Интервью: протоиерей Александр Берташ «Проблема нашей памяти»

Интервью иерея Александра Берташ, священника храма Святой Троицы (подворье Череменецкого монастыря), заместителя председателя епархиальной архитектурно-художественной комиссии Санкт-Петербургской епархии, ведущего специалиста Комитета по государственному контролю, инспекции и охране памятников истории и культуры.

Герман:
Расскажите, пожалуйста, о памятниках в Петербурге, которые, быть может, незаслуженно забыты или утеряны.

Отец Александр: Следует отметить, что в советский период всё то, что было связано не только с нашим историческим прошлым, но прежде все с прошлым предреволюционным, оказалось подвержено не только забвению, но и фактически тотальному уничтожению. Я бы сказал, чем ближе к известным событиям 1917-го года это происходило, тем больший масштаб уничтожений мы наблюдаем. В первую очередь это характерно для памятников, связанных с Великой Войной или Великой Отечественной Войной (когда само это наименование впоследствии было заимствованно уже для того, чтобы охарактеризовать совершенно иные военные действия) и её памятников, поскольку действительно в Петербурге существовали братские кладбища для захоронения погибших в эту войну. Например, на Преображенском кладбище, которое потеряло своё наименование и стало называться кладбищем Девятого января. Интересно, что еврейское кладбище сохранило своё название как Преображенское. Более того, все захоронения, которые там осуществлялись, были также уничтожены. Это касается и других кладбищ подобного рода, на которых такие захоронения производились. Например, братское кладбище в Царском селе, которое было снесено с лица земли, включая и церковь Божьей Матери Утоли Моя Печали (она была построена незадолго до известных событий, при непосредственном участии Высочайших фамилий). В наше время были предприняты попытки частичной мемориализации этого кладбища, но, к сожалению, окончательным успехом это так и не увенчалось потому, что, по сути, утонуло в бюрократической рутине. Несколько лет подобного рода работы пытались провести, вплоть до воссоздания церкви, но, к сожалению, это удалось осуществить только частично. Примыкает это место к территории Казанского кладбища в Царском Селе. То же самое касается и святынь, связанных с Царствующим Домом, и особенно, конечно, с последним императором нашим. Так, например, когда под охрану был взят Александровский дворец, то исключительно во всех источниках он фигурировал как памятник архитектуры, и историческое значение его ни каким образом не подчёркивалось. Даже не приходится говорить здесь о Зимнем Дворце, поскольку сложилась такая странная практика, что все памятники, сочетающие в себе историческую и архитектурную составляющую, брались под охрану исключительно как памятники архитектуры. И в этом смысле те исторические события, которые связанны с Зимним Дворцом, по сути – это вся история монархии нашей Нового времени, они отодвигались заведомо на второй план. Сформировалось восприятие подобных памятников отнюдь не как важнейших резиденций Российских императоров, и отношение к этому в обществе практически не изменилось на сегодняшний день.

Герман:
Какие памятники, имеющие отношение к русской государственности, были утрачены в известный период?

