О людях ниоткуда, идущих в никуда

Литературному произведению с аллюзиями на здесь и теперь происходящие события всегда угрожают несколько опасностей. Если это текст «серьёзный», с аналитической подкладкой, ему нежелательно походить на журналистское расследование или эссе. Другого рода угроза для произведений, в которых фокус на острые темы или их переживание смещен в сторону гротеска, метафоричности или даже «театра абсурда». Здесь нужны особые усилия, чтобы не начать смахивать на фельетон. Повторюсь, речь идет о Сцилле и Харибде только для произведений, «цитирующих» сегодняшние или вчерашние реалии, хорошо узнаваемые читателями. У таких книг срок жизни ограничен злободневностью контекста и через какое-то время интерес к ним иссякает. К таковым относится некогда нашумевшая книга Виктора Пелевина «Generation “P”». Определяя жанр этого произведения, вспоминаешь и Войновича, и Зиновьева, и Ильфа и Петрова, может быть Салтыкова-Щедрина и даже Гриммельсгаузена. Каким-то боком в эту традицию Пелевин входит, но с очень большими оговорками. Есть в нем что-то, что заставляет приглядеться к нему повнимательнее. Его читают и цитируют на зависть многим, значит, что-то задевает — вот, прошло 15 лет со времени опубликования «Generation “P”», а статья о нем появляется в настоящем номере журнала. Хотя, известно, задеть может и ржавый гвоздь…

Сюжет романа строится как движение по извилистому пути героя, толкаемого чередой сменяющихся обстоятельств. Правда, путь ли это? Путь дан путнику, беглецу, наступающему, отступающему, ищущему, наконец. По пути, как известно, идут, бегут, бредут, путь одолевают, преодолевают, на нем достигают цель. Вавилен Татарский (так зовут главного персонажа романа) по нему же просто перемещается. Ничего такого с главным героем не происходит. Нет, с ним происходит многое, но ничего из того, что случается на пути. Вавилен Татарский в пространстве сюжета именно перемещается. Откуда? Куда? Для чего? Задавать этот вопрос человеку, которого на его пути что-то толкает, а не ведет, бессмысленно. Значит, это не путь, а блуждание, близкое к броуновскому движению. Вообще-то, в романе нет и сюжета. Есть перетекание героя из одной ситуации в другую, осуществляющееся как бы и помимо его воли и ясных намерений. Сюжетная канва такова: жил-был добрый малый, не без полёта если не мысли и духа, то фантазии. Чего-то хотел, о чем-то грезил, даже предпринимал какие-то шаги, пытался выучиться. Такой мечтательный мальчик, рядом с которым ни в детстве, ни в юности не оказалось сильного умом наставника. И как-то так случилось, что его усилия стать «самосознающим субъектом» никак не могли воплотиться. Время и житейские выгоды все время ускользали от Вавилена, не оставляя ни малейшей ниши для самореализации. Наш герой не то чтобы горевал по этой невписываемости. Не ясно, то ли по мягкости натуры, то ли по неразвитости амбиций или силы воли. Волений он не изъявлял, а как-то податливо плыл в общем мутном потоке среди осколков разрушенного времени. Когда выбирался из потока, то оседал на попавшихся вблизи кочках (торговал в ларьке), прежде чем зацепиться за более респектабельные занятия. Какое-то время эта болтанка по жизни стала походить на годы странствий Вильгельма Мейстера или мытарства Симплициссимуса с поправкой на несколько сот лет, разумеется, в пародийном смысле.

