Краткие размышления о Лице и личности
После доклада Петра Александровича Сапронова «Бог богословия», в ближайшее Воскресение за Литургией родилась проповедь[1]. Она прошла потом некоторую домашнюю обработку. В живом варианте в ней было больше акцента на описание «непознаваемостей» различных «сущностей» и художественного описания «метанойи», и ещё больше — «ну», «как бы», «вот», «кхе-е». Доклад сообщил мне некоторый творческий импульс, который проявился именно в ситуации проповеди, имеющей единую цель, — увлечь человеческую жизнь возможностью жизни по образу жизни Лиц Пресвятой Троицы. Немножко странно, чересчур дерзновенно звучит. И все же, насколько эту жизнь возможно понять, совместно проговорить, настолько она оказывается и более реальной, чем это было прежде. Доклад удивительным образом передает эту хотя бы возможность жизни, ведь в самом понимании для нас уже «начало» сущности человеческой жизни.
Удивительным образом, потому что она все же не просто читаема. Она философски и богословски ёмка. А «сколько христиан достигло святости в простоте, оставаясь совершенно непричастными богословскому образованию». Вот мы привыкли к известной приложимости признака «благодатности» божественных тем: «где просто — там Ангелов сто». Удивительно, что вообще открывается возможность говорить о внутритроичной божественной жизни не только по известным догматическим формулам, но именно продолжая их. И продолжать их оказывается возможным не иначе, как на опыте человека, его собственно личного существования. Собственно личного существования человека, подлежащего его сущностно-человеческим проявлениям, как в преображении, так и обратном явлении — падении, различных формах безобразия.
Сущностно-человеческим проявлением нашей личности является ее логосность. «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» (Мк.12,30). Она призывает наш ум «раз за разом испытывать себя в предположении, что его возможности до конца не исчерпаны, что оказавшееся непостижимым вчера сегодня хотя бы в чем-то приоткрывается». Эта «неисчерпанность возможности разума» не должна пугать в смысле, что она рано или поздно выпрыгнет «за» или расшатает пределы церковных догматов. Конечно, этого нужно всегда бояться. Но такие возможности разума задают ему и необходимость нового напряжения, сосредотачивания в новом фокусе мыслительных лучей, смысловых интенций. Такое новое фокусное расстояние раскрывает и новые пространства применения церковного догмата. В его свете открываются новые вещи.
О каких таких новых вещах может сегодня идти речь? О значимости сегодня личной встречи людей друг с другом и о ее ослабленных, профанированных — индивидуальных и корпоративных — аналогах. Максимальный онтологический вес для личностной встречи людей друг с другом может задавать, несомненно, только догмат о Пресвятой Троице. Здесь возможности его раскрытия никак не могут стать «досужим и внутренне не обязательным, с позиции целого христианского учения и дела спасения человека». П.А. Сапронов говорит: «ключевая проблема богопознания в богословии заключается в том, чтобы промыслить Бога в его триединстве, то есть как Пресвятую Троицу, не повторяя раз за разом воспроизводившийся уклон в сторону Божественного единства, первенствования в Боге сущности над ипостасью». Инерция такого эссенциализма опрокидывается и в нашу человеческую, земную жизнь. Так что мы уже порой не замечаем, о чем мы говорим друг с другом (так как онтология смыслов потеряна), но все более выпячивается, при помощи чего говорим (телефон, скайп…) и в каком формате (деловая встреча, конференция, проповедь…). То есть что нас единит, а не кто единится друг с другом. Из-за этого человек несет постоянные экзистенциальные потери перед собой и врагом рода человеческого. Все меньше остается мотиваций для личного события друг с другом. Событий хотя происходит много, но люди в своей личностной заданности встречаться в них не успевают. Человеческие личности тонут в окружающих их псевдо-сущностях. Псевдо-сущностях, познанием которых человек сам занимается, которые сам человек и создает. Из этого круга ему некуда вырваться.
Некуда вырваться, если он не заметит себя как образ и подобие Лиц Пресвятой Троицы. И здесь делается попытка промысливания сущности в некоем коммуникационном формате, единении Единящихся Лиц. В таком онтологическом регистре теперь может выступить сущность и в человеческом мире. Но теперь как сущность, не поглощающая нас в своей самостоятельной псевдо-объективности, претендующей даже на онтологическое первенство, но как условия, «среда» встречи личностей друг с другом. Как условия возможности онтологической высоты этого личного общения. Чем больше удержанное самим собой, обладаемое, собственно «твое» отдал другому, другим — тем онтологически выше и экзистенциально глубже эта личностная встреча может произойти.
Что же теперь, в докладе может подлежать обсуждению? Сам его «предмет» настолько малодоступен, трудноулавливаем, неопределим привычными способами, что всякие слова о нем уже некие достижения. Всякие словесные обороты, художественные приемы — все ценно. Нужно только быть внимательным, чтоб не сказать лишнего. Чтоб в говорении о «предмете» из личного опыта оставаться понятным для других. Здесь вспоминается и известная формула: «о чем трудно говорить, о том следует молчать». Но если будет слишком много молчания, то это молчание может оказаться уже не о том.
