Опыт осмысления греха. Отзыв на семинар
Отзыв на семинар Института богословия и философии «Опыт осмысления греха в богословии, аскетике и художественной литературе», прошедший 27 мая 2020 г.
Наверное, буду не оригинален, если скажу, что богословская наука есть одна из форм христианских добродетелей первого ряда. Семинар ещё более актуализировал во мне это утверждение. Я не могу относиться к богословию иначе, поскольку существо этой науки выходит за пределы собственно научения. Прикладное значение богословия состоит, на мой взгляд, в том, чтобы разомкнуть пределы грехопадшего мира и в не прекращающемся крещендо увести мысль за пределы всех видимых целей к Богу. Подобно тому, как великий художник не имеет цели отобразить на своём полотне непосредственное присутствие запредельного человеческой природе мира, но чудесным образом делает это. Без сомнения, богословие метафизично, и это не моё «открытие», это — факт.
Большая часть семинара была посвящена христианским добродетелям. Конечно, об этом можно говорить бесконечно, я же попытаюсь проговорить лишь то, что отозвалось во мне в моменте погружения в метафизику семинара, в его «здесь и теперь».
Вера, надежда, любовь. Эти слова звучали на семинаре очень осторожно, трепетно, и вместе с тем именно они побуждают нас искать их оттиск в культуре. В названии семинара «Грех в богословии, аскетике и художественной литературе», а речь о добродетелях — не случайна. Появляется мысль о том, что грех по существу есть нечувствительность, отход, отступление от главных Евангельских светочей.
При всей своей оформленности, грех не статичен и не онтологичен. Если мы посмотрим на первый грех, то увидим, что Ева побуждаема змием, Адам — Евой. С самого начала в грехе присутствует некий импульс, побуждающий действовать человека так, а не иначе, по обусловленной схеме. Могла ли Ева не отведать запретного плода? Могла, если бы… . В этом если бы мы можем разглядеть несколько вариантов, ну, как минимум два. Первый, если бы она предпочла придерживаться Божьего предостережения не вкушать плода с древа познания, второй — если бы Адам был рядом и не позволил бы змию искусить женщину, и т. д., и мало ли чего ещё. Но случилось, что случилось. Мы не можем предположить, что Бог был в неведении о происходящем, включая замысел змия, но мы понимаем при этом, что Бог есть свобода, которую Он по подобию вложил в человека. Далее. Как соотнести действие Евы в этой ситуации с любовью? Мы не можем предположить, что любовь Божья не смогла уберечь Еву от искушения: Бог есть сама любовь. Следовательно, это Еве не удалось удержаться в Божией любви. И вот тут я позволю себе предположить: не был ли посыл змия, по какой-то причине, неотвратим для человека? В любом случае это предположение призвано приблизить к пониманию греха.
Посмотрим туда, где роковая встреча змия и Евы ещё не произошла, а именно к Божьим наставлениям человеку в Эдеме относительно древа познания добра и зла.И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть,а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.(Быт 2:16-17)
Сказано как указание к действию, без оговорок и убеждений. Не думаю, что древо познания добра и зла не имеет собственной онтологии, а создано Богом в качестве испытания человека на послушание, веру. На мой взгляд, испытывать человека Богу было незачем, Ему и без испытаний известны все помыслы человеческие.
А ведь до человека Бог творит ангельский мир: В начале сотворил Бог небо (Быт 1:1). Это небо есть мир горний, населённый бесплотными духами — ангелами. И первая драма с трагическими последствиями разыгрывается там. Самый могущественный ангел Денница — вот кто стал первой жертвой гордыни, кто пал с Небес в преисподнюю, превратившись в Люцифера.
И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним (Откр.12:7–9).
Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию (Лк 10:18).
… Сам сатана принимает вид Ангела света. И служители его принимают вид служителей правды (2 Кор 11:14-15), — предупреждает нас апостол Павел.
Думаю, что древо познания добра и зла имеет прямое отношение к событиям, происходящим в ангельском мире, к войне и появлению сатаны. Понятно, что последнему не составляет труда принять вид змия и искушать Еву.