Виктор Пелевин помещает своего героя в незабытые и через 15 лет ситуации складывающейся новой жизни, из корявых сучков которой разрослось дремучее древо сегодняшней России. Хищным глазомером из рухляди дней прежних автор выглядывает для героя четыре социальные проекции, которые впоследствии породнились браком по расчету, породив силы, оказавшиеся способными подчинить себе всю жизнь российского общества: 1) не обрамленную подлинными смыслами ученость, 2) вечно ученическую подражательность русской души, 3) дикий безоглядный бизнес, 4) мефистофелевский замах отечественных СМИ. Обладая первой, наш Симплициссимус по ходу романа погружается в Коцит трех последующих, все более и невозвратнее перемещаясь к центру управления душами человеков. Точнее, его туда тянет темная сила бродящего духа времени. Духа тяжелого, опасного для жизни. Его источник человекам неведом, он лишь иногда посылает сигналы, заставляя вспомнить древние мифы и сказания. Герой и все вокруг вглядываются в ночное кружение древних богов и разгадывают неясные им знаки и предначертания. Душа трепещет, света в конце тоннеля не видать, остается забыться, скрыться, убежать. На выручку почти паническому страху извлекаются ночные же прибежища — мухоморные дары глюков и транса. Это для тех, кто победнее. Побогаче же и глюки себе приобретают соответственные. Перед читателем мир, хочется сказать, падших душ, ну, или сбившихся с пути. Вот, опять тема пути. По нарастающей в тексте романа раскрывается мир «Генерации…» — покинутое Богом время и пространство, книжные герои которого блуждают между светящимися то ли грибами, то ли демонами горящими светляками.

Пелевин закручивает своих любителей древней мифологии и мухоморного транса в ужасный, безумный узел отношений, порождая миф о людях — демиургах современной жизни, в чьих руках оказались основания публичной жизни в России. Поняв, что они владеют «волшебной палочкой» современного сознания — рекламой и телевидением, эти субъекты не на жизнь, а на смерть вцепились или борются за обладание правом «копья», вонзенного в жизненное пространство. Не доверяя самим себе, они ищут санкцию в высших инстанциях, ощущая, но не понимая, что не в них таится право повелевать миром. Не ведают они ни верха, ни низа, не знают места человека в мире, не различают добра и зла. Ошмётки когда-то прочитанного (или услышанного) вырастают у них в причудливую картину мироздания, где оживают древние языческие боги, появляются тени неосуществленных богоборческих притязаний, придумываются зловещие спящие посланники вечности и т.д.

В нарушение традиции русского романа в этой книге нет катарсиса. Там есть в конце романа смерть одного из персонажей, в конструкции книги который занимает верхнее (не высшее, повторю, низа и верха в их сакральном значении в мире «Generation» нет). Но это не гибель героя, не жертва, приносимая в залог устроения космоса и даже не сведение счетов с самим собой. Смерть, умерщвление, точнее, стоящего наверху происходит в силу и по трусливой воле тех, кто действует в этой жизни по законам владеющего ими «коллективного психоза» в поклонении и страхе перед некой сверхидеей. Варваризация их души, обслуживающей невиданные прежде технологии манипулирования сознанием «масс», выводит этих неоварваров из пространства религиозного в область демонического. Апеллируя к месопотамскому пантеону богов, много веков определявших жизнь и строй души древних людей, современные исповедники культа превращают эти божества в злых и мстительных демонов. И пытаются угадать их волю, верша свои безумные, за все границы человеколюбия выходящие дела.

У Пелевина получилось вглядеться в дно сознания этой когорты деятелей рекламного и телевизионного «бизнеса», которым заповедано знать, что нельзя делать того, чего, говоря словами пушкинского героя, «Богородица не велит». Авторский «томограф», не давая предыстории болезни-падения своих героев, описывает «злокачественные новообразования» в их картине мира, где воля к власти и поклонение золотому тельцу затмевают горизонт. Роман написан «современным» языком. Это не в похвалу или в поношение, а в констатацию. В числе этой «современности» — матерные слова. Первые встреченные в «Generation» выражения едва не заставили меня закрыть книгу. Поборов отвращение, я продолжила чтение, ибо стало понятно, что тот язык, на котором общаются жутковатые персонажи романа — это высвеченные «томографом» метастазы, прилипшие к речи и ставшие ею. То, о чем и как говорят герои, если уж давать им слово, только и может осуществляться таким вытесненным языком. Ведь мат — это ещё и словесная сублимация страха, неуверенности, неравновесности и неустроения души, пусть и упрятанных глубоко. Пелевинские герои, играя и заигрываясь в кукловодов, по-настоящему несвободные личности, ибо мамона и золотой телец требуют жертвоприношений себе. Но об этом немного позже.

