Миссионерское Евангелие: добро или зло?
И.С.Куликова и Д.В.Салмина.
«Миссионерское Евангелие: добро или зло?»
(Филологическая критика). СПб. 2000. 240 с.
Тема модернизации и адаптации текста Библии крайне провокативна, здесь легко поддаться обсуждению догматических вопросов и заняться изложением той или иной богословской концепции. Поэтому, если автор апеллирует к научному сообществу, то ему крайне важно встать на такие позиции, которые бы предохраняли его научное сообщение от искуса доктринерства.
И вот тут авторы книги «Миссионерские Евангелия. Добро или зло?» очень наглядно показывают нам, как возможно вести ответственный разговор о проблеме модернизации и адаптации текста Библии, не сбиваясь на доктринерские рассуждения. Мы подчеркиваем, что авторы ответственны в своем сообщении, т.к. уже в названии книги поставлен конкретный вопрос и на этот вопрос им неминуемо надо отвечать.
И они отвечают на него, демонстрируя то, как адаптируют Библию, а точнее Евангелие, в издании «Книга жизни», распространявшимся миссионерскими обществами «Библия для всех» и «Лайф Паблишер» в России в первой половине 90-ых гг. Я обращаю внимание на то, что ответ на вопрос «КАК?» здесь гораздо эффективнее ответа на вопрос «ПОЧЕМУ?». Гораздо эффективнее, если руководствоваться целью обрести признание Вашего сообщения, отвечать на вопрос
«как адаптируют Библию», нежели изначально ставить перед собой задачу ответа на вопрос «почему адаптируют и модернизируют Библию». Вопрос КАК предполагает апелляцию, прежде всего, к дескриптивному материалу, в то время как вопрос ПОЧЕМУ вынуждает Вас декларировать ту или иную концепцию. А это уже чревато тем самым доктринерством, о котором сказано выше.
Итак, как же переводят Евангелие в «Книге жизни»? Какие филологические приемы используют переводчики-миссионеры? Наши авторы, филологи Куликова И.С. и Салмина Д.В. на протяжении всей монографии демонстрируют нам целую обойму этих приемов, всю совокупность которых можно сгруппировать, типизировав и указав на наиболее наглядные способы адаптации.
Прием первый: упрощение слова, через его модернизацию
Миссионерский текст, как указывают Куликова И.С. и Салмина Д.В., предполагает упрощение и осовременивание. Подходя с этой исходной меркой к Синодальному изданию Библии 1876 года, составители «Книги жизни» прежде всего убрали из текста все архаичные славянизмы. (В дальнейшем Синодальное Евангелие будем обозначать как СЕ, а «Книгу Жизни»— как КЖ.)
Приводя огромный список архаичных славянизмов, «вычищенных» из всего текстового пространства КЖ, наши авторы указывают, что в ходе этой «правки» абсолютно не учитывались их стилеобразующие и смыслообразующие функции в привычном для русского сознания евангельском тексте: уста > рот, тщетно > бессмысленно, врата > ворота, приидет > наступит, изыдут > придут, праздный > пустой, святится > прославится, взалкал > был голоден, сей > этот, посему > поэтому, ропщете > возмущаетесь, прекословить > возражать, уготовано > назначено и т.п. Нередки, как указывают авторы, случаи простого исключения (а не замены) архаизма: алчущие, отверзать уста и т.п. [1]
Причем эти слова принадлежат пассивному словарю носителя современного русского языка, но легко могут быть поняты и в их предметном, и в их стилистическом значении в контексте. Поэтому, по справедливому замечанию Куликовой и Салминой, их устранение из КЖ никак нельзя рассматривать как необходимое.
Большая часть этих трансформаций относится к форме Евангельского текста и не затрагивает напрямую его содержания: зато они меняют тональность текста, не остается и следа от исконной торжественной мерности библейского стиха, которая прекрасно передавалась церковнославянскими переводами и была сохранена в Синодальном переводе. Кроме того, надо учитывать, что Евангельский текст существует в современном русском языковом сознании как раз прежде всего не в целом, но по частям: он стал источником огромного количества устойчивых выражений, фразеологизмов разного типа. Поэтому лексические и грамматические изменения этих фразеологизмов не могут не вызывать у русского читателя раздражения и воспринимаются им как речевые ошибки.