Автор вводит нас в опыт промысливания и проговаривания о Лицах Пресвятой Троицы. Какой доступный словесный арсенал для этого у нас есть? Это наименования Лиц: Отцом, Сыном и Святым Духом. Их догматические определения: Отца — как безначального и нерожденного, Сына — как предвечно рожденного от Отца и Святого Духа — предвечно исходящего от Отца. «Путь, который для этого может быть выбран, по сути, один. Это опора на опыт восприятия человеческой личности в сознании огромной дистанции, отделяющей эту личность от Лица». Действительно, изначально с личностной реальностью человек встречается в самом себе. Поэтому так важен еще и еще раз предпринятый опыт возможной экспликации личностного существования в лице говорящего человека. Опыт, в котором другой человек узнавал бы себя, ранее не освещенным. Богословская близость триадологической темы, которой только пока мы касаемся, постоянно будет задавать перспективу экзистенциального образования этой личности. А также открывать и новые возможности взгляда «по существу» на единение Единящихся Лиц.
Такая экспликация автором дана вполне последовательно, сначала: «путь, который для этого может быть выбран, по сути, один…» и до конца: «На этом наш предельно краткий обзор понятия личности можно завершить». Выделяются два момента существования личности. Два внутренних и внешний. Причем всякие числительные, как я понимаю, здесь будут подвижны. «Внутреннее в личности — это ее «я», индивидуальная самотождественность в саморазличении, фиксируемая в формуле «я есть я». И, «говоря о внутренней реальности личности, нужно обратиться к ее наполненности. как во мне», то, с чем личность живет как со своими образами, мыслями, желаниями, оставаясь их неизменным стержнем. Остановимся пока только на этих двух внутренних. Есть ли возможность еще что-то сказать о «я», которое «встречается с собой, узнает себя и все же окончательного совпадения «я» воспринимающего с «я» воспринимаемым не происходит».
Пожалуй, здесь можно выделить еще особый динамический аспект личности, когда «я» воспринимающее и «я» воспринимаемое стремятся друг другу и не совпадают. Отчасти «риторически» можно говорить об опасности их слипания. Это когда динамизм оскудевает по мере рефлексии. Все труднее говорить и воспринимать факт «кто кого воспринимает», «какое я воспринимается каким я». И здесь работает как некая интуиция возможность их, обеих сторон «я», сомкнувшись, «оцепенеть, провалиться в некоторую неразличимость пустоты». Просто понижается степень возможности рефлексии. От неясности ее, когда «индивидуальная самотождественность в саморазличении, фиксируемая в формуле» «я есть я», все же как-то еще брезжит, до полного ее, этой рефлексии, угасания в собственно «я». И здесь, по-видимому, можно говорить о собственно статическом аспекте личности. Интуиция этой статики как-то улавливалась еще Плотином в его Едином. И здесь, я думаю, не надо бояться за отсутствием возможности рефлексии «самотождественности в саморазличении» потерять личностность «я». Просто это та исходная тайна, в которой мы даже «не себе даны», а выступаем как личностная данность и которую мы не можем воспринимать ни каким образом. И все же в ней «я» есть в последней степени атомарной бытийности и достоверной истинности. Эту особую форму встречи с личной бытийной данностью, думаю, надо пытаться иметь в виду в статическом аспекте личности.
Далее, внутренняя реальность личности обозначается как «во мне». В нем личность живет со своими представлениями, образами, мыслями, желаниями, оставаясь в своих пределах. В результате именно личностного динамизма может происходить «о-лице-творение» последних образов, «то есть усвоения внеличностной реальности личностного бытия». И это уже «второй внешний момент существования личности — это бытие для другого». Человек как бы ищет аналоги себе.
Так бродит в мире сирота,
Отягощённая свободой,
Незнание и немота
Её скорей роднят с природой.
Пока душа не узнает,
Душа беспутная, немая,
Ей тополь знаки подаёт,
Любовным пухом обнимая.
При недостаточной личностной взыскательности к себе человек может не различать «свое я» с «во мне». Хотя это одно и то же сущностное измерение личности, представляющее собой некоторое соединение, связь, единство внутреннего и внешнего.
Во втором, внешнем моменте существования личность как бы облекается в образ, — образ, приличный для себя. «Это бытие для другого, то есть для других личностей». В таких приличных для себя образах она узнает другие личности. «Личность, в принципе, не способна к существованию вне соотнесенности с другими личностями, то есть с их образами». Поэтому за отсутствием личной встречи личность своей динамической способностью к о-лице-творению будет усвоять внеличностной реальности личное бытие. И при этом будет сама нести экзистенциальные потери. Поэтому так важно внеличностное бытие человеческому «я» поставить на свое место. И его, этого «я», экспликацию, продолжать, стараясь, каждый раз промысливая целостно человека, не повторять уклон в сторону единства многообразия его сущностных сторон, первенствования в человеке сущности над его ипостасностью.
Журнал «Начало» №29, 2014 г.
[1] Текст проповеди мы публикуем в этом же номере журнала в рубрике «Православие и культура» (ред.).