Теперь нужно обратиться к сути этого искушения, чтобы попробовать понять, как змию это удалось. Я не представляю, как возможно было, пусть даже Люциферу, пробиться через Божью любовь и предостережение, а также саму Еву — образ и подобие!
Любопытство и тщеславие Евы можно сразу убрать, как явно примитивное суждение. Также слабо верится и в истинно свободный выбор, это скорее та «свобода», направление действия которой можно обусловить.
Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог.И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрёте, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.(Быт 3:1-6)
Пробуем разобрать и осмыслить посыл змия, опираясь на святоотеческий опыт, и, в частности, на святителя Иоанна Златоуста.
Нашедши этого зверя, т. е. змия, который превосходил смыслом других зверей, что засвидетельствовал и Моисей словами: «змий же бе мудрейший всех зверей, сущих на земли, ихже сотвори Господь Бог» – им воспользовавшись, как орудием, диавол чрез него вступает в беседу с женою, и увлекает в свой обман этот простейший и немощнейший сосуд. «И рече, – сказано, – змий жене». Из этого заключай, возлюбленный, что вначале ни один зверь не был страшен ни мужу, ни жене; напротив, признавая свою подчиненность и власть (человека), и дикие и неукротимые животные были тогда ручными, как ныне кроткие. Но, может быть, здесь кто-нибудь придет в недоумение и захочет знать, не имело ли это животное и дара слова? Нет, не должно так думать, но всегда следуя Писанию, надобно рассуждать так, что слова принадлежали диаволу, который возбужден был к этому обману своей завистию, а этим животным воспользовался, как удобным орудием к тому, чтобы, прикрыв обман свой приманкою, обольстить сначала жену, как всегда более способную к обольщению, а потом чрез нее и первосозданного. Итак, воспользовавшись этим бессловесным для устроения кова, (диавол) вступает чрез него в разговор с женою и говорит: «что яко рече Бог: да не ясте от всякого древа райского?» Смотрите, какая здесь чрезвычайно тонкая хитрость! То, чего Бог не говорил, диавол предлагает в виде совета и вопроса, как будто заботясь о них, потому что такое расположение выказывают эти слова: «что яко рече Бог: да не ясте от всякого древа райского?» Как бы так говорил лукавый тот демон: для чего (Бог) лишил вас такого наслаждения? Зачем не дозволяет вполне пользоваться райскими благами, предоставив наслаждаться созерцанием (их), не позволяет вкушать и от этого чувствовать тем большее удовольствие? «что яко рече Бог»? Для чего это? Что пользы жить в раю, коль скоро нельзя пользоваться тем, что есть в нем, а приходится испытывать тем большую скорбь, что смотреть можно, а удовольствия, происходящего от пользования, не получать? Видишь, как он чрез эти слова, точно чрез приманку, впускает яд? (Толкования на Быт. 3:1)
Видение святителя показывает, что сам вопрос уже содержит в себе яд, очевидно, что это западня для Евы — «простейшего и немощнейшего сосуда». Вопрос заведомо содержит в себе неправду. По сути это не вопрос, а стрела с отравленным наконечником, которая достигает своей цели. Такой вопрос не предполагает ответа, а всегда направлен на то, чтобы вскрыть сознание. В этот момент важен не ответ, а реакция на него. Реакция Евы была предсказуема для сатаны, оправдание Бога в её ответе не имело никакого значения. Сама реакция создала брешь, куда и вошло сатанинское жало.
В непрерывающейся цепи любви между Богом и людьми на какой-то миг создается брешь. Речь Евы о Боге, будучи произнесенной в ответ на посыл змия, на какую-то долю теряет знак Божественной любви, которой она до этого момента дышала и мыслила. Ее мысль «остужена» тем, что она констатирует присутствие Бога в ее жизни, а не излучает Его. Она перестала на какое-то мгновение быть Его вместилищем, нести Его в себе. Этот миг понижения знака Божественной любви краток и едва уловим, но он есть, и его хватило для того, чтобы сатане в облике змия уловить Еву в ее только лишь человеческой природе и впрыснуть в ее душу яд сомнения и гордыни, т.е. собственный сатаны яд. Этот миг можно назвать мигом разлучения человеческого и Божественного в человеке. Я не верю в моментальное вспыхивание гордыни в Еве. В том виде, в котором мы знаем это чувство теперь, скорее это было даже не любопытство, а невнимательность. Но этого хватило, чтобы запрет, который до поры должен был хранить наших прародителей от дуальности добра и зла, возникшей в горнем мире, тот замок, который Господь установил в центре Эдема, был сорван. Дальнейшие события показывают, что яд, которым теперь было отравлено сознание Евы, распространялся столь стремительно, что и Ева и Адам не успели не то чтобы покаяться, а даже зафиксировать в себе понижение степени присутствия Божественной любви в своем сердце. Иными словами, в ответе Евы ее слову не хватило качества сопричастности Богу, той метафизики, которая удерживала ее в Божьей любви.