(Сравните.: Не мечите бисер перед свиньями > не выбрасывайте драгоценностей свиньям (С.22); Глас вопиющего в пустыне > голос, взывающий в пустыне (С.9); Да минует меня чаша сия > Пусть эта чаша пройдет мимо Меня (С.73); да не оскудеет вера твоя > чтобы ты не потерял веру (С.69); не от мира сего > Я же этому миру не принадлежу(С.41) и др.)
Особенно «повезло» традиционной формуле-концовке многих притч и проповедей Христа. Вместо знаменитого высказывания «Имеющий уши да слышит» читателям предложено либо «слушайте внимательно», либо «слушайте, если у вас есть уши». «В любом случае, как подчеркивают Куликова И.С. и Салмина Д.В., сакральный смысл этой формулы («кто открыт душой для Благой вести, тому дано понимание слова Христа») исчезает, заменяясь банальным призывом быть внимательным»[2].
В результате проделанной работы авторы убедительно показали, что источником языковой информации для составителей КЖ был «Словарь русского языка» С. И. Ожегова. Авторы монографии указывают на четкую закономерность: любое слово, которое имеет в этом словаре какую-либо стилистическую помету «стар», «устар», безоговорочно забраковывается авторами-миссонерами КЖ. Обнаружение этого простого приема как методической опоры адаптаторов-миссионеров в деле модернизации текста СЕ бесспорно можно поставить нашим авторам в заслугу.
Итак, адаптаторы Евангелия, создатели миссионерского текста, изначально берут установку на осовременивание и полную стилистическую нейтрализацию текста ради его абсолютной, как им кажется, понятности.
Причем, как указывают Куликова И.С. и Салмина Д.В., эту работу делал не один человек, а целый коллектив.
Прием второй: паронимические смещения
Паронимами принято называть сходные по звучанию, обычно одно коренные слова, имеющие, тем не менее, настолько существенные различия в значениях, что их взаимозамена в речи невозможна. Особенно коварна ситуация, когда слова паронимичны только в одном из своих значений, а в других— синонимичны.
Обратимся только к одному примеру из числа многих, приведенных Куликовой И.С. и Салминой Д.В. СЕ: «…да знают Тебя, единого истинного Бога» (И. 17:3)
КЖ: «…чтобы они знали Тебя, единственного истинного Бога»[3].
«Прилагательное единый в русском языке многозначно, только ему в паронимической паре присущи значения «цельный», «нераздельный» и «общий», в то время как к «единственному» они не относятся. Однако в значениях «один» и «только один» единый и единственный оказываются синонимами, различающимися оттенками смысла и привычными контекстами употребления: единый обычно стоит с отрицанием (ни единого)»[4].
Другие паронимические замены в «Книге жизни»: просияло > засияло, покаялись > раскаялись, развращенный > извращенный, обличить > уличить, надел > одел, вверял > доверял, дозволил > позволил, допускать > подпускать, усомниться > сомневаться, познал > знал > узнал > распознал, изъясни > поясни > объясни, возлюбить > полюбить и др.[5]
Прием третий: прагматизация смысла и значения
Из всех многочисленных «усовершенствований» этого текста наиболее существенным представляется исключение слова. Очевидно, что слово (логос) исполнено в Евангелии очень сложного и глубокого смысла. Достаточно указать на знаменитое начало Евангелия от Иоанна: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
На этот раз замены нет, поскольку слово было и остается живым и активным агентом в речевой практике. Однако, как справедливо указывают авторы, «слово можно опустить, можно изменить его окружение, можно, наконец, изменить его грамматическую форму»[6], что и проделывают анонимные миссионеры.
Вот пример трансформации смысла слова через изменение его формы:
СЕ: Помните слово, которое Я сказал (И. 15—20) КЖ: Помните слова, которые Я вам говорил[7]…
Тут с изменением формы числа текст существенно переосмысляется: исчезает обязательный в данном случае компонент смысла целостность, завершенность, отточенность выраженной мысли.
А вот пример того, как опускают слово:
СЕ: И Он говорил им слово (Марк 2:2).
КЖ: Так Иисус проповедовал[8].
Справедливо отмечено нашими авторами, что «произвольное исключение слова обнаруживает неспособность авторов увидеть смысл Евангельского текста дальше поверхностного информативного слоя»[9].
