Неделя 5-я Великого Поста. Преподобная Мария Египетская. Проповедь

Сегодня пятая Неделя Великого Поста. Традиционно церковь вспоминает подвиг великой подвижницы, св. прп. Марии Египетской, которая из глубин греха поднялась на высоту святости. Задумаемся, насколько удивительна наша вера, она вся состоит из парадоксов. Если будешь к ней действительно внимательно присматриваться и прислушиваться — ты никогда не соскучишься и никогда не перестанешь удивляться!

В Евангелии говорится о том, что тот, кто хочет из вас быть больше всех, — каким он должен быть? — он должен быть меньше всех из вас. В знак этого на Тайной Вечере Больший умывает ноги меньшим. Великая грешница Мария Египетская, а ее подвиг святости отмечен целой Неделей на пути Церкви к Пасхальной радости.

Люди, находящиеся в церкви, молящиеся в Причастии встречаются с Всевышним Творцом неба и земли, без Которого «ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1,3) — и Который вот уже Такой, Доступный, в этой крошечке хлеба с вином во всей Личной полноте Божества.

Твоя земная мудрость на самом деле — это безумие перед Богом. А вот эта, Божья мудрость — она вдруг может оказаться безумием для мира. Сам Господь, некогда сказавший святому человеку: «не можешь увидеть меня, но только задняя Моя», — рождается человеком, приходит спасти грешников. Как все это возможно?

Бог есть Любовь. Мы можем увидеть Его лично в чистоте своего сердца. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф.5,8). И, в сущности, куда сразу делась Его «недостижимость» и «непознаваемость». Она вся куда-то расточается, и все, оказывается, зависит только от тебя. Если ты какую-то внутреннюю установку изменишь в себе — то Тот далекий, беспредельный, непостижимый, недоступный Бог — оказывается к тебе так близок, как ты никогда не мог себе представить. И в сущности всё, точно по ту сторону времени, у тебя становится другим. Земная мудрость, спотыкаясь, обретает мудрость небесную. Разбойник со своего креста сострадает Христу, понимая, Кто перед ним и какой путь предлежит теперь им двоим, просит: «помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк.23,42).

Если бы мы внимательней присматривались к нашей вере!

Она вся, в свои настоящие мгновения, состоит из таких удивительных переходов. Да, Господь непознаваем, трудно вместить Его в наше обыденное сознание, но в то же время Он к каждому из нас близок. Близок, как близок к каждому из нас его личный грех. Который для тебя навязчив, тираничен — в нем трудно открыться лично целиком другому. Близость же Господа избавляет от этого тиранства. Крестом разрушается плен. И человек, как исцеленный слепец, начинает видеть все: в начале как «тени деревьев издалека», а затем и как «вещи истинные». И хотя человек такая крошечка, такая песчинка, затерянная в бесконечном космическом пространстве, а оказывается, вот к нему приложима вся вселенная, и он в каждый свой настоящий миг лично больше ее, так как он может приложиться к ее Творцу. И к нему Господь приходит — несоизмеримо Больший Своего творения. Приходит к человеку, который большим образом «не в себе», «я» которого слипается «со скотами земными», окружающими его, поражающими его своим ревом, образинами которых он впечатляется.

Как опознать в себе эту близость?

Господь познаваем именно в любви. Но как эту любовь в себе открыть — это большая проблема. Мы привыкли к слову «познание». Что значит познать? Открыть какие-нибудь законы… Наверное, надо знать уже очень многое. Какое-то образование иметь. Надо быть компетентным в данной области. Может, справочники открыть. На основании каких-то знаний «загрузиться» и — тогда ты поймешь. Кто лучше всего понимает «что-то»? — Ученые. Но, с другой стороны, вера нас призывает к иному пониманию. К такому пониманию, что и самые духовно потерявшиеся люди, не знающие Священного Писания, становятся самыми грамотными. Когда с Марией Египетской встречается старец Зосима, — ученый, всю жизнь посвятивший опытному Богопознанию, — он видит, что простая женщина, с известным прошлым, теперь знает Евангелие, буквально цитируя его, и говорит в Духе Святом — то, чему он учился всю жизнь.

