Немецкий пограничник. Стихотворения

Понятно, что публикуемая в рубрике «Россия и Германия» подборка стихов О. Е. Иванова в первую очередь говорит сама за себя. Тем не менее этой подборке не лишним будет предпослать небольшой предуведомляющий комментарий от лица редакции. Касается он не стихов самих по себе, — а их ближайшего контекста. Таковым же являются «счеты» между двумя великими западными народами и культурами. На поверхности в XX веке они выразились очень страшной реальностью двух мировых войн. Но как бы эти войны ни отделяли и ни противопоставляли оба народа и их культуры, соотнесенность между ними, тяготение друг к другу сохранялось. Оно менее всего было так называемым родством душ. Германию и Россию несравненно легче противопоставить, чем сблизить, но в их противопоставлении все равно проглядывает какая-то взаимодополнительность.

Я бы ее обозначил так. Немец никогда не будет русским и не захочет им быть. То же самое и русскому менее всего хотелось бы стать немцем. Но для каждого из них в чужой культуре есть что-то неотразимо обаятельное. И каждый из них мог бы сказать о другом: «Надо же они какие!». И мир для русского и немца в этом восклицании распахивается вширь и вдаль, в нем прибавляется жизни. Это как бы познакомились, провели время вместе два очень различных человека. Никакой близости и родства между ними не возникнет. Другое дело симпатия, желание побыть вместе, может быть, восхищение. Не случайно русская культура как менее экспансивная и уверенная в себе многому училась у германской. А главное — в нее вошла фигура русского немца. Того, кто совсем другой и вместе с тем, в каком-то трудно уловимом смысле, свой (свой Карл Иванович из толстовского «Детство. Отрочество. Юность», свой Михаил Богданович Барклай де Толли, на этот раз реальный полководец войны с Наполеоном, свой доктор Гааз и др.). Вот так и для О.Е. Иванова эта другая и чужая Германия еще и очень своя. Своя по необходимости встретиться с ней, ближе узнать ее, не с тем, чтобы позаимствовать что-то. Какое там! А вернуться к себе, свести себя с собой, свою Россию проверить Германией. Может быть, затосковать по германскому с оглядкой: «А как же мы … ». Но давайте вчитаемся в стихи рубрики и почувствуем в них очень старую русскую тему, не вошедшую внятным и откровенным текстом в русскую словесность, но от этого не менее реальную и существенную.

П.А. Сапронов

 

Немецкий пограничник

Немецкий пограничник
В мой смотрит документ.
Аэропорт столичный —
Ответственный момент.

Германская граница,
Стальная полоса.
А там, за нею лица,
Глаза и голоса.

Она острее бритвы,
Увёртливей змеи.
Шепчи слова молитвы
Они одни твои.

Всё остальное Бога
Неведомая власть,
Для путника дорога
Есть способ не упасть.

Но режет больно бритва,
Кусается змея,
Как долго длится битва,
В которой ранен я!

Но истекая кровью
И всё же встав с колен,
Дыша одной любовью,
Уйду в немецкий плен.

Немецкий пограничник,
Не знаешь ты того,
Перед тобою птичник
Хозяйства твоего.

Забыл ты перья чистить
Германскому орлу,
Забыл дубовых листьев
Осеннюю игру.

Пусть стёрты твои стопы
Берлинской мостовой,
Теперь ты всей Европы
Послушный часовой.

Что ж, береги границу
Невидимой страны.
Пусть с хищным клювом птица
В мои влетает сны.

И пусть уже не дышит
Её двуглавый брат,
Парит над мира крышей
У самых райских врат.

Ведь гордое паренье
Гордыне неравно —
В надежде на спасенье
Свершается оно.

Смотри же, пограничник,
Всё зорче в документ,
И в нём ищи различье,
Различье «Да» и «Нет»

 

Ноештрелиц

Ноештрелиц, земля Макленбург,
Царство ветра и мокрого снега.
Так тебе шлёт привет Петербург,
От себя, от воды и от неба.