Изменение смысла через изменение окружения слова:
СЕ: Если мое слово соблюдали, то будут соблюдать и ваше.
КЖ: Если моим словам повиновались, то будут повиноваться и вашим.
Выражение соблюдать слово (Христа) передает христианскую идею самоповиновения, идущего изнутри, от веры в истинность слова-заповеди; повиноваться— это внешнее силовое принуждение, подчинение слову-приказу, без обязательного внутреннего убеждения.
«В результате проведенных замен сложный сакральный смысл о воплощении Слова Божия в слове, делах и жизни Иисуса и о его пребывании среди людей в КЖ не только выхолощен и примитизирован, но и вульгаризирован»[10].
СЕ: Но Я знаю Его и соблюдаю Его Слово.
КЖ: …но Я знаю Его и исполняю то, что Он говорит.
Авторы указывают, что между глаголами соблюдать и исполнять нет противоречия, «однако сама конструкция предложения такова, что в сознании русского читателя ассоциируется с обыденной жизненной ситуацией, т.е. происходит десакрализация евангельского смысла»[11].
В качестве второго примера прагматизации смысла и значения слова можно указать на регулярную замену говорю вам истину фразой говорю вам правду, что «ведет к утрате сакрального смысла»[12]. В ряде случаев именно это сочетание и заменяет в КЖ вводящую формулу:
СЕ: Истинно говорю вам: они уже получают награду свою (М. 6:2).
КЖ: Говорю вам правду, они уже получили свою награду сполна [13]. Но, как подмечают наши авторы, правда не может быть ни глубокой, ни высокой, она имеет статус факта, но не мысли. В результате такой подстановки слов в КЖ глубина и высота мысли заменяются достоверностью факта, т.е. истина прагматизируется вопреки русской культурной традиции осмысления этого понятия.
Из сравнения этих (и многих подобных) контекстов очевидно, что в СЕ речь идет о «пребывании в истине», а в КЖ отмечается лишь соответствие действительности. Ср. также:
СЕ: … истинно Ты Сын Божий.
КЖ: Ты действительно Сын Божий, сказали они.
«В последнем случае — как пишут Куликова И.С. и Салмина Д.В. — истинно максимально близко к наречию воистину, имеющему безусловно сакральный смысл и известному каждому русскому человеку по ответной формуле пасхального ритуала: «Воистину воскресе!»[14].
Авторы верно указывают, что прагматичный подход трактует истину (в том числе и евангельскую) как полезность, подчиняя ее в конечном счете критерию личного успеха.
Прием четвертый: замена на псевдоэквивалент
Как известно, все имена Богочеловека значимы: Иисус — «спаситель», Мессия — «помазанник» (Божий) от древнееврейского masiash. Христос — греческая калька, означающее то же самое: ‘помазанный’.
В СЕ есть все три имени Богочеловека: Христос, Иисус, Спаситель. И вроде бы авторы-миссионеры никаких искажений не допускают. Но они иначе используют имя Мессия.
В современных русских словарях Мессия толкуется как «божественный избавитель, который должен явиться для уничтожения зла и спасения человечества», т.е. это один из сакральных терминов.
Однако, как пишут Куликова И.С. и Салмина Д.В.: «Если в СЕ имя Мессия употребляется редко и предпочтение отдается греческому Христос, то в КЖ имя Мессия достаточно распространено, причем в особо важных фрагментах, где рассуждается о сущности Богоявления. Наиболее часто вопрос: «Кто ты?» — ставится в Евангелии от Иоанна. И почти во всех соответствующих фрагментах в КЖ появляется слово Мессия…»[15].
Иное именование Христа в тексте «Книги жизни», является иным не по исходному смыслу имени («помазанный»), а по происхождению и по тому вторичному смыслу, которые оба эти имени Сына Божия приобрели по мере распространения христианства.
«Возможно, полагают наши авторы, не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что имя Мессия (в отличие от Христа) может употребляться и переносно, как нарицательное: «о том, в ком видят спасителя, избавителя», а также то, что эти имена дали начало разным и не сопоставимым по значимости словам. Христианство — общепринятое название Христовой Церкви, основанной Христом религии. Мессианство — «В некоторых религиях (т.е. необязательна связь с христианством.) учение о пришествии на землю божественного избавителя (мессии)»[16]. Но, пожалуй, самое важное то, что последнее слово и его производное мессианский могут употребляться в расширительном, переносном, секулярном смысле, например, в рассуждениях о мессианской роли Америки.
