Мною, тот расточает. Посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам.» (Мф. 12:30-31).

Апостол Павел, по простой логике вещей, ведь предал свою веру, веру пророков, веру в Бога Авраама, Исаака и Иакова. Ведь он действительно имел веру беспримерную, и вдруг – отступил. Но именно Савл – Павел остался верен, а оставшиеся со старой верой иудеи – отступили от веры. Павел смог узнать, узреть Бога, а не букву закона. Дух Святой в Церкви – Дух Живой, а не мертвый!

Ставя себе задачей «учить народ: это – Божие, а это – сатанинское», яростно обличая «церковное начальство», «патриоты» обращаются из «великих инквизиторов» в «великих атеистов». Впрочем, этот недлинный шаг делать им не впервой. Ведь атеист – не «неверующий», он просто хочет быть, с одной стороны, против, а с другой – как все, — да всё не с тех сторон.

Ф.М. Достоевский говорит об этом русском «предчувствии антихристова духа, который взойдет на безначалии». Не почву ли для этих всходов готовят нам хозяева РП?

Газета «Русь Православная» обращается и ищет в человеке нечто ниже человеческого. Совершенная овнешненность внушает страсть к публичности. Но вера никогда не может быть публичной, как не может быть публичным ничто сокровенное, а вера сокровеннейшим – любовью – созиждется. «Ты имеешь веру? имей её сам в себе, пред Богом.» (Рим. 14:22). «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35). «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего. Если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь.» (Мф. 18:15-17). Здесь же, мы видим, что «православные патриоты» рассудили начать сразу с «да будет» яко бози.

Эти «пытливые прихожане» непременно хотят публики – она им заменяет Бога, «народ (они, т.е.) рассудит». «Мы будем судить» – вот она, их заявка. Верить пред Богом? – да кому нужна такая вера, нет уж, — мыслят они, — веруй пред народом! Приводят чиноположение таинства Церкви – поставление во епископа, и делают вывод: Нет, нет! ты не пред алтарем, ты пред нами исповедуй! Врагов любить? Да и не о врагах речь, своих братьев христиан судить–не пересудить. Да что братьев! – отцов наставников веры нашей – сколько еретиков. Когда ж любить-то? Некогда. Трудимся, дело делаем. А то какой же ты тогда православный мирянин, если не ругаешь иерархов, если «права не имеешь»? Получается, Церковь без еретиков – не Церковь, а так, безделица. Серьёзное дело – это судить, и тут главное, чтобы было кого. Некого судить – жизнь пуста и бессмысленна.

«Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 16:31). И «всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Рим. 10:13). Нет, нет, не всякий, – кричат «околоцерковные крысы» (уж позволю себе снова этот эпитет, он не столь обидный, сколь точный: «архивной крысой» в традиции русского языка называют буквоеда, не имеющего выхода к реальности, и «церковная крыса» – тоже давнее слово).  «Мы-то – да, мы – конечно, но раз мы спасемся, то те, кто «не как мы», должны, непременно должны не спастись». Чей же это голос? Ведь Свящ. Писание читают, в храм ходят, в таинствах Церкви причаствуют, к свв. отцам обращаются! Но не в том ли проблема, что всякое дело, ими делаемое, обусловлено их точкой стояния. А стоят они на своём, на вере и верности себе. И потому «трубный глас» этой газеты призывает внимать, скорее,  К.Душенову, но не Слову Божьему. Ссылаются на веру св. ап. Павла, только ведь надо помнить: апостол был Богу верен, не себе, потому как от себя отрекся, ибо истинное обретение себя возможно только в Боге.  «Сберегший душу свою потеряет ее» (Мф. 10:39). Но этим «пытливым прихожанам», возможно, ни беречь, ни терять уже нечего.