Почему же так холоден он
И почти что в Сочельник ненастье?
Потому лишь, что ты погружён
В слишком сонное тихое счастье.

Так желает твой мир оградить
От опасности город великий,
Чтоб тебя не смогли заселить
Злые тени, коварные блики.

Знает город наш мрачный пример,
Знает ветер и снег пострашнее,
Помнит адских движение сфер —
Грозный знак сатанинской затеи.

А виной тому только лишь сон
Заплутавшей в лесах деревеньки,
Колокольный не слышавшей звон
Даже возле церковной ступеньки.

Ты, конечно, иной коленкор,
И сравнение наше хромает.
Только века минувшего мор
Всех сейчас, Ноештрелиц, ровняет.

Знать, и ты в тех тридцатых мечтал,
Чтоб Германия миром владела.
Или я, Ноештрелиц, соврал,
Может, вовсе не так было дело?

И в тебя паренёк молодой
Калифорнии солнцем взращённый,
Словно зёрна на пашню весной,
Сыпал щедрыми тоннами бомбы.

Так открой же волшебный ларец,
Что тебе по наследству достался.
Пусть звездой засияет дворец,
Что от этих ударов распался.

Соберутся осколки дворца
И в покои вернётся гросс герцог,
А в готовые к жизни сердца
Вновь истории вторгнется скерцо.

И от этой мелодии вдруг —
Немец издавна в музыке мастер —
Вмиг избавится сам Петербург
Наконец от советской напасти.

И сегодня, в такую пургу,
Быть с тобой, Ноештрелиц, не сложно,
Что же будет? Сказать лишь могу:
Будет так, что сказать невозможно.

Только уши втянув в воротник,
О таких можно думать предметах,
Сквозь ненастье идя напрямик.
Ноештрелиц, спасибо за это!

 

Прогулка по Берлину

Прогулка по Унтер ден Линден
Не в мрачную бездну скачок.
Здесь вслед вам не глянут ехидно,
Здесь зла не закинут крючок.

Конечно, здесь есть промежутки,
Где смотрит на вас пустота.
Что ж, в нашей истории жуткой
Бывают такие места.

Стеклянная крыша Рейхстага.
Поди, зацепись за стекло,
Чтоб с помощью красного флага,
Как птицу, отпугивать зло.

Она, видно, где-то летает
И новые песни поёт
Но чёрным пером не сверкает.
И до крови жертву не рвёт.

И флаг, что когда-то здесь реял,
Что мог, уже сделал сполна.
Германии страшной затеи
Заменою стала вина.

И зла незаметная птица
Питается этой виной,
Чтоб тенью безвидной носиться
Над видимой ею страной.

От тени нельзя защититься,
Поскольку безвидна она,
И может злодейка спуститься,
Как хищная рыба до дна,

И тем исчерпав человека,
Того, что и так неглубок,
Пути наступившего века
Запутать в змеиный клубок.

Поэтому, видно, в Берлине
Сегодня так много стекла.
Ударится птица и сгинет.
Стекло незаметно для зла.

Ненужно смотреть в промежутки,
Опасно глазеть в пустоту.
Провалы истории жуткой
Пора обходить за версту.

Смотри лишь туда, где свобода,
Где ровная плоскость стекла
Хранит синеву небосвода,
Своей пустотою светла.

Здесь лёгкостью призрачных зданий
Тяжёлая связана ложь.
И страстного сердца стенаний
Следов в их игре не найдёшь.

Свободно протягивай руку,
Покорно отступит стекло.
Подобно мелодии звуку
С тобой обойдётся оно.

Ходи же, гуляй по Берлину,
По нотным линейкам его,
Оставив российскую тину
Тому, кому в тине легко.

Январь 2002 г.

 

Соборы Брауншвейга

Строиться душа должна из камня —
Деревянная душа дождя боится.
Скажешь, прошлое весьма здесь было славным,
Кто ж тебя заставил так проговориться?

Разве прошлое есть только то, что было,
Разве будущее только ещё будет?
Так откуда же в камнях такая сила —
Что же стены греют, а не студят?

