Игра с потусторонним. Разговор в Эрмитаже
Когда: с 5 сентября 2018 г. по 13 января 2019 г.
Где: Государственный Эрмитаж, выставка: «Эпоха Рембрандта и Вермеера. Шедевры Лейденской коллекции»
Выставку посетили Юлия Кузнецова и Антонина Шашкина
На картине Питера ван Лара «Автопортрет с атрибутами занятия магией» изображен сеанс занятия магией, популярной в XVI-XVII вв. Магия и религия, начиная с первобытных времен, существовали рядом, при этом внутренне были противопоставлены. С одной стороны, обе реалии тяготеют к обращенности к сакральному, однако, далее начинаются различия. Целями всех магических ритуалов является принуждение высших (демонических) сил к выполнению человеческих просьб и овладение этими силами. Скорее, даже, не просьб, но требований. Средства отражают цели. Последователь оккультизма всегда обращается к демонам требовательно, действует заговорами, заклинаниями. Причем, эти обряды должны предельно точно исполняться, иначе не получится, цель не будет достигнута. В религии же молитва — всегда просьба и апеллирование к воле Бога.
В эпоху Возрождения на фоне обращения к Античности возобновился интерес к магии. Но в отличие от первобытных и античных форм, магические ритуалы эпохи Возрождения несут на себе отпечаток скорее развлечения и любопытства, чем серьезных сеансов.
Антонина Шашкина: Питер ван Лар как будто изображает как раз такую несерьезную забаву. Да, обряд точно исполнен, но похоже, что герой (напомним, это автопортрет) вовсе не готов был к тому, что эта забава обернется реальной встречей с дьяволом. Какая эмоция всё-таки изображена на лице художника? Не жаждет ли он продолжения?
Юлия Кузнецова: Мне кажется, что на лице художника одновременно присутствуют удивление и страх, хотя, конечно, во многом описание эмоционального состояния может быть субъективным. Вот, например, объяснение-аннотация Эрмитажа, висящая около картины, говорит нам о том, что в своей композиции Питер ван Лар исследовал проблему, которая занимала многих художников Италии и Голландии: как изобразить страх и удивление. В целом, я с этим обобщенным текстом соглашусь, но отмечу все же на мой взгляд важную деталь: удивление это не всамделишное, если так можно выразиться. Да, это похоже на забаву, и скорее всего тут есть что-то от забавы детской. Или, скажем, забавы театрализованной, причем излишне, на что указывает большое количество «реквизита» вокруг незадачливого мага. Все вроде бы призвано убедить зрителя в серьезности осуществляемого ритуала — вызова нечистой силы, но у художника что-то не получается, и пока картина вызывает улыбки и понятный интерес публики, а, судя по количеству людей, стоящих у картины, можно смело подтвердить, что картина действительно привлекает внимание.
Антонина Шашкина: Если художник изображает на картине самого себя, значит, он отдает себе отчет в том, что его занятия могут закончиться подобной встречей. В противном случае же получается, что он не воспринимает магию всерьез и эта картина — ни что иное как ирония. Не является ли тогда именно картина (а вовсе не оккультные сеансы) заигрыванием с инфернальными силами?
Юлия Кузнецова: Не уверена, что какой-либо встречей может закончится эта изображенная забава. Если говорить о встрече вообще, то нужно иметь в виду, что по-настоящему встреча возможна только как встреча личностей. А о встрече человека с инфернальным, как о встрече двух лиц мы говорить просто не можем. Человек либо противостоит злу, либо его принимает, т.е. сам впускает тьму в себя. Мне кажется, что все-таки целью художника было нечто людям и миру продемонстрировать всерьез. Попытка показать нечто действительно страшное, с чем как раз таки заигрывать не нужно, была. Другое дело, что она не совсем и не во всем удалась. Не могу я также согласиться, что это только лишь ирония художника. И на ум тут приходит известная пословица: в каждой шутке есть доля правды. В общем-то, такая ирония может заставить нас задуматься, несмотря на явную декоративность в деталях и непосредственную эмоциональность «колдуна» на картине.
Антонина Шашкина: Пентаграмма — известный оккультный символ, его значение может быть разнообразным. Сердце с воткнутым в него ножом — обычно символизирует сильную боль от любви и желание отомстить, что само по себе несовместимо. Почему художник выбирает именно этот символ?