 

 

О.Е. Иванов:

Попробуем подытожить наше знакомство с материалами «Руси Православной». Прежде всего, очевидна подмена понятий в самом определении её деятельности, или, попросту говоря, «подставка», так как выяснение серьёзных богословских догматических и канонических вопросов средствами журналистской полемики просто невозможно. Содержание этих вопросов не способно стать предметом газетного спора. Можно сколь угодно ссылаться на апостольские правила и соборные решения, в жанре полемики на четвертушке листа это уже не правила и не решения, а лишь слова, несущие на себе отпечаток авторитета, которым газетчик в своих целях манипулирует, стало быть, занимается делом внецерковным и не православным. Так было бы даже и в том случае, если подобным делом занимались не «ревнители», а люди по настоящему озабоченные проблемами Церкви. Несоответствие заявке действительности можно обнаружить уже в подзаголовке «Руси Православной» – «Независимая православно-патриотическая газета». Ведь если газета действительно православная, то патриотизм  подразумевается без деклараций. Каждый православный знает: «Спаси, Господи, и помилуй богохранимую страну нашу». Нельзя быть православным и не помнить об отечестве. Истинный патриотизм в православии, не истинный — вне его. Отсюда словосочетание либо бессмысленно, либо означает прибавку к православию чуждого ему момента, того самого неистинного патриотизма. «Независимость» же ещё более малопонятна. От чего независимость? От церковного священноначалия, которое «ревнители» получают тем самым право критиковать. Но тогда газету нельзя назвать православной, так как никакого православия вне Церкви быть не может. Подобные ходы возможны лишь у протестантов, и газета, стало быть, «протестантско-патриотическая» или нечто подобное. Такой смысловой необязательностью, очень удачно здесь себя проявившей, наполнены все «богословские» материалы этого странного издания. Стало быть, главное в нем не смысл, так как уже самим жанром полемики исключена возможность такового, а нечто иное. Вернемся вновь к заголовку, очень уж он показателен. Он говорит (помимо отсутствия смысла) о том, что, в отличие от остальных православных, есть люди, особо озабоченные патриотической проблемой, радеющие за свою страну, ради чего они готовы идти на конфликт с непатриотическим церковным начальством, стать «независимыми». Этих людей еще не очень много, хотя, говорится в одном из номеров «РП», «поддержка ревнителей православного благочестия растет». Они, как герои, стоят, тесно взявшись за руки, готовые идти до конца в борьбе за чистоту веры с «апостасийными» епископами, экуменистами, ересиархами и т.п. Их исключительное положение, готовность жертвовать собой в борьбе дает им право на любую резкость тона, на то, чтобы говорить правду в глаза, называть вещи своими именами и делать нелицеприятные для заблудших архипастырей заявления, типа: «Церковная история недвусмысленно свидетельствует: все расколы возникали только вследствие деятельности тех или иных архиереев…» Погляди на себя, архиерей,  не зачинаешь ли ты раскола или ереси, — как бы требует газетчик, грозя пальцем, и при этом постоянно впадая в пафос протопопа Аввакума, не поддержанный, правда, литературным талантом, требует, требует, требует…  Возникает все же вопрос – чего? Что хочет газета заявить своей бдительностью, кому на самом деле адресована? Говорить о богословских интересах здесь опять-таки невозможно, будь они у «ревнителей» – полемика переместилась бы в адекватную внутрицерковную форму, стала служить целям серьёзного исследования, а не выплеснулась на страницы газеты, буддирующей вокруг церковных тем немыслимые страсти. Начнем с последнего вопроса – именно он и ключевой. Газета не может быть адресована неким несуществующим «православным патриотам», т.к. если их не существует, так  же как не существует деревянного железа, то на месте отсутствующей формы неизбежно возникает пустая материя, а в переводе на язык человеческого существования — просто толпа. Именно в толпу выбрасывается 30 тысяч номеров «Руси православной» — газеты, сама претенциозность названия которой только и способна воздействовать на чувства людей, не обладающих элементарным вкусом и способностью различать настоящее, обладающее смыслом, от ненастоящего и бессмысленного, способного лишь возбуждать то, что в советское время называлось «нездоровым интересом». Есть люди, с наслаждением читающие в бульварной прессе о личной жизни Маши Распутиной,  есть — их меньше, желающие «накрыть», «обличить» Патриарха, «вот-де, Патриарх-то наш – еретик». Не случайно в постановлении Синода «Русь православная» упоминается вместе с «Московским комсомольцем» – газетой, уж без всякого сомнения для чтения приличными людьми не предназначенной.  Хотя «Русь православная» может обеспечить гораздо более острые ощущения, ведь потребность в бульварном чтиве с её помощью удовлетворяется в самой «возвышенной» форме – при  обсуждении церковных проблем. Читают эту газету и священнослужители, хотя следует оговориться, что мотивы прочтения «Руси православной» у лиц духовного сана иные; возможно, им важно знать, что думают по их поводу влиятельные миряне.