Отец Александр:
Что касается памятников, можете себе представить ситуацию, что в Советском Союзе не оставалось ни одного памятника царю Освободителю Александру II, ни одного памятника государю императору Александру Павловичу I, и чудом уцелел единственный памятник Николаю I в Петербурге, единственный памятник императрице Екатерине II, единственный памятник Александру III, и то упрятанный с глаз долой во двор Русского музея и не уничтоженный только потому, что, как почему-то стало считаться в 30-е годы, он выражал личное, критическое отношение скульптора Павла Трубецкого к личности государя императора. Это усугублялось идиотической и глумливой надписью на нём, составленной Ефимом Придворовым (Демьяном Бедным, как он себя называл). Это факт во многом за себя говорящий. И если говорить об этой стороне воскрешения исторической памяти через монументы, то здесь немножко лучше обстоит дело, чем с историческими захоронениями, потому, что некоторое число памятников нашим государственным деятелям, нашим государям воссоздано или восстановлено или даже новые поставлены, но в основном это касается крупных городов, Петербурга в очень малой степени. Но в Москве, как известно, например, восстановлен памятник императору Александру II, правда, не на историческом своём месте и далеко не точно воспроизводящий оригинал, находившейся в Московском Кремле.
Следствием такого отношения к прошлому явилось тотальное уничтожение монументальных памятников. Согласно так называемому «ленинскому плану монументальной пропаганды» было уничтожено множество памятников царям и их слугам. Это уничтожение происходило одновременно с закрытием храмов, тогда еще в основном домовых церквей. Уничтожение памятников и появление новых на их местах, вплоть до появления памятника Иуде, который, как известно, был поставлен в Свияжске, естественно меняло исторические горизонты: появлялась совсем иная система ценностей. Иные герои пришли на смену той, многими веками сформировавшейся традиции. Трудно представить, что Иуда или Брут, которые тоже были в числе тех, кому предполагалось строить памятники, на протяжении нашего исторического развития так или иначе были почитаемы в народе. Нужно сказать, что Бог миловал, и эти «произведения» изготавливались из нестойких материалов, посему долго не простояли.
Показателем отношения к традиции служит, конечно же, отношение к мемориальным надгробиям, памятникам и кладбищам нашего города. Во всяком случае, ни в одной стране мира такого отношения нет. Если мы подумаем с вами, то фактически в России, где насчитывалось 1287 монастырей и монастырских подворий, по сути, не уцелело ни одно монастырское кладбище. И более-менее сохранившиеся можно перечислить по пальцам: например, кладбище Донского монастыря в Москве. Можно сказать, что оно в значительной части уцелело, но даже кладбище Новодевичьего монастыря было уничтожено, и уже в послевоенные годы расставлены были на этих местах памятники историческим деятелям. Если вы обратите внимание, то, например, надгробия Дениса Давыдова и Владимира Соловьева – это новые надгробия с советской орфографией, поставленные на месте тех, которые были уничтожены (С. М. Соловьёва – это семейная усыпальница). Даже кресты были спилены в советское время, просто на старых цоколях крестов перебили надписи с советской орфографией. Денису Давыдову сделали такой советского типа памятник с бюстом. То же самое касается и Александро-Невской Лавры, где только лишь Лазаревское кладбище в значительной степени своей уцелело, а Никольское, особенно Тихвинское, пострадали чрезвычайно сильно, ну а о кладбищах провинциальных монастырей здесь и говорить не приходится. То же самое относится и к приходским кладбищам, причем не только православным. Например, самое известное кладбище в России, немецкое лютеранское Смоленское кладбище, на сегодняшний день в катастрофическом состоянии и является, по сути, сборищем каких-то совершенно асоциальных людей, и большинство надгробий там уничтожено совершенно, стерто с лица земли. Уничтожение происходило по идеологическому принципу: в первую очередь уничтожались захоронения представителей правящих кругов общества, государственных деятелей России, деятелей право-монархического толка, представителей духовенства, купечества и т. д. — по убывающей. И если вы в современный город приедете, то вы не найдете практически старое, дореволюционное кладбище, которое в более-менее надлежащем виде сохранилось. Такого рода уничтожение исторического ландшафта отражало основную задачу власти в области исторической – создание нового поколения Иванов, не помнящих родства, которые отсчёт истории вели бы от событий 1917 года. Такие, выращенные в пробирках гомункулы, должны были спокойно и с пониманием воспринимать репрессии, политику на уничтожение лучших представителей всех классов русского общества, которые породил большевизм со времени своего прихода к власти.

Герман:
Да, и касаемо кладбищ уже современных, советского периода и типа, ведь и они в каком плачевном состоянии у нас находятся?