Юлия Кузнецова: Это довольно распространенные символы, и, наверное, можно совсем ничего не знать о любовном привороте и заклинаниях, но все равно в голове обязательно возникнет образ красного сердца (разбитого или с ножом, как на картине), вспомнится погасшая свеча и старинные книги, пентаграмма, конечно же, появится в воображении тоже. Ну, а без черепа, в котором что-то варится, совсем не сможет обойтись ни один более ли менее приличный магический ритуал. Все это некие знаки и штампы о магическом, плотно засевшие в человеке. Думаю, что при желании такой ритуал может провести кто угодно, к примеру, даже мы (шутка). И, откровенно говоря, наигранное удивление «колдуна» заставляет меня думать, что и лапы чудовища тоже вполне могли бы быть частью впечатляющего реквизита, если бы это была не картина, а сцена какой-нибудь театральной постановки.
Антонина Шашкина: Участник оккультных действий, в пределе — маг, должен быть готов к тому, что за свои тайные знания, общение и управление тёмными силами придется заплатить собственной душой. Готов ли к этому персонаж, изображенный на картине?
Юлия Кузнецова: Нет, конечно, этот персонаж ни к чему не готов, как впрочем каждый вступивший на этот путь человек не может быть готов к такой расплате. В каком-то смысле, это линия размышлений нас выводит к самоубийству: отдать свою душу — зачеркнуть себя для жизни. И, конечно, вопрос тайных оккультных знаний, общения и управления темными силами — это известная иллюзия, а вот, кто на самом деле готов управлять человеком в обмен на его готовность пойти навстречу тьме, отвернувшись от Бога, — это вопрос уже гораздо более серьезный. Ничего подобного эта картина голландского художника нам не говорит. «Дьявол не шутит» — вот максимум предупреждений написанных на листе с нотами, которые готов дать нам живописец. И, в общем-то, мне кажется, что это не очень убедительно. Зло действительно не шутит, но только здесь, на картине, все выглядит именно как забава, шутка или сон, который вскоре закончится, и когтистые лапы чудовища, по закону жанра, не успеют до тебя дотянуться. Тогда можно будет проснуться и улыбнуться: «Надо же, что только не приснится!».
Антонина Шашкина: И всё-таки, магия является игрой лишь до тех пор, пока человек не начинает отдавать часть своей души, т.е. пока зло не начинает входить в него? Пожалуй, что нет, ведь даже прельщаясь этими «играми в магию», человек уже теряет пусть малую, но часть себя. Поддается соблазну походить по лезвию ножа, вкусить запретный плод. Это начало, а потом затягивает. Может, такова была задумка художника, но она не удалась?
Юлия Кузнецова: Да, думаю, что в том числе замысел художника мог быть и такой. Заигравшись, конечно, ничего хорошего тебя не ждет, а путь назад, к обретению себя может стать непосильным для земной жизни. Но еще важно уточнить, что значит «потерять себя»? Если мы исходим из того, что источник жизни человека — Бог, то получается, что человек отходит от того, каким его Бог задумал. Таком образом, теряя себя, человек отворачивается от Бога, не доверяет Ему свою жизнь, и тогда взывать о потерянном в себе человеку некому, он находится словно в ловушке, в которую увлечение магией его завело. Вырваться из этого замкнутого круга можно только через покаяние. Но ведь ни о каком покаянии, или хотя бы о сожалении, художник нам не говорит, мы видим только страх и удивление на лице героя картины.
Антонина Шашкина: Конечно, ни о каком покаянии на картине и речь идти не может, но сожаление… Возможно, когда страх уступит место рефлексии, появится и сожаление. Другой вопрос: расположен ли данный персонаж к рефлексии.
Юлия Кузнецова: Кстати, мне в этой связи вспоминаются наши национальные, так называемые «святочные» гадания. Из разных уст и сторон доносится, что наиболее благоприятное время для гадания — с 6 по 19 января, т.е. за две недели до Крещения, именно в это время гадать «можно», как утверждают эти источники. Причем основными действующими лицами здесь являются молодые девушки, которые то ли хотят узнать имя и как выглядит суженый ряженый, то ли уже приворожить готовых претендентов. Это ведь тоже о желании заглянуть вперед в будущее, о своих хотениях, а значит о недоверии Богу. Вспомним слова Евангелия: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Матф. 26:39).
