Винсент Ван Гог. «Сеятель» и «Жнец»
Ван Гог. Сеятель. 1888.
Холст, масло, 32×40 см. Музей Винсента ван Гога (Амстердам).
За свою недолгую жизнь художника Ван Гог написал несколько полотен на одну и ту же тему. Называются работы «Сеятель» и говорят они об очевидно волновавшей художника теме порождения-сотворения.
Кто-то из вангоговедов припишет многочисленность вариантов этого изображения у Ван Гога его захваченностью полотнами Милле, его старшего современника. Такое, конечно, могло быть, и у Ван Гога есть работы, стилизующиеся под этого живописца. Но здесь надо вспомнить, что в то время не только рождались новые художественные стили, но и мощно черпались идеи и образы «чужих» культур. Это можно назвать и стилизацией, и очарованностью, и открытиями. И у Ван Гога немало работ, где чувствуется, например, дыхание японских художников. Как бы там ни было, но вангоговские «подражания» опознаются мгновенно. Живописная поэтика и изобразительность в его «сеятелях» говорит о вполне самостоятельной идее того, что он изображал.
Основные персонажи этих полотен одни и те же: небо — вспаханное поле — между ними человек. Как три участника космогонической истории о порождении. Но у Ван Гога они, эти полотна, очень разные, точнее, свидетельствуют о разном.
Вглядываясь в его «сеятелей», вспоминаешь, что Ван Гог в своей «доживописной» жизни пытался вступить на путь пасторского служения. Будучи сыном пастора, Ван Гог сам несколько лет был проповедником, чье усердие в несении слова Божия в конце концов вызвало неудовольствие церковных властей. Но этот опыт (когда удачный, когда нет) — сеяния разумного, доброго, вечного — продлился и перешел в изображаемое Ван Гогом.
Кто такой его сеятель? Это тот, чье усилие преображает мир, дает кормление. Но это не божество, а, скорее, исполнитель его воли, кто-то вроде жреца. Труд сеятеля обязательно должен быть благословлен. И благословение дается Ван Гогом изображением царствующего надо всем солнца. На картине 1888 года солнцем заполнен весь небосвод, его лучи выходят за пределы полотна, оно поистине царствует надо всем, не испепеляя и не расплавляя ничего вокруг.
Сеятель у Ван Гога — жрец — сотворит освящающему его труд божеству-солнцу, он уверенно и спокойно вершит свое деяние, бросая семена в так обильно вспаханную и открывшуюся навстречу землю. Здесь земля воспринимается как некое обетование и притча. Семя упадет не на камень, и не у дороги, труд будет не напрасным. Вершащего свое дело ждет обильный урожай.
Быть может, этот сеятель — прообраз Ван Гога, верящего в свое творчество, в свои силы. Был ли это период душевного равновесия художника? Так или иначе, это полотно полно чувством спокойной уверенности автора, как будто увидевшим и себя таким же со-работником, чьи труды так же значительны и бессмертны — такое редкое для его мятущейся души настроение.
Об этом же и вся сценография картины. Могучее, благословляющее солнце-небо. Земля цвета голубой майолики — цвета начала жизни, обещания. Горизонтальное обрамление поля золотой пшеницей, разверзшееся лоно земли. Между ними размеренно вышагивающий сеятель.
Ничего, что в правой стороне картины черные птицы склевывают посеянные зерна, не давая плодам взойти. Пусть они, птицы, будут символами тех, кто ко всему относится поверхностно, склевывая на виду лежащее — здесь их совсем немного.
Совсем иное передается в «Сеятеле» из музея Армана Хаммера, писанного в том же 1888 году. Художник стремится выплеснуть тяжелую для него мысль. Размашистая, чеканящая шаг фигура сеятеля движется по бесконечному, все застилающему черному пространству. Земля напоминает вулканическую лаву, стекающую по своей воле и прихоти. По ней идти трудно, она слишком вязкая, непредсказуемая, хаотичная, неизвестно, что от нее ждать. Она так расплылась, так заполонила собой все, что сладить с ней почти безнадежно. И нет того, кто благословляет твой труд: небо узенькое, резко отделенное: Солнца то ли еще нет, то ли уже нет.
Сеятель должен действовать на свой страх и риск, не ожидая награды. Твой труд может оказаться напрасным, твои семена поглотятся и умрут. Ты один на голой черной зияющей земле. И что ты здесь делаешь? Тебе не одолеть этого поля, оно слишком велико и черно, чтобы ты мог засеять его. И никого вокруг, даже тех птиц, кто заглатывает твои зерна, не дав им взойти и пышно расцвести.
Художник одинок. И нет ему поддержки свыше. Но он должен идти по своему полю, сеять семена своих усилий, чеканя шаг. И верить…
Напряжение передано и в диагональном движении изображаемого поля, и в том, что чернеющий горизонт почти заливает все полотно. И только предчувствуется «танцующее золото, приказывающее петь», а художнику — писать свои картины. То есть надо идти по своему пути, какой бы он ни был.
Ван Гог. «Жнец (по Милле)». 1889.
Холст, масло, 43.5×25.0 см. Частная коллекция.
Решенная совсем в ином колористическом тоне — на самый первый взгляд яркая, солнечная, желто-золотая — картина «Жнец» (1889) по общему настроению тяготеет к только что разобранной. Мы не сразу обнаруживаем среди золотых волн спелой пшеницы полупрозрачную фигуру жнеца. Он кажется то ли тонущим среди этих волн, то ли, что близко, безнадежно старающимся совладать с этой пышной колышущейся стихией. Стихией — потому что не так нам рисуется сцена сборки урожая.
Мы сразу вспоминаем «реалистическую» живопись, где стройные ряды косарей-жнецов возвышаются над колосьями и методично овладевают своим богатством. Здесь же золото урожая готово растворить в себе своего хозяина или поглотить его.
И тут рождается аналогия с образом смерти, пожирающей свою жертву. «Путь зерна» от зарождения через созревание — к плодоношению должен оборваться смертью.
Если сеятель — это тот, кто участвует в зарождении, то жнец обрывает путь. У Ван Гога же, совершенно точно, сам жнец вот-вот исчезнет в пучине так мощно разросшейся природы (как жрец, будет принесен в жертву?).
Весь мир залит солнцем, его светом покрылось все пространство от земли до неба. Все расплавилось под его лучами. Оно еще не испепеляет, не сжигает все под собой. Но недолго осталось ждать, когда расплавленный золотом мир отойдет от своей привычной жизни, дабы, подчинившись силе света, дать через свою смерть новую жизнь. А пока жнец не знает, что он встроился в картину смерти-порождения и барахтается, становясь постепенно прозрачным, как сосуд.
Удивительное и парадоксальное соединено на этом полотне в одном сюжете. Солнце, представ безграничной силой, мощью своего света делает зыбкой границу между вспышкой света и зенитом (закатом?) жизни. Эта мысль усилена редкой для Ван Гога монохромностью.
Вот всего три примера удивительной по пронзительности и выразительности разработки темы зарождения-смерти, о которых Ван Гог говорит не впрямую. Его кисть зримо творит миф, обращаясь к архетипам и вечным образам, давая им трактовку теми неповторимыми вангоговскими линиями и цветом, которыми так запоминаются его картины.
Журнал «Начало» №21, 2010 г.