Вернемся к главному герою. Началу его втягивания в мир рекламного и телебизнеса предшествуют времена решения «проблемы выживания». В ларьке он приобретет бесценные для дальнейшего перемещения по жизни качества — цинизм и сверхчутье не по лицу, а по рукам «клиентов» распознавать их суть. Там же началось обучение «схеме функционирования бизнеса эпохи первоначального накопления капитала и его взаимоотношений с рекламой» и вскоре он познает безграничное величие заказчика рекламы. Герой дан психологически подробно и цельно. Строй и настрой его души непротиворечив и на всем протяжении повествования ни разу не отклонится в сторону иного. Как-то раз, в поисках источника вдохновения для своего нового дела рекламщика (у Пелевина — копирайтера), Вавилен Татарский откопал среди забытых бумаг текст вавилонского предания о пути к богатству и совершенной мудрости через единение с золотым идолом вавилонской богини Иштар. (В имени героя присутствует, как нетрудно догадаться, название древнего города). По этому преданию (в авторской переработке древней мифологии) на пути к золотому идолу стремящемуся к нему необходимо было решить три загадки. Удавалось это, понятное дело, не всем и очень редко. Но и в те далекие мифические времена существовал обходной путь: можно было купить таблички с ответами, которыми «заведовал» Энкиду, бог-покровитель Лотереи. (Лотерея — «игра без названия»: или — выигрыш или смерть). Но были смельчаки, решавшиеся подняться к идолу богини и без них. Наш герой, приобщенный некоторой образованности, прочитав это предание, понял только, что предсказание исходит от древнего текста с многоговорящим переводом названия «Хаос», но не разгадал его смысла в отношении себя и до времени забыл о нем. В то время его ум был занят штудированием книги, на премудрость которой он возлагал большие надежды — «Позиционирование: битва за ваш разум». Из нее Вавилен, как начинающий копирайтер, пытался постичь, каким образом можно «законопатить мозги заказчику». В смысле, как приспособить западные рекламы к советской ментальности. Ибо, как разъяснил Татарскому его очередной хозяин, «закон постсоциалистической формации — первоначальное накопление капитала — является также и окончательным».

По закону приключенческого жанра («Generation…» не лишен его элементов) с этого места повествования Вавилену Татарскому предсказывается дорога, которую ему предстоит преодолеть для достижения некоей конечной точки. В конце романа читатель узнает, что наш герой становится земным воплощением древнего замысла, рожденного мудростью вавилонской богини Иштар. И, ведомый древним предопределением без особой своей воли Вавилен станет халдеем, разгадав загадки божества, и войдет в мистическую связь с духом богини, заняв при этом место владеющего рычагами управления бескрайнего пиар-пространства.