И вот как это может уместиться в нашем сознании? Что человек должен с собой сделать? Вначале задумаемся: «А действительно, с какой стороны Господь, как нам привычно представляется, непостижим?» Когда обычно человека спрашивают и призывают ответить на вопрос «а что такое Бог?», надо, по-видимому, сказать, что Он Творец, Всемогущий, Вездесущий, Вечный, Он выше этого мира, Он не подчинен никаким законам этого мира, Он надбытийственен. Это Совершенный сверхразум. Все «превосходные» аналогии, какие мы можем привести из нашего мира, — Он превосходит. Некоторые богословы идут еще дальше, они говорят, что Бог в своей непостижимости и в своём величии вообще в каком-то смысле — тьма непознаваемая, божественный сумрак (некое Ничто) — по отношению к нашему миру. Но если с точки зрения Бога посмотреть на этот мир, исходя из полноты жизни, присутствующей в Нём, то оказывается, наш мир — это (логическое) ничто.

Поэтому как постичь такого Бога?

Господь непостижим. Но в каком-то привычном, объективном познании и в окружающем мире очень много вещей, которые по сути своей непознаваемы. Задумаемся даже о той одежде, которая на нас надета. Что мы о ней знаем? Напрашивается вопрос — из чего она состоит? Скажем, из ниток — химических или натуральных. А что далее об этих нитках можно сказать? С одной стороны, там химия или биология идет, но мы же знаем, что и химики и биологи, которые глубоко эти науки изучают, говорят, что там много силовых констант, предельных жизненных начал, которые просто непостижимы. И если у физика спросить, что такое сила — которой мы привыкли оперировать в физике? Ведь это тоже какая-то установка, константа: и что такое сила, никто не знает, но этим пользуются просто потому, что так удобно постигать массу, ускорение, а что это само по себе — это тайна, непостижимое. Или что такое число… 2, 3. Мы этим пользуемся, это некие привычные для нас при постижении окружающей реальности установки, но что это само по себе, мы этого не знаем, это тайна. А что такое музыка? Если ее описывать с точки зрения нот, законов — гармонии, ладов, теории музыки, разве можно что-то понять. Если же сам не начнешь играть и сам музыку не услышишь, все это будет сухая теория. — Музыку надо, прежде всего, слышать. А что такое сами по себе звуки невидимые, которые в нас вызывают самые великие смыслы, самые высокие настроения? И это неописуемо. Что это такое, какая здесь коммуникация, какая здесь связь одного с другим? Это тайна.

И вот, если мы приглядимся к нашему миру, то весь наш мир однородно и равномерно насыщен тайнами. Просто мы привыкли чем-то пользоваться, привыкли знать, что за весной пойдет лето, а потом наступит опять осень и так далее. И осведомленные об этой закономерности, мы полагаем, что что-то «знаем». Почему так устроено все? Чтоб как-то и что-то познавать, нужно быть причастным знанию, как минимум, не понаслышке. Если хочешь в физике разобраться по-настоящему, тебе надо стать, как минимум, физиком. И потом, когда ты станешь физиком, ты поймешь, что в физике есть тайны, которые непостижимы. Если ты хочешь познать воинское искусство, тебе надо стать солдатом и пройти хотя бы несколько ступенек воинской службы. Ты изнутри станешь причастным этой теме, и только тогда поймешь, что это такое. Можно очень много рассуждать о мудрости семейной жизни. Выводить психологические закономерности, давать советы. Но если ты сам эту школу не прошел, в ней не находишься, она останется для тебя неведомой. То есть к любому знанию мы бываем причастны, когда мы сами становимся частью этой жизни, частью этого знания, а еще лучше — полюбим его.

И вот, возвращаясь теперь к Богу, можно сказать, что все также: с одной стороны, Он непознаваем. И неверующий человек может перечислять качества Бога, знать их и про себя улыбаться: «надо же — я как богослов», «и тем не менее, я внутри такой, какой я есть».