Таким образом, помимо всякого смысла и всякого действительного содержания, на основе одной лишь склонности публики  интересоваться скандалами и разоблачениями, да еще когда авторы газеты возвышают читателя до своего «уровня», с которого так хорошо бросать камни в римскую курию и проштрафившихся православных патриархов, – «ревнители» становятся заметны, как становилось заметным любое, само по себе трудно различаемое на сером фоне, существо, когда отваживалось бросить бомбу в сторону царской кареты.

Заметность ревнителей сама по себе уже открывает им перспективу кинозвёзд, которые, однажды став известными, саму известность превращают в ремесло. Достаточно утвердившегося на слуху имени, и ты уже обеспечил себе внимание со стороны, всё же употреблю это не очень лестное слово, толпы, а также тех, на кого направлена «ревнительская» критика. Но кинозвезде всё же иногда нужно сниматься, а ревнителям укреплять свой авторитет в качестве ревнителей. Для этого лучше всего, если кто-либо из оскорбленных газетой высокопоставленных лиц напишет в редакцию письмо, в котором, опираясь на свое богословское знание, начнет аргументированно доказывать оскорбителю, т.е. «борцу за чистоту веры», что тот неправильно толкует Писание, или высказывания Святых отцов, или церковное право и т.д. Наживка проглочена, и только этого ревнителю и надо: противоположная сторона приняла правила игры – оказалась втянутой в безнадежное мероприятие: разбирательство богословских тем в форме газетных споров, а здесь ревнителям равных нет. Путем даже не прямых передёргиваний и подтасовок, а просто внеконтекстного использования правильных авторитетных цитат, пользуясь преимуществом малого газетного объёма, допускающего неизбежные контекстные сокращения, он построит такую комбинацию, которая окажется противоположной по знаку идее автора письма. Если бы у последнего была возможность ответа, то игра могла бы быть продолжена, искусственность ходов противника замечена. Но такой возможности нет, а если она и есть, то следует новый ход противника и последнее слово всё равно остается за ним. Выводы по результатам полемики – делает именно ревнитель. И завершение спора этими выводами воспринимается читателем как победа «борца за чистоту веры».

«Победив», ревнитель тем самым возвышается над побежденным, указывает ему на ошибки, поучает его. И если автор письма — лицо высокого сана, ревнитель возвышается и над его саном, наставляя, например, в вопросе: что такое истинный христианин, или как архиерей должен себя вести, чтобы не впасть в ересь, или что не к лицу архипастырю говорить неправду. «При всем уважении к Вам, Ваше Высокопреосвященство, должен сказать со всей определенностью: подобные обвинения лживы» (№ 9 «РП» за 1998г.). Не будем вникать в существо обвинений, ясно только, что Его Высокопреосвященству уже не объяснить на страницах газеты, что он имел в виду и как его слова не верно поняли. Поезд, как говорят, ушел. Последнее слово за ревнителем – архипастырь солгал, и он, ревнитель, обязан это констатировать, хотя это ему самому не нравится, смиренному ревнителю не хочется публично заявить, что он более честен, чем архиепископ, но он «должен» заявить (ведь «тесно взявшись за руки»), иначе нельзя.