Ранее на этом месте восседал всемогущий человек по имени Азадовский. Пелевин сообщит читателям, что некогда он приехал в столицу из Днепропетровска и чередой ловких махинаций завладел жильем приютившей его доверчивой души. После чего, как добрый семьянин, перевез в первопрестольную и всю свою родню. Впоследствии его имя будет связываться с самой беспредельной влиятельностью и безграничным богатством. Однако он вынужден будет расстаться со своим владетельным местом. Произойдет это при криминальных и очень сниженных обстоятельствах. Приглашенный посетить владения Азадовского, Вавилен Татарский исполнит последнее предсказание богини Иштар и обнаружит собой пригодность именоваться в глазах окружения Азадовского тем избранником богини, который должен сменить прежнего, того самого, теперь уже несчастного Азадовского. Как в свое время Азадовский попал в кресло «самого главного», мы не знаем. Покинул его он ужасно: его задушили «желтыми нейлоновыми прыгалками» в его собственной «золотой комнате» самые ближайшие его сподручники. Те, кто, приняв в нем когда-то «земного супруга-избранника» богини могущества и богатства, служили ему опричной братией медиа-бизнеса. Но, вот, в Атланте (почему-то там) «оракул предсказал, что у Иштар в нашей стране появится новый муж». И наиболее заинтересованные узнать и исполнить волю богини вычислили в Вавилене Татарском того самого избранника. Вот такое a’la М. Булгаков. Или вот такая чепуховина. А в ней — миф, пародийный, правда. Он о том, как и кем создалась в России империя медиа-спрута, забравшаяся в каждый уголок современной жизни. Остроумно, интригующе страшно написаны главы о конструировании умельцами с помощью компьютерных технологий сюжетов виртуальной жизни. В середине перемещения Татарского к конечной цели осведомленные люди посвящают Вавилена в кредо этих медиатехнологов: «ботве, ведь, кто не знает, им жить легче. Они даже думают, что есть разные телеканалы, какие-то там телекомпании… Но на то она и ботва». У этих медиа-демиургов представление о жизни общества очень специфическое. На вопрос всё ещё Симплициссимуса Татарского о том, что, мол, общество — вещь сложная, а для его регулирования нужны какие-то принципы, один из медиа-правителей отрежет в ответ: принцип очень простой. «Чтобы всё в обществе было нормально, мы должны всего лишь регулировать объём денежной массы, которая у нас есть. А всё остальное автоматически войдёт в русло. Поэтому ни во что нельзя вмешиваться». На другой вопрос: «А как этот объём контролировать?» — ответ будет также прост: «А чтобы он у нас был максимальный. Если он максимальный, это и значит, что всё вошло в русло». И всё. Под реализацию этого простого как палец принципа медиа формирует политическое, экономическое и все другие пространства. Виртуально всё — заседания высших политических собраний, проведение важных переговоров, все иные события. Компьютерные люди и страсти «слушаются и повинуются» тем, кто владеет и управляет медиа-ресурсами. Одним из действенных и очень прибыльных средств — пиар-реклама. Это первоклеточка российской жизни, ею «собирается» виртуальная реальность и обеспечивается регуляция потоков тех самых «объёмов денежной массы». Один из первых учителей Татарского лаконично определит эту схему «миром правит не «кто», а «что». Механизм этого коловращения откроется нашему герою при довольно туманном обстоятельстве. Попробую как можно сдержаннее пересказать суть таинственного откровения, данного Вавилену Татарскому в сеансе его общения с духом пламенного борца с капитализмом Че Геварой. Сдержанно — потому как текст Пелевина написан смачно, весело, с упрятанным цинизмом и мизантропией. Так воспринимают мир и таким его навязывают друг другу «ботва» и «демиурги-огородники». Здесь разговор не о народе и правителях в исконном значении слов, а об изготавливающих и потребляющих медиа-продукты.

Так вот. В сеансе общения с духом Че Гевары (с помощью эзотерической планшетки, купленной в соответствующем магазине) Вавилену Татарскому открылась дьявольская мощь связи первоэлементов движущих сил современной Татарскому жизни. «Дух» описал их как механизмы, родившиеся в новом «тёмном веке». «Живут» эти механизмы в телевизоре, который навязывает смотрящему его человеку совершенно необычное восприятие себя и мира. «Техномодификация» подменяет в человеке его собственное восприятие «опытом коллективного небытия». Отдаваясь и подчиняясь воле телеманипуляторов, человек вытесняет свое личностное отношение и восприятие в пользу этого «небытия». Одним из следствий приобщения к этому опыту становится то, к чему стремятся манипуляторы-демоны: «обескровленный» по части личностного начала телезритель начинает верить, что реально и существует то, что показывают по телевизору. В пределе, по Пелевину, телезритель даже начинает отождествлять себя с телепередачей. (Не знаю, знаком ли автор с клинической психиатрией, но абсолютно достоверно, что душевнобольные люди воспринимают происходящее на экране буквально, как то, участниками чего они также являются). Такой опыт коллективного небытия — это условия и среда процветания исповедников переиначенного древнего вавилонского культа. Но битва «демиургов» с «ботвой» постоянно нуждается в поддержании её нескончаемости. Чудодейственная планшетка из магазина эзотерики раскрывает этот механизм Вавилену, набирающемуся премудрости демонического устройства телемира. Пелевин, не церемонясь, описывает его в полупристойных выражениях, тяготеющих к мужицкому фольклору. Примерный перевод описанной схемы выглядит так. Втянутый в техномодифицированный мир-морок, человек, постоянно находится под принуждением двух сил, действующих круговращением: одна сила вызывает другую, та, в свою очередь, стимулирует действие первой, и так до бесконечности, с нарастающим итогом. Смазочный материал в этом круговороте — деньги. Речь идет об извечном безудержном потреблении и избавлении от комплекса неполноценности в восприятии себя как есть и идеально-типического, какой формируется рекламой и телевидением, достижимого только благодаря деньгам. Примерно об этом с гневом вещает медиум-Че Гевара, именно в это веруют демиурги телевизионного пространства. Реклама — вот альфа и омега, пульс времени, орудие, с помощью которых можно овладеть миром. На вопрос к самому себе — что есть я? — ответ может звучать только так: я тот, кто ездит на такой-то машине, живет в таком-то доме, носит такую-то одежду. «Самоидентификация возможна только через составление списка потребляемых продуктов, а трансформация — только через их изменение». Взаимное поглощение и испускание денег, угрожает дух Че, редуцирует до себя самих себя культуру и искусства. Озабоченное стремление к деньгам и сладострастное, все более изощренное их «испускание» — вот к чему сводится смысл жизни.