Для познания Бога надо быть причастным к Его жизни. Эта жизнь нам открывается в Евангелии. Она открывается нам в любви. Она открывается в двух самых простых заповедях. Любить Бога. Не просто познавать Его каким-то внешним образом. Да, ты догадывайся о Нем через «рассмотрение видимого», но ты еще и люби Его. И далее, пойми — а что значит для человека любить? — Как же это — любить? Тебе дается критерий — ближний твой. На нем учись любить. Если пока не знаешь, как Бога любить — вот, ближний. А как его любить?! Он же грешник. Он же такой корявый, такой колючий, такой по-всякому к тебе не подходящий и тебя обличающий. Так за тебя же Христос пострадал равным образом, как и за него! Сказано — «люби его, как самого себя», следовательно, будь милосерден к нему, как к самому себе, терпи его, как часто терпишь самого себя. Относись к нему с особой правдой. Не с общепринятой правдой, по которой если ударили по щеке, ты даешь сдачу порой и в две щеки. Не в этом правда заключается! Злом зло научается только злу. Правда заключается в том, что если тебя ударили по щеке, а ты подставь другую. И если тебя оскорбляют — ты потерпи. Правда в том, чтобы зло не продолжить. Правда в том, чтобы любовь, данную изначально, не угасить. Ведь весь мир такой любовью Божьей и держится. И воистину всё, что есть, из любви Его есть. И помимо этого ничего по-настоящему и не есть. И ты лично живешь, пока ты любишь. И какие бы между людьми отношения ни возникали, эта любовь должна памятоваться и не угасать. Тогда мы усилием такой жизни будем познавать Бога. И тогда нам, как в малых зеркалах наших многих ближних, несвятых лиц, будет жизнью открываться Единый Господь в своих Трисвятых Лицах. Открываться так же, как открывается драгоценность ближнего человека — лично. Который может оказаться даже твоим личным врагом, а все равно ты обнаружишь в себя чудесный ресурс возможности любить и его, и в этой широте — несомненна Божья жизнь.

Вспомним, как Андрей Болконский в романе «Война и мир» перед Бородинским сражением, когда все были исполнены патриотических чувств перед предстоящим делом, не мог никуда деться от ненависти к Анатолю Курагину, с которым чуть не убежала его невеста Наташа Ростова. И как после сражения, которое помогло ему переосмыслить себя самого, на операционном столе он не чувствовал боли от смертельной раны, потому что находился в какой-то новой волне жизни, которая позволяла ему любить всех. И тут же в увиденном на соседнем столе офицере, у которого ампутировали ногу, узнает Курагина и чувствует, что он любит и его.

Такую широту любви нам помогают понимать образы художественных произведений, а в реальной же личной жизни нас к этому призывают образы взаимоотношения друг с другом. Прежде всего, открываются эти духовные темы, конечно, в Евангелии. Но услышать его страницы мы оказываемся не всегда готовы. Евангельская жизнь нам часто кажется сильно вознесенной над нашей повседневной жизнью. Как и Сам — «непознаваемый» Господь. На самом же деле эта жизнь к нам очень близка. Она близка хотя бы тем, что человек сам в себе такой же бесконечный парадокс. Вот он живет в грехе, а себя всяко оправдывает, даже удивительно, как человеку получается убедить себя, что он вполне праведный человек. Взять ту же самую постыдную страсть, к которой раньше, до своего обращения, была причастна Мария Египетская. Удивительно, как человек может стать совершенно другим, когда лично себе же открывается совершенно в ином свете? Внешние обстоятельства такой перемены могут быть разные — это промысел Божий. Но то, как меняется человек, — это и реально, и чудесно.

