Новочеркасск. По местам Белого движения
В 40 километрах от Ростова-на-Дону находится главный город донского казачества – Новочеркасск. Во время Гражданской войны здесь располагалась столица Донской области. Новочеркасск вместе с Ростовом и Екатеринодаром был одним из центров антибольшевистского сопротивления на юге России вплоть до начала 1920 года. Во время поездки в Ростов, о которой было рассказано в первой части репортажа, я посвятил один день визиту в Новочеркасск – и ничуть об этом не пожалел. Уютный провинциальный городок произвел самое приятное впечатление.
Стояла жаркая майская погода, и все жители словно попрятались по домам от палящего солнца. Отдельные прохожие на пустынных улицах старались держаться в тени и не делать лишних движений. Если деревянные домики заменить на белые каменные постройки, можно бы было подумать, что это какая-нибудь деревня на юге Испании во время сиесты. По всей видимости, за 100 лет центр Новочеркасска почти не изменился. В 1918 году участник похода Яссы – Дон штабс-капитан Антон Васильевич Туркул так описывал свои впечатления от города: «А на дворе был май. Все так легко, светло: дуновение ветра в акациях, солнце, длинные тени на провинциальном бульваре, мягком от пыли, стук калиток, молодой смех, далекая военная музыка и вечерние зори “с церемонией”, торжественное “Коль славен”. Удивительно свежи все эти воспоминания о Новочеркасске, названном в одном из приказов Дроздовского “нашей землей обетованной”».
Аналогичные впечатления от донской столицы сложились и у участников Ледяного похода, некоторые из которых в мае 1918 года прибыли в Новочеркасск для выздоровления и отдыха после своей эпопеи. «Обвязанные грязными бинтами, хромые, рваные, с тряпками, мешочками, с палочками, они уже сошли с парохода и ковыляют, идут в город. На улицах прохожие останавливаются, удивленно смотрят на оборванцев и осторожно спрашивают: «Вы кто такие? Откуда?» – «Корниловцы, из похода вернулись». – «Ааа!» – тянут прохожие, спокойно ускоряя шаг… В Новочеркасске как будто ничего не менялось. Опять на чистеньких улицах мелькают разноцветные формы военных, красивые костюмы женщин, несутся автомобили, идут казачьи части. Только раненые корниловцы явились диссонансом. Хромые, безрукие, обвязанные, с бледными лицами, идут они по шумящим, блестящим улицам…», — вспоминал первопоходник, писатель Роман Гуль.
Главная достопримечательность Новочеркасска – Вознесенский Войсковой Кафедральный собор (площадь Ермака), построенный в конце XIX – начале XX века. От вокзала до собора – 15 минут пешком, однако идти приходилось в горку, и, когда я дошел до площади Ермака, было приятно выпить стакан холодного кваса, стоя в тени деревьев и любуясь издали величественным храмом. Собор стоит посередине площади, на которой разбросаны несколько памятников – герою Кавказской войны генералу Бакланову (именно он использовал знаменитое черное знамя с черепом и костями и с цитатой из Символа Веры), покорителю Сибири атаману Ермаку Тимофеевичу и Памятник примирения и согласия. Последний напоминает о трагических событиях Гражданской войны. Мальчик, которого провожает его мать, делает выбор между буденовкой и винтовкой с одной стороны (красные) и шашкой и фуражкой с другой (Белые).
Сам собор производит очень внушительное впечатление как снаружи, так и изнутри. В советскую эпоху, уже после войны, в нем разрешили проводить церковные службы, однако часть собора использовалась как продуктовый склад. В начале XXI века храм был реставрирован, а в 2014 году собору был присвоен статус Патриаршего. В усыпальнице покоятся останки атаманов Платова и Бакланова, а перед алтарем выставлены знамена казачьего Донского войска.
В Войсковом соборе есть киот в память о чинах Марковского полка с характерным белым крестом на черном фоне и киот, посвященный солдатам и офицерам Добровольческой армии. Хотя во время Гражданской войны между добровольцами и казаками регулярно возникали разногласия, в XXI веке прихожане главного казачьего храма России бережно хранят память о Белых воинах.
Недалеко от собора расположен атаманский дворец (Дворцовая ул., 5 А). Здание, построенное в середине XIX века, служило резиденцией атаманов Всевеликого войска Донского. В июне 1917 года атаманом был избран генерал Алексей Максимович Каледин (ударение на «и»). Генерал Деникин вспоминал о своем визите в атаманский дворец к генералу Каледину в мрачном ноябре 1917 года, сразу после своего приезда на Дон: «Направился к Каледину, с которым меня связывали давнишнее знакомство и совместная боевая служба. В атаманском дворце пустынно и тихо. Каледин сидел в своем огромном кабинете один, как будто придавленный неизбежным горем, осунувшийся, с бесконечно усталыми глазами. Не узнал. Потом обрадовался». Три месяца спустя этот храбрый русский офицер застрелился от безысходности, считая, что Россия окончательно погибла.