Теперь газетчик получает точку отсчета своей добродетели не от нуля, а от архиерейского сана, теперь ему море по колено. Хотя со своей высоты он может и быть снисходительным, например, к Патриарху (ведь не только архиепископ, и Патриарх порой плохо разбирается в делах церкви, подучиться бы ему надо!). «При этом, заметьте, ни я, ни другие сотрудники нашей газеты никогда прежде не выражали сомнений ни в каноничности нашего Патриарха, ни в его праве продолжать руководить Московской Патриархией. … Мы только призываем реально смотреть на вещи, и сделать практические выводы из прошлых ошибок, чтобы не повторять их вновь…». Оказывается, реальный взгляд на вещи именно у ревнителей, а не у Патриарха, избранного поместным собором Русской Православной Церкви. От такой наглости у написавшего письмо в редакцию архиерея наверняка дыхание перехватит. Но что делать, ведь он хотел «исправить» ошибки пасомого, наставить его в Истине; а «пасомый» продолжает наставлять Патриарха. Как же это возможно? А очень просто: до истины «пасомому» нет никакого дела, и «обмен мнениями» ему был нужен только для получения той самой точки отсчета, возвысившись над которой он может сорвать аплодисменты толпы, стать заметным.

Наблюдая за современным продвижением нынешних «ходоков во власть», мы видим, как при помощи нехитрой манипуляции психологией окружающих, сопровождаемой, конечно, полным отсутствием намеков на совесть, не обладая никаким даром, сверхзаурядный прощелыга вдруг получает важный пост, как голос честолюбия, словно снаряд, пробивает толщу препятствий, а всякая прибавленная к честолюбию способность к какому-то делу только замедляет движение. То же происходит и в журналистике и других сферах деятельности, не требующей от человек иных качеств, кроме умения в нужный момент пробудить шумную реакцию толпы. Ничего, кроме простого механизма, здесь нет. Лишь только по случаю новизны этого явления для нас мы пытаемся разглядеть за простым фокусом, жульнической манипуляцией какой-то смысл, содержание, возвести ловкого честолюбца в ранг «борца за что-то». Возможно, пастыри наши ещё не совсем свыклись с тем, что не честным человеком может быть не только обычный журналист, но и журналист, пишущий по церковным вопросам. Неужели и это возможно? Неужели знающий слова «Вселенский собор», «епископ», «Синод» и т. д. проходимец? Уже, казалось бы, употребление не только этих, но и самых высоких для верующего человека слов должно как-то гарантировать произносящего от пределов человеческого падения. Церковь высоко ставит слово, ей ещё трудно поверить, что словом «Патриарх» можно так же манипулировать, как именем Моники Левински. Поэтому, обращаясь к манипулятору, она называет его «братом», пусть и заблуждающимся. И обращаясь к брату, советует ему писать больше о проблемах духовного просвещения, воспитывать читателя описанием жизни подвижников благочестия, рассказывать о жизни в епархиях, что, казалось бы, и подобает делать «православной газете». Но только ничего этого «брат» никогда делать не станет. Толпа на такие вещи не клюнет, здесь не станешь «заметным». Ей подавай ужасные детективные истории о коварных епископах – ересиархах, чинящих зло православию всякими хитроумными приемами. (Толпа любит следить за хитроумными приемами, а потом вместе с журналистом «разоблачать» их.) Да и не может «ревнитель», даже и решивший рассуждать о добрых делах, т.к. сам он зол и способен не созидать, строить, а только бороться, обвинять, разоблачать кого-то, эксплуатируя чужое имя для возвышения собственного небытия. Прежде чем действовать, созидать новую жизнь, необходимо, с точки зрения «ревнителя», одолеть  «внутренние еретические недуги». Поскольку же еретиков нынче пруд пруди, то «одолением» можно заниматься ещё долго, без всякого опасения, что придется палец о палец ударить в настоящем деле.