От изображенного действительно веет холодом небытия, который накрыл нашу нынешнюю жизнь, и прошедшие 15 лет лишь расширили и раскрасили картину общественной патологии.

Мизантропия Пелевина не касается в полной мере лишь главного героя. Среди уж совершенно бесполетных и душевно обездоленных окружающих его персонажей Вавилен Татарский не кажется стопроцентно таким же. Его смещенность особого рода. Он какой-то пропащий малый. Сам никому вреда не нанесет, но распознать злой умысел не способен. Недостает ему масштаба, чтобы не окунаться с головой в обстоятельства, в которые он попадает. Он в них целиком не растворяется, но как-то органично резонирует им. Он как щенок, который переходит из рук в руки от одного хозяина к другому. Его всё время «подбирают», ценя понятливость и незлобивость (или непритязательность). Несколько раз в тексте Татарский «по-собачьи» смотрит на что-то или кого-то. Его ничто не коробит, может быть, слегка только удивляет. Спокоен, точнее, безразличен он, узнав о насильственной смерти своего первого крупного заказчика в начале романа, так же воспримет он и свершившееся на его глазах удушение того, на чьё место посадят самого Татарского его новые хозяева, которые в этот же момент должны стать и его подвластными.

Такой индифферентизм главного героя — не особинка Вавилена Татарского. Безразличны, бесстрастны, эмоционально кастрированы все персонажи «Generation “P”». В этом контексте их повальное увлечение наркотиками или галлюциногенами лишь усугубляют это впечатление. Выходит, что в подспуде они чего-то по-настоящему страшатся и тут же играют во властителей мира и человеческих душ. С житейской точки зрения в этом нет противоречия. Трусливый человек как-то очень неустойчив к подлости и предательству. Что не мешает ему очень любить деньги и почитать власть, стремясь самому стать ею. Можно было бы обозвать тех, кого мы встречаем в романе, одномерными людьми, но это будет не достаточно точно, так как их воля устремлена к овладению миром. Они вечно «роют носом», крутятся, вертятся, разыгрывают партии и даже добиваются считающегося в их мире успехом. Но так ясно, что их усилия безблагодатны, ибо воистину не ведают, что творят. Они ни разу не подняли головы своей вверх, ни разу не остановились перед каким-нибудь сомнением, им неведомо угрызение совести или хотя бы стыдливость за свои помыслы и деяния. Людям этой корпорации нет никакого дела до другого. В ослепленности мамоной и стремлении к властвованию можно было бы заподозрить богоборчество. Но эти вечно трусящие персонажи, не узря Бога истинного, сотворили себе кумиров и, поклоняясь им, творят зло, то ведая, а то и не ведая об этом.

Журнал «Начало» №28, 2013 г.