Отец Александр:
В общем да. Плоды приходится пожинать на сегодняшний день. Уничтожение исторической памяти не прошло безвозвратно. В этом отношении к тем, кто занимался этим уничтожением, отношение такое же. Это означает разрушение всяких устоев общества, начиная с семейных. Это тоже одна из важных составляющих отношения к историческим некрополям, это не только отношение к истории, но и отношение к своей собственной семье, своему роду, своим близким. Конечно, это крайним образом негативно сформировало тот период, о котором мы говорим.
Герман:
Иллюстрация: недавно мы с братом ездили в Ивангород на старинное кладбище. Вы знаете это место и то, в каком оно состоянии находится ужасном. Буквально на следующий день брат поехал в Финляндию и случайно попал там на одно из старинных местных кладбищ. Его поразило две вещи: первое – чистота, а второе то, что на некоторых могилах горели лампады, огоньки были словно разбросаны по кладбищу, хотя то был будний день.

Отец Александр:
Да, и что касается русских кладбищ заграницей, то опять-таки, нигде мы не найдём так хорошо сохранившееся русское кладбище. Будь то любая страна: Франция, Германия, Финляндия, везде мы находим русские кладбища намного более сохранные и ухоженные, чем даже самые знаменитые исторические кладбища в пределах нашего Отечества.

Герман:
То есть там они такие, какие были здесь до 17-го года?

Отец Александр:
Несомненно. Даже несмотря на то, что заграницей существуют достаточно строгие требования к сохранению кладбищенского срока (это, когда невостребованные надгробия, за которыми не ухаживают, сносятся, и в некоторых странах этот процесс достаточно интенсивен, например, скажем, в Дании), но даже несмотря на это, состояние и сохранность, даже процентная сохранность надгробий на русских кладбищах, казалось бы, достаточно чуждых в тех культурах, в которых эти кладбища существовали, она намного лучше, намного выше.

Герман:
А русские кладбища, они отличаются по своему виду, архитектуре от европейских того же времени?

Отец Александр:
Конечно, и в первую очередь это заметно в том, что на русских кладбищах в большей степени присутствовала церковная символика в отличие от протестантских кладбищ, где она постепенно уже, даже в начале 20-го столетия, сходила на нет. И достаточно специфично, например то, что идея парка-некрополя, которая, опять-таки, появилась первоначально на Западе, у нас не нашла особого развития в начале 20-го столетия, а реализовалась уже на примере Тихвинского кладбища Александро-Невской Лавры, где было уничтожено более 95% захоронений.
Если надгробия уцелели, то обратите внимание: на большинстве памятников сбиты кресты, причём сбивались они централизовано, это совершенно точно. Цоколи памятников при этом иногда даже сохранялись. Везде уничтожены были лампады, иконы, которые находились в киотах; и таким образом, если кладбище не было уничтожено физически, то с надгробий всякие признаки церковные были стёрты новой властью. Это происходило на протяжении всего предвоенного периода, а в эпоху хрущёвских гонений было довершено начатое. Тогда множество кладбищ было уничтожено с закрытием церковных приходов. И с проведением в жизнь плана «политики неперспективных деревень», когда жителей переселяли на социальную усадьбу колхоза и совхоза, а деревни, в которых находились ранее и приходы, упразднялись. А соответственно гибли и кладбища. Вообще, это отдельная тема – гибель деревень, строительство гидротехнических сооружений. Уникальная среда в нашей мировой истории, когда затапливались не только плодородные земли, но и целые не только сёла, но и города, которые смывало, соответственно смывало и кладбища, которые там находились.

Герман:
Отец Александр, как на Ваш взгляд, насколько изменилось отношение к памятникам у наших соотечественников за последние десятилетия?

Отец Александр:
Если говорить о кладбищенских памятниках и захоронениях, изменений практически никаких не произошло. Хотя небольшие инициативные группы, подобного рода вопросами занимаются. Но в целом ситуация усугубилась. Любопытно, что для ухода за историческими надгробиями ещё около десяти лет назад выделялись определённые финансовые средства из бюджета, а впоследствии это прекратилось под предлогом опасения за нецелевое расходование средств. Таким образом, даже те небольшие копейки, которые шли на то, чтобы ухаживать за могилами, перестали выделяться, и этот вопрос оказался исключительно под контролем доброй (не всегда) воли руководства конкретных кладбищ.

Герман:
Есть ли такие места и памятники, которые лично ля Вас дороги?