Значит, будущее в них связалось с прошлым.
Твой же век — пылинка в этой ткани
Или завалившаяся крошка,
Навсегда застрявшая в диване.

Где-то возле старой древесины,
Возле ветхой плюшевой обивки,
Там, где крик ворон с ветвей осины
Слабо различим с игрой на скрипке.

Там, где старый клей, как капля мёда
Зажелтел бы янтарём на солнце.
Только глухи плюшевые своды,
И в рогоже так малы оконца.

Только камень, пущенный пращёю,
Открывает солнцу настежь двери.
И встают, прекрасные собою,
Пред тобою царственные звери.

И заеден скучными клопами,
Что у нас в России так привычны,
Видишь льва, в чьём взоре бьётся пламя,
Видишь власти подлинной величье.

Видишь, что такое вера в Бога,
До вершин возросшая соборов,
Узнаёшь, что жить настолько значит много,
Что не хватит здесь иных просторов.

Только это мощное движенье,
Только эта строгая размерность.
Здесь души немыслимо смущенье
Сердца невозможна здесь неверность.

И уже ты в ткани не пылинка,
Не застрявшая в диване старом крошка,
И до выигрыша в страшном поединке
Остаётся вроде бы немножко.

Пусть «немножко» то неодолимо
С точки зренья времени и места.
Ведь и курица, желаньем сна томима,
Иногда срывается с насеста…

Только стоп, причём здесь эта птица?
Не она, а львы в гербах саксонских.
Да и нам уж больше не годится
Снова засыпать в пустом и плоском.

Так велит величие соборов,
Подтверждает львиных глаз свеченье.
Видно. в день суда их властвующим взором
Остановится самой Земли верченье.

Февраль 2002 г.

 

Лютер

Виттенберг затих в ночи глубокой.
По пустыням улиц бродит Лютер.
Этой ночью Лютер ищет Бога
И найти Его его решенье круто.

Город спит, а может, затаился
И приник весь ухом к щёлкам ставней.
Город знает. Лютер не простится
С целью им продуманной и давней.

Где-то там, за городом, в округе,
Слабо воет старая собака.
Всей Европы будущие муки,
Видно, уже чует, бедолага.

Лютер к храму быстрым шагом вышел,
Надавил на дверь, она открылась.
Озирает храм он, часто дышит,
Сам не понимая, что случилось.

Почему не запер сторож двери,
Чего раньше сроду не бывало?
Что за птицы странные слетели
С верхней арки южного портала?

Только поздно здесь искать разгадки,
Нет для возвращения предлога
С Лютера сегодня взятки гладки —
Он пришёл сюда, чтоб встретить Бога.

До сего же дня великой встрече
Строили заторы слуги Рима.
Сам понтифик римский в том замечен,
Только всё сегодня одолимо.

Лютер знает: между ним и Богом
Здесь поставлен ряд изображений.
Почитать их Рим назначил строго,
Не меняет он своих решений.

Только Лютеру чего теперь бояться?
Сам себе он нынче Папа римский.
И спешит за тяжкий молот взяться,
Тот, кто был монахом августинским.

Гулок звук от первого удара,
На пол сыплются дождём святынь осколки.
Понаставили их, думает, не даром,
Чтоб дорогу к Богу сделать долгой.

Вот уж рухнула последняя преграда,
И остались только храма стены.
Значит, через них пробиться надо,
Отступленье — трусость и измена!

Стены храма — ну почти что скалы,
Только Лютер тоже очень крепок.
Брешь в стене под утро зазияла,
Блеклый свет в ней засветился слепо.

Лютер в брешь рванулся в исступленьи
И застыл там, будто от удара.
Он увидел сонное селенье
И услышал вой собаки старой.

Как же вынести ему такое бремя?
Выполз он назад, вернулся к центру храма,
Прошептал:« теперь держись, антихристово племя!»
Рясу отряхнул и зашагал упрямо.

Февраль 2002 г.

Журнал «Начало» №12, 2002 г.