Антонина Шашкина: По поводу гаданий. Да, думаю, что это как «малая магия» — свидетельство недоверия Богу, и непонимания основ христианства. Непонимание, что в основе всего лежит любовь: любовь Господа к своим чадам и как частность, любовь супружеская, которая посылается только Богом.
Неожиданной находкой в зале по соседству с выставкой стал портрет Николая II, написанный И.С. Галкиным по заказу Петровского коммерческого училища в 1896 г. После октябрьского переворота училище стало школой и в 1924 г. на оборотной стороне полотна был написан В.М. Измайловичем портрет Ленина на фоне Петропавловской крепости.
История этого «курьезного портрета» необычна.. Приведем небольшую справку. В советское время в петербургской школе № 206 висел портрет Ленина кисти Измайловича, пока в 1970 году один из школьников во время мальчишеской драки не повредил картину. Так холст оказался продырявлен, тогда средств и, наверное, желания на реставрацию полотна не нашлось, и поврежденное место закрыли тряпкой. Наконец, в 2013 году портрет отправили на реставрацию в художественную академию имени Штиглица. Во время стандартной подготовки к реставрации специалисты сделали удивительное открытие. Выяснилось, что на другой стороне холста под слоем краски есть еще одно, более старое по времени, изображение — портрет Николая II. Осенью 2016 года после окончания реставрации «Двойной портрет императора Николая II и В. И. Ленина» представили широкой публике, а позже он появился в Эрмитаже на открытии выставки «Зимний дворец и Эрмитаж. 1917. История создавалась здесь», где находится и сегодня.
Юлия Кузнецова: Да, действительно неожиданное соседство и продолжение магической темы, и положение здесь, конечно, коренным образом отличается от предыдущей забавы, игры с потусторонним. Мы видим портрет царя, где на обратной стороне изображен самозванец. Т.е. самозванец, который решил занять место царя. Но занять место царя означает его убить. К слову, портрет Николая II был замазан слоем краски. Получается, что мы видим портрет императора и его убийцу практически на одном полотне, и это называется «двойной портрет». Вообще-то, термин двойного или парного портрета подразумевает изображение, например, супругов или других родственников. Но называть такое изображение двойным, на мой взгляд, просто абсурд.
Антонина Шашкина: Получается, что такой шаг как бы уравнивает или даже возвышает фигуру вождя над императором. Неужели люди могли так быстро в это поверить? Думаю, что логика была проста: 1924 г. – экономически сложное время, а тут висит хорошее огромное полотно, почему бы и не нарисовать? Но такая утилитарная причина приводит к подмене одного другим, к оборотничеству. Эксплуатируя образ российского императора художник достигает своей вполне определенной цели — показать, что эти фигуры не просто одного ранга, а персонаж в кепке поверг императора. Можно ли усмотреть в этом уже не изображение игр со сверхъестественным, как в «Автопортрете с атрибутами занятия магией», а результат этих отнюдь не безобидных игр?
Юлия Кузнецова: Да, «игра» оказалась далеко не безобидной. В эту игру в атеизм и в магическое мы продолжаем играть по сей день. В каком-то смысле инфернальное вошло в нас.
Антонина Шашкина: Интересно, а почему всё-таки Ленин написан именно на оборотной стороне, а не поверх?
Юлия Кузнецова: Наводя справки, мне попались строки о том, что таким образом Измайлович спас портрет Николая II, но сложно сказать, так ли это в действительности. Возможно, что у художника просто не поднялась рука что-то написать прямо поверх императора.
Антонина Шашкина: В портрете Ленина можно усмотреть карикатуру — настолько сам портрет тёмный, фигура проста, грубовата и не вызывает никакого желания вглядываться в его черты, в отличие от Николая II.
Юлия Кузнецова: Этот ход мысли заставляет нас обратиться в самому понятию «портрет» и вопросу: как можно изобразить самозванца и убийцу? Та же карикатура возможна на нечто, в чем есть хотя бы немного от жизни, а вот карикатура на карикатуру отдает каким-то абсурдом. Кстати, особо и не во что вглядываться. Вспомним бесконечные «скульптуры» с кепками. Это ведь тоже какое-то странное и жалкое зрелище.
Антонина Шашкина: Да, меня всегда удивляло, почему все эти «скульптуры» одинаковы, будто растиражированы. Убийца зачеркивает человеческое в себе, т.е. убивает себя самого. Чтобы портрет состоялся, должно быть изображение личности, живой души. Что мы видим только на одной стороне обсуждаемого полотна…