Отец Александр:
Ещё сохраняется могила моей прабабушки, что в общем тоже большая редкость в наших семьях. Но нужно сказать, что она находится уже на новом, послевоенном кладбище, которое появилось на месте уничтоженного исторического кладбища под Киевом. А здесь, в нашем городе, блокадные захоронения, и поэтому могилы моей бабушки и других родственников либо отсутствуют, либо существуют символические, напоминая о приблизительном месте, где захоронения осуществлялись. Поэтому могилы моих родственников и, собственно говоря, у подавляющего большинства людей, которых я знаю, так или иначе оказались утрачены. Они разделили общую судьбу подавляющего большинства захоронений вообще в нашем отечестве. То же самое касается и исторических адресов, которые, к сожалению, уже на сегодняшний день не восстановимы.
Другое дело, что есть отдельные группы людей и организации, как ваше замечательное общество, которые занимаются мемориализацией подобного рода мест, но я бы сказал, что общей картины это не меняет на фоне того беспамятства, которое сейчас и в последнее время особо активно культивируется. Только этим беспамятством можно объяснить то, что постоянно предпринимаются попытки превозношения советского недавнего прошлого под видом диалектических рассуждений на тему того, что
не всё же бывает черное и белое, и обязательно должны быть какие-то полутона. Но в итоге всё получается какое-то серое, и результат этого плачевен потому, что по сути такого рода позиция во многом формирует мировоззрение нашего молодого поколения, которое либо проникается непонятной любовью к советизму, либо, что чаще всего бывает, абсолютным безразличием к прошлому, какому бы то ни было, потому что, видимо, интуитивно чувствует, что превозносить этот советизм не есть та задача, которая их может увлечь.

Герман:
Такая не радужная перспектива вырисовывается, и все-таки Вы видите какой-то выход?

Отец Александр:
Трудно представить, что это вполне возможно на фоне доминирования какой-то одной идеологии у общества, потому, что если всё-таки есть в обществе разномыслие, если есть возможность высказывания различных взглядов, то тогда облегчается задача просветительская, потому, что появляются альтернативные точки зрения, возможность выбора. Пока что ещё такой выбор в оценке нашей истории существует, но все-таки, я бы сказал, что доминирующей линией здесь является позиция агрессивная, которая не преследует своей целью поиск истины, а внедрения некой идеологической схемы, которая, по сути, продолжает линию, если угодно, краткого курса ВКПБ. Поскольку объясняется, что вся русская история была направлена в одну лишь сторону – постоянного стремления к централизации. И все то, что у нас происходило – укрепление власти под началом единоначального монарха, и это был единственный безальтернативный вариант. Хотя на сегодняшний день есть серьёзные работы, посвященные тому, например, как обстояло дело в Великом княжестве Литовском, которое явно являлось альтернативным Московскому царству государственным образованием. Но до серьёзной дискуссии об этом речь не дошла. Это же касается и последнего царствования. Здесь всё то же, к сожалению, изображается либо чёрным, либо белым цветом, но объективную картину представить себе довольно трудно; даже такие художественно-исторические произведения, как например, «Красное колесо», и как вообще творчество Солженицына, которое обладает несомненным здравым смыслом, а этого именно нам в первую очередь не хватает. Документы, которые были у меня в руках, представляют печальную, но объективную картину этой эпохи. Вообще без понимания эпохи февраля мы не поймем ни октября, ни дальнейшее развитие советской истории.

Герман:
Такое возникает ощущение порой, что в нашей стране и Солженицын ничего не писал, и никто его не читал, как будто ничего этого не было. Непонятно, почему так получилось, когда все факты казалось бы налицо?