«Ревнительство» – дело новое с точки зрения внедрения приемов бульварной прессы в богословские дискуссии и одновременно очень старое и узнаваемое в смысле идентификации заинтересованных в этом и финансирующих всё это лиц.

«Русь православная» начинала с вкладыша в «Советскую Россию». Сочетание похлеще «православного патриотизма» и даже «деревянного железа». Тут нечего, казалось бы, и говорить, всё уже ясно. Всякий человек, всерьёз относящийся к Церкви, не может себе представить, как от большевистской прессы способна отпочковаться газета, называющая себя православной. Только толпе наплевать, что и откуда, лишь бы по ереси вдарить. Давая возможность авторам материалов тешить своё честолюбие и завоевывать популярность толпы, одряхлевшие большевистские идеологи, возможно по инерции, но делают своё привычное дело – стремятся внести раскол в Церковь, ослабить т.о. своего главного врага. Стремятся лишить Церковь ее вселенского предназначения, сделав институтом провинциальной идеологии. Они вовсю эксплуатируют богословское невежество народа с целью ещё более отдалить время просвещения. Тем же занимались их предки в кожанках и при маузерах, провокациями, подтасовками, неправым судом. Дряхлым монстром коммунистической эпохи и служат молодые «ревнители» – возлецерковные комсомольцы.

Но ведь на страницах газеты говорится порой о действительных проблемах Церкви, авторы её материалов иногда попадают как будто бы в самую точку. С точки зрения буквы – да, как будто бы заявлена правда. Но кто и зачем её говорит? Для Церкви очень важен этот вопрос. Ведь в пределах ее стен нет самостоятельно существующего слова, оно всегда служебно, в самом высоком смысле этого понятия. Не случайно и проповедь у нас – не главная часть богослужения. Никакого автономного, стало быть, секулярного слова Церковь не знает. Если даже слово и говорит правду, то оно вовсе не обязательно тем самым касается Истины. Духовная сторона всегда первенствует над буквальной. «Если лгать не будешь – много грехов возьмешь на душу,» – читаем мы в Египетском патерике слова аввы Алония, обращенные к авве Агафону. По критериям обычных моральных оценок, составляющих журналистскую азбуку, слова эти плохи,  и изобличают авву в отступлении от бесповоротной комсомольской правдивости. Но разве можно не брать во внимание факт, что сказанное принадлежит человеку святой жизни, а не какому-то проходимцу, что смысл их гораздо глубже, нежели фиксирует обычное восприятие. Ведь ложь и правда сами по себе совсем не схватывают того, что лежит за пределами видимых вещей. Будучи же спроецированы за эти пределы, они теряют своё значение. Об этом говорит даже наш секулярный опыт. Почему-то правдивые сведения, сообщенные в анонимке или доносе, не вызывают симпатии к их автору, хотя все, что написано, соответствует действительности. Смысл вещей выше действительности, а Церковь как раз и вбирает его в себя. Это, понятно, не значит, что любой поступок человека церковного должен быть оправдан высшими соображениями. Разбираться в каждом случае, безусловно, надо, но критерии такого разбирательства не лежат, повторяю, среди требований «Морального кодекса строителя коммунизма», успешно усвоенного деятелями нынешних бульварных изданий, сделавшими анонимку и донос своим официальным занятием. «Правду и ничего кроме правды» – кричат они, срывая покровы с того, что должно быть по духу сокрыто. Правда  «ревнителей» — ловкая манипуляция, которая на самом деле ничего не стоит, а в духовном измерении собственно и есть ложь.

Чем же является ревнительское усердие не для толпы, но для людей православных, церковных. Скорее всего, испытанием их зрелости и готовности распознать ложь. Теперь существа в кожаных куртках и с комсомольским блеском в глазах уже не кричат, что «Бога нет», а взобравшись чуть ли не на амвон, обвиняют Церковь, что та неправильно в Него верует. Но это – те же существа, будем бдительны.