Что стоит за этой заменой? Авторы правильно делают, что не берутся концептуально отвечать на этот вопрос, ибо они дают только языковую критику этих текстов. Однако, весьма осторожно, авторы высказали предположение, что «миссионеры используют слово Мессия и в пропагандистских целях: созвучное слову миссия (от лат. missio посылаю), оно могло в сознании новообращенной паствы сливаться с Мессией, придавая тем самым христианским проповедникам статус наместников— посланцев Христа».
Авторы «МЕ» подчеркивают: что «наши интерпретации отнюдь не претендуют на полноту и теологическую строгость: мы истолковываем слова, а не понятия»[17] — (разрядка моя — Авт.), но даже истолкование слов, а не понятий показало, что в результате мы имеем ситуацию, когда текст Священного Писания в ситуации отсутствия дистанции между языком религии и языком общения прагматизируется, обмирщается и опрощается, причина такого опрощения—в утрате словами сакрального смысла.
Авторы неоднократно говорят, что в КЖ абсолютно потерян сакральный смысл, что имела место десакрализация языка, а «в этом языке была не только сакральность, но и поэзия»[18].
И вот тут уместно вспомнить, что в русской православной культуре язык церковной литературы был обособлен от бытовой речи. Как остроумно отмечено, в православной русской культуре «разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски»[19]. Именно это двуязычие обеспечивало необходимую дистанцию между сакральным языком Писания и практическим языком общения. Эта дистанция во многом способствовала восприятию сакральных текстов именно как сакральных.
В начале своей работы Куликова И.С. и Салмина Д.В. упоминают, ссылаясь на других исследователей, о маргинализации положения религии в современном общественном сознании. Это положение указывает нам на эффективность секулярного проекта индустриального общества. Секуляризация состоялась, и мы действительно живем в ее условиях. Критерием успеха этой секуляризации, равно как и любых других глобальных изменений, является изменение обыденного сознания. Потому и обыденное сознание верующего сегодня секулярно, что оно обязательно должно находиться в соответствии с общим социальным контекстом. Оно секулярно вообще, в том числе и у верующего. Но все дело в том, что далеко не каждого верующего и не только верующего это положение устраивает.
Авторы работы «Миссионерское Евангелие: добро или зло?» провели довольно большой опрос студентов педагогического вуза и зафиксировали достаточно разные реакции на текст «Книги жизни»: от спокойно-доброжелательного до резкого неприятия. Причем, как отмечают сами авторы, жесткая корреляция между принятием или неприятием текста и религиозной позицией опрашиваемого отсутствовала. Кто же тогда были те люди, что отторгали эти тексты? Представляется возможным сформулировать следующий тезис: текст «Книги жизни» будет отвергаться всеми теми людьми, для которых секуляризация их сознания так или иначе проблематична, точнее, те, кого просто не устраивает эта секуляризация сознания.
Соответственно и адресатом этих текстов являются те люди, для которых секулярное сознание комфортно. Одна опрашиваемая студентка точно сказала, что все это рассчитано на то, «чтобы в популярной форме рассказать про прекрасного парня, который жил очень давно и сделал много хорошего»[20]. Но из анализа книги Куликовой и Салминой очень хорошо видно, что секуляризация сакрального текста так или иначе означает его деградацию, тем самым описанные только что противоположные позиции далеко не равнозначны с точки зрения смысла.
Журнал «Начало» №11 за 2001г.
[1] Куликова И.С., Салмина Д.В. «Миссионерское Евангелие: добро или зло?». СПб. С.100.
[2] Там же. С.102.
[3] Там же. С.172.
[4] Там же. С.166.
[5] Там же. С.167.
[6] Там же. С.60.
[7] Там же. С.70.
[8] Там же. С.15.
[9] Там же. С.60.
[10] Там же. С.62.
[11] Там же. С.63.
[12] Там же. С.91.
[13] Там же. С.21.
[14] Там же. С.93.
[15] Там же. С.72.
[16] Там же. С.73—74.
[17] Там же. С.133.
[18] Там же. С.97.
[19] Там же. С.97.
[20] Там же. С.227.