Рядом с атаманским дворцом находится церковь Святого Благоверного Князя Александра Невского. По некоторым данным, именно в этом храме 7 января 1918 года генерал Деникин обвенчался с Ксенией Васильевной Чиж. Таинство проходило в темноте, без церковного хора, а из гостей присутствовали только генерал Марков, полковник Тимановский и адьютанты Деникина и Маркова. Чтобы не привлекать лишнего внимания, венчаться решили не в Войсковом соборе, а в более скромной церкви. После Гражданской войны Ксения Васильевна отправилась вслед за мужем в эмиграцию. Она скончалась в 1973 году во Франции, пережив Антона Ивановича на 26 лет.
Еще одно интересное здание в центре Новочеркасска – Мариинский Донской институт благородных девиц (Пушкинская улица, д. 111). Это учреждение было основано в 1853 году. После поражения Белых в Гражданской войне институт переехал в Югославию, где функционировал вплоть до оккупации страны нацистами в 1941 году.
В мае 1918 года, после похода отряда полковника Дроздовского, в свободных спальнях института располагались чины Первой бригады русских добровольцев. Туркул в своей книге «Дроздовцы в огне» вспоминал о жизни в стенах института: «Обедали мы в три смены. Командир батальона, ротные командиры и начальница института сидели отдельно, на возвышении, совершенно так, как воспитатели в столовой кадетского корпуса. Щи и кашу разносили по столам институтки. Были трогательны эти наклоняющиеся девичьи головы в мелко заплетенных косах, свежие лица сирот в белоснежных пелеринках».
В конце мая дроздовцы оставили Новочеркасск. Штабс-капитан Туркул описал прощальный бал дроздовцев в Мариинском Донском институте: «Это было в конце мая. Нашим юным хозяйкам, новочеркасским институткам, мы дали прощальный бал. Я не забуду полонеза, когда полковник Жебрак, приволакивая ногу, шел в первой паре с немного чопорной начальницей института; не забуду белые бальные платья институток, такие скромные и прелестные, и длинные белые перчатки, впервые на девичьих руках.
Бал был торжественным и немного грустным. Я вижу в полонезе сухопарого рыжеусого Димитраша, с зелеными смеющимися глазами. Он был безнадежно влюблен во всех институток вместе. Я вижу простые и хорошие русские лица всех других, слышу смех, голоса. Немногие из них, очень немногие, остались среди живых.
В полночь на балу случилось замешательство: начальница отослала в спальни младших воспитанниц. Оркестр умолк. Как бы померкли самые огни люстр. Послышались подавленные детские рыдания. Лица институток стали белее их накидок.
Никогда мы не видели полковника Жебрака таким виноватым и растерянным: шутка ли сказать, он просил начальницу нарушить институтские правила и разрешить малышам остаться. Но начальница была непреклонна. Мать двух офицеров — один был убит, а другой, герой, награжденный золотым оружием, пропал в бою без вести, — начальница была так же неумолима в институтском распорядке, как Жебрак в полковом.
Просил начальницу и я. Отказ. Я стоял перед седой старой дамой в шелковом платье с бриллиантовым вензелем на плече, как перед командиром полка, во фронт. Она доказывала мне, что правила нарушать нельзя.
— Так точно, слушаюсь, — только отвечал я.
Удивительнее всего, что это и подействовало. Начальница слегка улыбнулась и внезапно разрешила всем воспитанницам остаться еще на несколько танцев, а обо мне отозвалась с благосклонностью — «какой воспитанный капитан», — вероятно, за то, что я стоял перед ней во фронт, каблуки вместе.
Светлее стали огни, обрадовался оркестр, наши заплаканные хозяйки положили руки на плечи кавалеров и замелькали, снова понеслись в танце, обдавая прохладой и шумом.
Хромой Жебрак, влюбленный Димитраш, вся наша молодежь страшно бережно, ступая немного по-журавлиному, водили в танце малышей, едва перебирающих туфельками, еще заплаканных, но уже счастливых. Все мы с затаенной печалью слушали детский смех на нашем последнем балу.
А на рассвете во дворе института поставили аналой, и в четыре часа утра по опустевшим залам, где еще носился запах духов, отбивая шаг, мы вышли на плац и в походном снаряжении стали покоем у аналоя. В ту ночь в институте не спал никто».
Естественно, что многие воспитанницы института успели влюбиться в офицеров. Туркул пишет, что за месяц в Новочеркасске дроздовцы сыграли около пятидесяти свадеб. Многие из новобрачных очень скоро потеряли своих молодых мужей. «Я помню бледное лицо молодого офицера моей роты Шубина, помню, как он склонился к юной девушке. Все эти дни Шубин носил куда-то букеты свежих роз, однажды мне даже пришлось посадить его под арест. Он прощался со своей невестой. Ему, как и ей, едва ли было девятнадцать. Его убили под Армавиром», — вспоминает Антон Васильевич.
«Плавно запел егерский марш. Короткие команды. Мы пошли, твердо, с ожесточением отбивая ногу. Скрежетало оружие, звякали котелки. А мимо нас, как бы качаясь, уходила толпа, широкий песчаный проспект, низкие дома, длинные утренние тени, тянувшиеся поперек улицы. Уходил наш последний мирный дом, земля обетованная, наша юность, утренняя заря…» — с такими мыслями уходили дроздовцы из Новочеркасска.