«К 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя». Вступительное слово

Портрет Н.В. Гоголя работы Ф.А. Моллера, 1841. Государственная Третьяковская галерея.

Вступительное слово к XII Пасхальной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя.

Проведение конференции, посвященной творчеству Н.В. Гоголя, в Институте Богословия и Философии кому-то может показаться странным. Когда мы отмечали 175-летие со дня рождения К.Н. Леонтьева и 150-летие В.В. Розанова, это было понятно. И тот и другой — видные представители русской религиозно-философской мысли. И кому же ее осмыслять, если не богословам и философам. По поводу произведений Н.В. Гоголя то же самое не очевидно. Конечно, богословие и философия вправе обращаться не только к богословским и философским текстам. Вполне возможен, в частности, богословский и философский взгляд на художественное творчество. Но тогда весь вопрос для нас в том, насколько это насущно применительно к Гоголю и его произведениям?

Полагаю, очень насущно. Уже потому, что русская литература остается по сей день самым значительным из созданного в пределах русской культуры. В ней русский человек выразил ее наиболее глубоко и полно. Ничего не то чтобы вровень с ним, но хотя бы сопоставимого русская мысль не создала. С позиций масштабов она находится совсем в другом измерении. Как я это понимаю, русская литература остается вечным укором русской мысли. И для меня совершенно несомненно, что русской философии стать чем-то действительно значимым, а не узко провинциальным можно только освоив опыт русской литературы, переводя литературный ряд в философский.

К Гоголю сказанное относится в первую очередь. В конце XIX — начале XX века русская мысль была в очень сильной степени инициирована Достоевским. Без учета исходящего от него импульса она немыслима, хотя очень часто дело ограничивалось стилизациями в духе Достоевского, заимствованием у него тона, драматизма, напряженности, патетики. Словом, «достоевщиной». С Гоголем произошло другое. Его влияние неизмеримо, громадно в отношении русской литературы, публицистики, даже самоощущения и восприятия русским человеком самого себя и своей страны. Но философский или богословский взгляд на творчество Гоголя — такое особенно в голову никому не приходило. Во всяком случае, внятных следов Гоголя в русской философской мысли не осталось, за исключением работ тех же К.Н. Леонтьева и В.В. Розанова. Зато они и выбиваются из общего строя русских философов, в известном смысле есть исключение в нем.

Между тем, Гоголь задал своей стране такую задачку касательно ее самой, которая не разрешена и в малейшей степени, обескураживает и сбивает с толку уже более полутораста лет. Задачи России задавали и другие наши великие писатели, скажем, Достоевский. Однако, наши счеты с Гоголем особые и ни на что не похожие вот по какому пункту. Что бы Достоевский ни писал про Россию, мы не можем сказать: и сегодня наша жизнь продолжается в России по Достоевскому. Эта страна ушла в прошлое со своими богоборцами, бесами, подпольными человеками, праведниками. Их опыт по-прежнему важен для нас, но это уже не мы. В герои Достоевского сегодня можно разве что рядиться, играть в них. С Гоголем же совсем другое. Россия, которую он создал, все еще живет, она никуда не делась ни как страна, ни как ее обитатели. С Чичиковым или Ноздревым, Хлестаковым или Пифагором Пифагоровичем Чертокуцким все еще можно столкнуться нос к носу. Главное же — их легко узнать в самих себе. Но ведь гоголевская Россия — это страна, в которой жить нельзя. Так же как нельзя быть Чичиковыми или Чертокуцкими. Все это нежить, проваливание в ничто и особенно тогда, когда проваливающиеся чувствуют себя вполне комфортно, довольны собой и своей жизнью. Это ничто прилепилось к нам и от нас неотрывно. В этом есть какая-то мистика. Быть Россией, по Гоголю, и все-таки быть.

Я коснулся, причем вскользь, только одной гоголевской загадки. Но разве этого недостаточно, чтобы почувствовать, что здесь область для богословского и философского осмысления. Ни литературная критика, ни литературоведение ничего существенного по поводу того как, в каком смысле возможна гоголевская Россия и почему она остается для нас вечным теперь, сказать не могут. Но почему-то богословы и философы свои силы в разрешении этих вопросов не пробовали, за упомянутыми исключениями. Давайте сегодня попробуем мы, разумеется, в полном и трезвом сознании своих очень скромных возможностей…

Журнал «Начало» №20, 2009 г.