Рецензия на книгу П.А. Сапронова «Русская философия. Опыт типологической характеристики»
Почти любой отечественный учебник истории мировой философии содержит раздел, посвященный русской мысли, и мало у кого возникают сомнения, что речь идет о явлениях одного ряда, что русская философия, пусть несколько и на свой лад, но продолжает дело, начатое великими мыслителями Запада с античных времен. При таком подходе единая логическая и историческая цепочка, скажем, Платон — Гегель — В. Соловьев, как будто не содержит в себе никакого внутреннего разрыва или противоречия.
Правда, есть разница в акцентах, притом довольно существенная. Одни авторы, и их, пожалуй, большинство, видят в русской философии высокий этап развития мысли, призванный разрешить проблемы и восполнить слабости западной метафизики. Другие, напротив, полагают, что русская философия не более чем подготовительный этап к усвоению теоретических достижений Запада и перед нами все еще стоит задача «догнать», нежели «перегнать», превзойти наших европейских учителей. Эта позиция рельефнее всего, пожалуй, была выражена Г. Г. Шпетом, встречается она и сегодня.
Подобный разброс мнений в историко-философской науке — вещь не новая и допустимая не только в отношении русской мысли. Однако сам характер полемики, связанной с последней, все же специфичен. Как-то уж слишком упорно, с явными признаками идеологического энтузиазма действуют противоборствующие стороны, противопоставляя восторгам по поводу русской мысли нарочито пренебрежительное к ней отношение, и наоборот. Девиз Спинозы: не смеяться, не плакать, а понимать, — похоже, остается здесь без внимания. Критики то ли чего-то не замечают, то ли не хотят замечать в предмете, что приводит к попытке вовлечь в этот невольный обман или самообман и самих критиков, и читателей их работ.
Научная аргументация при этом, конечно, присутствует, но в ней можно почти всегда встретить недостаточную логическую выверенность позиций, и невольно напрашивается вопрос: многое сказано верно, но все же … все же что все-таки такое русская философия, почему она столь разноречивым образом вписывается во всемирную историю мысли. Этот вопрос не всегда открыто задается, но всегда каким-то образом подразумевается, отчего его неразрешимость, увы, превосходит допустимые в полемической ситуации пределы. Возникает впечатление, что русская философия ускользает как предмет исследования, пишущий или говорящий о ней так и не добирается до сути дела. Положение для науки крайне затруднительное, а с точки зрения образовательного процесса, все же требующего какой-то, притом не искусственной, определенности, и вовсе недопустимое. Ведь учебная литература предполагает пусть и в чем-то разноречивый, но все же соответствующий единому предмету подход. Следует безоговорочно признать, что именно его мы обнаруживаем в книге П.А. Сапронова. Автор не стремится занять промежуточного положения между обозначенными выше позициями. Такой вариант привел бы к еще большей путанице и неопределенности. Он поступает по-иному, разрушая тем самым уже давно ставшую привычной безвыходность ситуации. В книге предшествующие оценки русской философии как бы подвергаются методическому сомнению и исходная проблема формулируется заново. В русле авторской мысли мы могли бы обозначить ее так: что на самом деле представляют из себя тексты, получившие название русской философии, если свободно, без всяких ограничений соотнести их с жанровым разнообразием европейской культуры, в какой или вблизи какой клеточки ее организма они окажутся?
Причем нельзя безоговорочно и заранее включать их в философский раздел, что сразу нарушило бы чистоту эксперимента. Как явствует из книги, многие предшествующие авторы слишком поверили в этом плане русской философии на слово, согласившись с тем, как она сама себя представляла. Притом не только ее апологеты, но и критики, типа Б.В. Яковенко или уже упоминавшегося нами Г.Г. Шпета. Русская мысль рассматривается либо как сверхфилософия, либо как недофилософия. Не сделанным оказался еще один возможный шаг — подойти к ней как не-философии или философии в очень специфическом и нетрадиционном смысле. И каким парадоксальным это ни может показаться, именно подобного рода негация демонстрирует широкие перспективы установления позитивных, реальных культурных значений феномена, имеющего название русской философии. Только такого рода исследовательский процесс, собственно и осуществляемый в книге П.А. Сапронова, способен принести настоящие научные результаты и послужить философскому образованию читателя, научаемого отличать любовь к мудрости от других занятий.
Подробный анализ текстов русской философии, осуществляемый автором, открывает порой неожиданные или малоисследованные ее сущностные черты как вне-философской реальности — например, тяготение к мифу, более того — погруженность в миф. Только в таком рассмотрении обнаруживают себя действительно самобытные на фоне европейской мысли черты отечественного любомудрия.
Со стороны прежней критики подобный взгляд был по существу блокирован, потому что философичность русской философии никогда не ставилась под сомнение столь радикально. Оттого и господство мифа в последней не могло быть обнаружено. Ведь миф и философия в онтологическом плане антиподы, и если энтузиастически разыскивать в тексте философскую логику, стремясь ее там во что бы то ни стало найти, то искусственно построенная схема в итоге не дает заметить реально присутствие мифологического содержания.