Тот же Толстой, теперь в романе «Воскресение», описывает некую Маслову. Находясь в публичном доме, она умудрялась находиться в нравственном равновесии с собой, рассуждая так: А что? — она нужна практически всем мужчинам, ведь она знает, «что им больше всего нужно». И она им «это» дает. И в результате возможно безбедно существовать. — И вот попробуй, выйди из такой жизненной логики! Ведь, выйдя из нее, нужно себя пересмотреть и осудить. Надо себя перевернуть — совершить то, что называется «метанойя», покаяние. Надо отказаться от своего порочного круга мыслей. И в этом ей помогает некий барин Нехлюдов, сам безоглядно запутавшийся в мотовстве, пьянстве, разврате и вообще «сумасшедшей гордыне». Оказавшись среди присяжных, судящих Маслову, попавшую под ложное обвинение в убийстве, он сквозь скуку добродетели исполняемого им гражданского долга, как одного из присяжных, с ужасом приходит в себя. Ведь это именно та Катюша, крестьянская девушка, чистая, красивая, воспитывавшаяся при их доме, которую он любил самой чистой девятнадцатилетней любовью и которая ему отвечала такой же взаимностью! И, когда он только начинал быть тем, каким сейчас уже окончательно есть, он ее первый раз соблазнил. Причем соблазнил не сразу, а, конечно же, борясь со своей совестью, напоминавшей о чистоте прошлых личных отношений с ней. Но все же соблазнил. «Ведь так делают все и всё к одному», — сказал он себе и с внутренним стыдом сунул ей сторублевую бумажку. После этого совращения Катя Маслова разочаровалась и в любви, и в правде человеческой и постепенно встала на скользкий (недочеловеческий) путь, превратилась в такую, какая она сейчас есть — Любочку. И теперь он, Нехлюдов, всеми уважаемый гвардейский офицер, ее судит в составе присяжных. Конечно же, теперь под громом своей совести разрушается прежний Нехлюдов. К тому же после неправильно оглашенного заключения присяжных, которым они обрекли Маслову на четыре года каторжных работ. Барин готов перевернуть всю прежнюю жизнь, которой жил, имеет намерение ехать за ней на каторгу и предлагать ей выйти за себя замуж. В свою очередь, Масловой очень тяжело принять это предложение. Почему? Да чтобы принять это предложение, чтобы войти в «обычное» общество людей, хотя бы уровня Нехлюдова, ей надо себя осудить: ты-то проститутка. Ей надо и его простить… А это человеку очень тяжело.

Видите, как много приходится в художественных образах говорить, чтоб стал понятным факт обретения человеком себя самого, истинного. А в Евангелии кратко, «для тех, кто слышит»: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5,3).

Человеку очень тяжело выйти из своего нравственного состояния, в котором он себя оправдывает и считает, что он первый праведник. Но ведь к этому деланию нас и призывает Пост. Чтобы каждый действительно увидел, как Мария Египетская когда-то, и как многие святые, что он великий грешник. И, чтобы в результате этого видения произошел некий кардинальный переворот в нашей душе, как у Нехлюдова. Это как новое творение человеком самого себя.

Некогда Мария Египетская не могла войти в храм. Казалось бы, мы просто говорим об указующем чуде Божьем, и человек здесь почти ни при чём, кроме своего греха. Но с другой стороны, давайте мы посмотрим все-таки глубже. Это непостижимое чудо Божье находится внутри, в нас. Мы тоже часто не можем подойти на исповедь и сказать свои грехи. Мы тоже часто говорим на исповеди одно и то же — и чувствуем в этом фальшь. Почему не можем войти в Таинство, как оно должно быть? А потому, что стена стоит. Потому, что мы не в том каемся. Слова все правильные говорим, да сердце наше где-то в другом месте. И как его найти, куда оно потерялось?

Преподобная, раскаявшись в себе, — смогла войти в храм. Смогла поклониться честному Животворящему Кресту Господню, залогу нашего Воскресения — победе над грехом. Получила наставление уже от Самой Божьей Матери, как ей дальше жить. Совсем по-другому! — уйти в пустыню для своего преображения.