Отец Александр:
Потому, что доминирующий мейнстрим в обществе – однозначность идеологического подхода именно и не позволяет дотянуться до определённой широты восприятия, которая здесь необходима. Какие-то вещи не уничтожаются, как это было в советское время, а может быть, это отчасти к ним и привлекало, скажем, «Архипелаг ГУЛАГ» был запрещён, и сколько я помню, существовало желание его прочесть и понять ту эпоху, даже более, чем в то время, когда это всё просто напросто замалчивается, то есть уходит на второй план. Мне сейчас кажется, что в современном обществе акценты расставлены однозначно, но при этом альтернативная точка зрения не уничтожается на корню, а именно на второй план отодвигается. Это позволяет нам везде говорить, что у нас есть свобода слова, свобода толкования нашей истории, а на самом деле этой свободы нет потому, что этому мнению не дают широко распространяться и тем самым формируется безразличие вообще к этой проблематике в целом. Может, это и ставится задачей такого оболванивания людей, но я не конспирололг и поэтому не буду те тёмные силы называть, которые это инспирировали, и я сомневаюсь в их существовании и думаю, что многое находится в наших собственных руках. И если мы какую-то идеологическую составляющую видим, то это нам ничуть не мешает её преодолевать, во всяком случае в себе. Источников все-таки хватает, чтобы мы могли и нашу историю получше узнать и составить себе по этому впечатление о сегодняшнем времени. По сути действительно, да, это безразличие и беспамятство, которое вследствие такого подхода формируется и в общем уже вполне сформировалось. Это касается не только области нашей истории, но мне кажется, что историческая сфера, она ведь принципиально важна. Опять-таки я уверен, что понимание современной ситуации невозможно без исторического её осмысления, но видимо, это мало кому интересно, и мало кто на сегодняшний день в этом чувствует нужду.

Герман:
Это происходит, наверное, потому, что нас отучили адекватно воспринимать свою историю. Нам рисуют блеклые картинки, за которыми никто не хочет видеть реальных людей, конкретных личностей.

Отец Александр:
Да, и их поступки, причины и мотивацию, что немаловажно на самом деле.
Для меня здесь самым трагичным является полное фактически отсутствие представления о периоде так называемых сталинских репрессий, которые совершенно очевидно не были сталинскими в том смысле, что персонифицируя их, мы уходим фактически от осуждения коммунизма как идеологии. У нас получается, что был некий плохой человек, которого звали Сталин, и который устраивал репрессии, а вокруг него были честные большевики и чуть ли не ленинцы, как у нас любили в конце 80-х годов говорить, и эти ленинцы чуть не являются пострадавшей стороной. Тем самым уводится проблема восприятия коммунистической идеологии самой по себе, как преступной идеологии, и подменяется осуждением конкретных персонажей
нашей истории. С другой стороны, существует, конечно, замалчивание событий этой эпохи и сточки зрения нравственной, христианской. Невозможно поле, в котором ведётся эта дискуссия: ну, замучено было миллион человек или пять миллионов человек, или двадцать миллионов человек. Двадцать миллионов или девятнадцать, вот это становится предметом принципиального спора, в том числе и в профессионально-исторической среде, на мой взгляд, это означает полную аберрацию нравственных представлений о том, что же собственно у нас происходило. Конечно, это симптом антипокаяния, то есть, здесь никакой перемены ума не происходит, никакого процесса осмысливания нет, и нет соответственно желания, чтобы это не повторялось. Я все-таки не думаю, что это реально повторение сейчас всех этих трагических событий, но опять-таки без их осмысления нам ничего не становится понятным в нашей жизни. С другой стороны видно, что в общем-то такие дискуссии, на таком уровне в этой сфере: «все-таки 18 или 19 миллионов», или «был ли «вождь всех времён и народов» великим полководцем или гениальным», и в такого рода подходе существует, видимо, заинтересованность. Только при такого рода отношении возможно говорить о нашем славном прошлом и о наших каких-то заслугах. По сути, к числу этих заслуг, если взять весь советский период на сегодняшний день, можно отнести только победу во Второй Мировой войне. А всё остальное затуманивается и в этой плоскости ведутся дискуссии, на мой взгляд, достаточно бесплодные потому, что нет общей нравственной оценки и, если угодно, юридической. Не так уж было бы странно требовать нечто подобное Нюренбергскому процессу. Я не сторонник каких-то запретов на деятельность соответствующей партии, но идеология должна быть, несомненно, однозначно осуждена.

Беседовал Герман Сунайт.
Журнал «Невский Наблюдатель» 2010 год.