Грех начинается не в гордыне, а в недопустимой в данном случае простоте и наивности, в легкомыслии, в невнимательности и безответственной лености нашего ума. Мы не можем соотносить эти пагубные явления с первыми людьми, но мы вполне можем соотнести их с самими собой в качестве подставленности под грех, в качестве условий легкой добычи для сатанинских служак. Я ни в коем случае не умоляю Божьего присутствия в битве с грехом, а лишь хочу актуализировать наличие самой битвы и степень способности участвоватьв ней человека. Господь не спасает нас без нашего участия, пусть даже в самом малом мы сподвижники Господа в своём спасении. Мы подставлены под бесовские стрелы, так уж случилось, и наш ум должен быть бдителен, иначе греха не миновать. Что включает в себя эта бдительность? Ну, прежде всего, это молитвенная обращённость к Богу, как форма веры. Но ведь на этом наше участие в противлении греху не заканчивается. Грех не имеет онтологии, но источник вполне онтологичен, и именно с онтологией бесовского мира мы имеем дело. Куда направлено жало змия? Не в сердце, как хранилище искры Божьей любви, туда сатане путь заказан. Яд попадает в наш ум. Змий заставляет Еву размышлять о действиях Бога и на этом улавливает её. Ум Евы был застигнут врасплох, а иначе она разглядела бы сатанинский подвох, заключённый в вопрошании змия.
Как прав и актуален протоиерей Александр Шмеман, когда в своих «Дневниках» буквально диагностирует болезни нашего христианского ума:…Мы (и Восток, и Запад) расплачиваемся за крах богословия, но это не значит, что его вообще не должно быть, что его можно заменить расплывчатой «религиозной мыслью». Богословие(запад, прим. авт.) слишком легко само себя выдает за Истину, не видит своей «символичности». Религиозная мысль(восток,прим. авт.) бродит кругом и около Истины, брожение это и искание выдавая за «суть» религиозного опыта. (Прот. Александр Шмеман. «Дневники».)
Из Него Им и к Нему (Римлянам 11:36) — говорит нам святой Апостол!
Наша мысль охладела, потеряла данный нам изначально вектор к Богу. В то время как сатана никогда не забывает о Нём, только с обратной целью — отвратить мысли человеческие от Бога не дать произойти сближению, дабы человеческая мысль не облеклась в Божественную любовь.
Семинары ИБиФ, и, в частности, этот, слушателем которого мне случилось быть, пробуждают мысль и придают последней импульс к метафизике, к богословию. И не только тем, что направляют наше внимание к тем смыслам мировой культуры, где человеческая мысль бытийствует в Боге. Сама семинарская канва излучает метафизику богословия. Богословие, когда это богословие, обладает тем магнетическим свойством, которое проявляет в мышлении утраченное направление к Богу, и чем больший опыт прикосновения к богословию мы имеем, тем ярче высветляются в нашем сознании провалы и лакуны отпадения от Божьей любви. Молитва, как первое осознанное явление веры, становится руслом ускорившейся метафизикой богословия мысли, и тогда декартовский принцип онтологии Я обозначает себя в качестве Пути к Богу.
Закончить мне хотелось бы благодарностью преподавателям и студентам ИБиФ, чьими усилиями создаются подобные прошедшему семинары. Это больше чем только наука, скорее «интеллектуальное богослужение», впрочем, последнее сказано уже давно кем-то из выпускников. Семинар не даёт готовых ответов. На ум приходят слова великого кёнигсбергского мыслителя Иммануила Канта: «Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться?»(«Критика чистого разума»)