И вот мы тоже находимся в некоей пустыне нашего поста, цель которого — наше преображение. Не преображение плоти. Ее властен изменить только Господь. Цель — преобразить отношения с Богом. И для этого мы отстраняемся от необязательных мирских дел, от обычной пищи, от вещей, которые на нас давят, из-за которых мы постоянно спешим и постоянно нам не хватает времени ни на что. Цель — увидеть себя такими, какие мы есть в настоящей жизни. Значит, жизни перед Богом, перед Тайной Пресвятой Троицы, перед этими личными отношениями, образ которых всегда нами выражается в каждой молитве — «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Этот Троический свет, эта личная встреча должна быть образом для нашей жизни постоянно. А где этот образ начинается? Ни когда ты в Воскресную школу приходишь и читаешь что-то. Ни когда что-то изучаешь, в паломничество едешь, свечку ставишь и какие-то благочестивые внешние действия исполняешь. Здесь только ты в себе возобновляешь, вспоминаешь этот образ Божий, в который ты посвящен при Крещении «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». А живешь ты им, когда встречаешься с ближним своим, когда ты улыбаешься ближнему своему, когда ты нос не отводишь от своего ближнего. Вот здесь тайна заключается. Постижение ее начинается с той жизни, Божьей жизни, которая сквозит в каждом грешнике, в каждом человеке верующем или неверующем, с которым ты встречаешься и токи которой ты можешь почувствовать, соответственно относясь к этому человеку. Или ничего не почувствовать, кроме человеческой правды, относясь к нему по формуле — «ока за око, зуб за зуб».

Мы призваны к этому преображению, мы призваны к познанию Божьей жизни, к познанию Божьей воли, которая на самом деле не так далека от нас, она очень близка к нам. Она нам ближе ближайших близких наших, потому что ближе всех ты к себе сам, к своему «я». Она к нам близка, несмотря на то, что у нас такие великие святые — казалось бы, нам их не достичь. Казалось бы, такой подвиг к тебе не приложим: ну как ты сейчас оставишь всё и уйдешь в пустыню? Ты же не такой грешник, какой была Мария Египетская. А на самом деле каждого человека Господь ведет, и каждому человеку Господь полагает свой путь. Тесный путь, чтоб он не просто стал ученым, дом построил, дерево посадил — так мы только познаём тайну этой жизни, состоящую в том, что она не познаваема. Здесь мы встречаемся с каким-то абсолютным мраком. В конце концов, мы все это оставим и задумаемся:

А зачем мы жили?

Для детей?

Для других поколений, чтоб о нас помнили?

Но всё это пройдет и забудется. А с тобой останется именно то, с чем ты пойдешь, как мы только что сейчас пели «трисвятое», и, подходя к «Горнему месту», священник произносил вот эту тайную молитву: «Благословен на престоле славы Царствия Твоего седяй на Херувимах, всегда ныне и присно и во веки веков». Сможем ли мы, когда будем после нашей смерти восходить к Богу, сказать с радостью, с величием, торжественностью, счастьем, сказать что-то подобное. Или мы скукожимся от нашей недочеловечности, от нашей потерянной жизни, от того, что Господь нам дал познать настоящего, и мы не познали. А познавали что-то совсем другое. И мы еще до мытарств не будем знать, куда деться, оказавшись в свете Лиц Трисвятого Бога, поскольку отказались видеть в этом свете лица ближних своих. Потому что все будет как бы не в той теме, в которой мы себя отлично привыкли ощущать. И потому нам надо войти в эту тему, войти в тему «Трисвятого». Каждый уже «свят» перед Богом, поскольку на него лично обратил свой взор Отец, потому что он искуплен жизнью Его Сына. И потому и ты должен к нему так относиться. А он сам в себе должен разобраться, что он может сделать, о чем знает только Господь. Не тебе судить! Может ли он от этого греха избавиться, может он быть для тебя более приемлемым? Господь поставил тебе испытание на пути к тайне Трисвятого. Нас-то всего двое, а мы уже не можем что-то поделить. А в скольких лицах мы призваны в Царство Небесное!

Дай, Господи, нам всем быть в теме настоящей жизни, дарованной нам от Господа, настоящей теме Великого Поста, призывающего нас к открытию наших лиц пред Богом. Который Сам вступает с каждым из нас в эту личную встречу как Единый Отец, Сын и Святой Дух. Который постигается нами в подобной жизни любви с ближним и ближними нашими. Аминь.

Журнал «Начало» №29, 2014 г.