То же касается и очень тесной связи русской философии с романтизмом, притом самыми глубинными основаниями этого течения в западноевропейской культуре, что опять-таки позволяет трезво взглянуть на постоянно декларируемую и ставшую едва ли не идеологическим лозунгом принадлежность русской философии христианству. Русская мысль не жила в Духе Церкви, питалась мифологическим и романтическим умонастроением, и это опять-таки не внешний упрек в ее адрес (автор книги «не плачет и не смеется»), а объективная характеристика явления, способ правильно понять его.
Мы не станем перечислять все типологические характеристики относимых к русской философии текстов, которые были выявлены автором, читатель сам сможет пройти по дороге этих интересных и порой совсем неожиданных открытий, но остановимся на одном очень важном обстоятельстве. Попытаемся объяснить, почему же сделанное автором до сих пор не удавалось никому другому. Ведь подозрения в том, что русская философия где-то уж слишком самобытна и выходит за границы критериев собственно философской мысли, можно найти в работах С.С. Хоружего, Р.А. Гальцевой и других. Но главное так и осталось не сказанным. Связано же оно все с тем же вопросом об отношении трудов отечественных мыслителей к христианству. Как только что отмечалось, религиозность и именно христианская религиозность их авторов принималась современными исследователями за правду уж слишком легко со слов самих авторов. Причина здесь простая и кроется в религиозном индифферентизме или недостаточности богословского взгляда наших исследователей (присутствующего, в том числе, у много пишущего о богословии С.С. Хоружего). В книге П.А. Сапронова эти недостатки отсутствуют. В результате и удается установить серьезное расхождение духовных оснований русской философии с христианской догматикой и самим строем церковной жизни, ее литургической доминантой. Исследуемые тексты, оказавшиеся в ряде существенных моментов за рамками христианского мироощущения, обнаруживают, таким образом, принадлежность к очень странной и неопределенной религиозности. Здесь-то и открывается дорога к мифологии и романтическому умонастроению, которое, овладев душой мыслителя, растворяет и четкость его не только богословской, но и философской позиции. Обошедший надежно установленную христианскую преграду миф неизбежно оттесняет мыслителя и от философского логоса, сам занимая ведущее место в мировоззрении. Зафиксировать, разглядеть это явление может только исследователь, сам находящийся за его пределами, не возбуждаемый теми энергиями, которые владели представителями русской философской мысли.
Отсюда возникает возможность спокойного объективного изучения интересующего нас феномена, продемонстрированная П.А. Сапроновым. Им сделано самое важное. Список установленных в книге типологических характеристик русской философии достаточно полон. Можно ли сказать, что он является исчерпывающим? Скорее всего, нет, но последнее обстоятельство и открывает перспективы дальнейшей научной разработки темы, не отменяя в то же время того факта, что читатель уже вооружен надежным путеводителем по просторам русской философской мысли.
Может возникнуть вопрос, почему некоторые заметные имена ее представителей, такие, например, как С.Л. Франка или Л.П. Карсавина, остались за пределами авторского внимания или упоминаются в книге лишь вскользь. В качестве ответа было бы достаточно одной привычной ссылки на «необъятность необъятного». Действительно, обширная история русской философии, например, В. Зеньковского, стремившегося дать ее наиболее полный обзор, скорее напоминает энциклопедический словарь или даже справочник, где представлены биографические данные и основные пункты учений отечественных мыслителей. Если перевести все это многообразие в русло настоящего типологического анализа, то его задача в пределах одной книги окажется уж точно невыполнимой. Но есть и иное объяснение. В задачу П.А. Сапронова входило выявление типологического ядра русской философии, имеющего методологическое значение для историко-философского или историко-культурного анализа, выходящего далеко за пределы осуществленного самим автором. Предмет можно сколь угодно расширять в объеме, если наличествует и достаточно разработан метод.
Не сделай автор последнего, и исследование действительно окажется незавершенным по причине отсутствия его единой логики. Поэтому есть имена, обойти которые в процессе построения такой логики никак невозможно, ибо они задают первоначальный импульс движения мысли. Это прежде всего славянофилы, В.С. Соловьев и его последователи.
Но есть и такие мыслители, которые при всей их значительности требуют для понимания сделанного ими приложения сформировавшегося все же за пределами их систем метода, выполняя как бы роль предмета исследования. Действительно, когда речь заходит о наиболее оригинальных сторонах учения того же Л.П. Карсавина — его теории личности, то здесь вдруг проявляется тот самый мифологизм, который в качестве типологической характеристики был выявлен на основе теорий В.С. Соловьева, П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, вследствие его наибольшей в последних концентрации.
В таком аспекте возможность расширения предметного поля, необозначенность его пределов говорит не о недостатке или недоработке авторского метода, а, напротив, о его достоинствах. Эта методология, кстати, не всегда приводит к отрицательным результатам в ответах на вопрос, является ли тот или иной русский мыслитель философом по преимуществу. Напротив, только с ее помощью в корпусе русской философии и удается заметить концепции, так или иначе отвечающие философским критериям. В книге П.А. Сапронова таким образом отмечены труды С.Н. Трубецкого и И.А. Ильина. Возможно и продолжение списка, пусть наверняка и не слишком обширного. Но задача объективного исследования всегда — найти то, что именно есть, реально наличествует, а не то, что кому-то хотелось бы видеть в том или ином явлении. Только такой подход и смог принести результаты, которые демонстрирует настоящая монография.
Журнал «Начало» №9, 2000 г.