Промысл Божий и проблема зла

В рамках заявленной темы автор обращает внимание на то, что разговор о проблеме существования зла в мире надо начинать с корректной постановки вопроса. Наиболее значимым в исследовании вопроса «почему зло возможно?» представляется отказ от привычной нам логики причинно-следственных связей, поскольку в этом случае ответ укоренит происхождение зла либо в природе Бога, либо в природе творения. Также заявляет о себе необходимость продумывания темы Промысла, которая не сводится к мышлению как таковому, а соотносится с творением-созиданием и любовью.

Ключевые слова: Промысл, смысл, мышление, зло, творение.

Тема выступления предполагает, что речь пойдёт о проблеме сосуществования божественного Промысла, то есть непрерывного попечения Бога о мире, и мирового зла. Возможно ли тут соотнесение? Как примирить одно и другое? Или как их встретить, поскольку очевидно, что примирение невозможно? Причём не исключено, что ситуация предстаёт вовсе неразрешимой, ведь так или иначе, но соотнесённость Промысла и мирового, да и просто зла в нашем сознании происходит. Этого не миновать. Вместе с тем, её невозможно помыслить. Зла вокруг нас и в нас самих так много, что необходимо говорить не о ежечасных даже, не о ежеминутных злодеяниях, но о непрерывности зла. Оно неотъемлемо присутствует в континууме человеческого существования, сопутствует ему, поскольку имманентно. И как тут связать или хотя бы уяснить две противоречащие друг другу непрерывности? Так что проблема ещё больше заострена отмеченной двойственностью, и в ней мы находимся неизбежно, задавая соответствующие вопросы.

Почему есть зло? Таков один из них. Он аккумулирует в себе всё бесконечное количество подобных частных вопрошаний. Здесь надо сразу оговорить некоторые важнейшие моменты проблемы в целом. Представляется, что совершенно лишено смысла пытаться уяснить каждый случай зла в отдельности – мы попросту утонем в бесконечных частностях и никогда не сможем «собрать puzzle», чтобы понять смысл произошедшего события. Ну какой может быть смысл в том, что несколько сот случайно собравшихся в самолёте людей гибнут в авиакатастрофе? Надо полагать, что прямого ответа на этот вопрос нет. Точно так же не стоит приписывать в этом случае Богу какой-то особый умысел.

Таким образом, если вопрос «почему произошло или зачем случилось вот это конкретное зло?» лучше не задавать, то, возможно, следует стремиться ответить на тот же вопрос, но заданный в самом общем виде: почему вообще есть зло? Однако и в этом случае есть сомнения в правильности выбранного пути, точнее – в правильности постановки вопроса. Причём данная фраза употреблена не случайно и не из риторических соображений, в ней – в постановке вопроса – сама суть. Действительно, когда спрашивается «почему есть зло?», этому вопросу предпосылается принцип причинно-следственных связей. И тут возникает как минимум два существенных момента.

Начнём с того, что вопрошание адресует нас, что называется, к самому началу проблемы, к онтологии как таковой, что, впрочем, вполне закономерно, так как мы решили, что не занимаемся частными случаями, а стремимся схватить проблему и её решение в целом. Это означает, что непосредственно речь идёт о происхождении зла вообще. Надо заметить, что подобный вопрос актуален только в пределах учения о творении мира Богом из ничего, согласно которому абсолютно благой Бог Творец создаёт мир, совершенно не причастный злу. Действительно, только в этом контексте вообще может идти речь о зле с точки зрения его происхождения. Во всех остальных случаях, несмотря на всю возможную вариативность, зло так или иначе уже есть изначально в качестве исходной данности. И любые сетования по поводу его наличности лишены смысла, поскольку всякий раз, когда оно совершается, как бы ужасно оно ни было, оно представляет собой проявление изначально существующего зла, укоренённого в бытии.

Однако было бы неверно вовсе лишать смысла возмущение совершающимся злом. Скажем так, наше негодование в значительной степени будет ослаблено, если считать в отношении зла, что «так устроен мир», что «с этим ничего не поделать» и приходится мириться с судьбой. Тем не менее, даже в этом случае неприятие зла в любой форме представляет собой как минимум косвенное свидетельство того, что в сущности так не должно быть, что именно так мир не устроен, что, следовательно, зло чужеродно бытию, что оно не часть его, но будучи в бытии, в то же время, в него вторгается извне.

Таким образом, проблема зла – как оно возможно – действительна, то есть предстаёт в своём подлинном значении, если исходно бытие ему вовсе не причастно. А таково, очевидно, бытие, сотворённое Богом, – первозданное и чистое. Поскольку это так, постольку особым образом обнажается проблема постановки вопроса «почему есть зло?», что соответствует второму существенному моменту. Напомним, было сказано, что сама по себе структура вопроса предполагает ответ, даже если он не даётся, задействующий принцип каузальности. Это означает, что суть вопрошания вынуждает включить причину происходящего повсюду зла в онтологию как таковую. В самом деле, чтобы разрешить проблему существования зла, необходимо, так сказать, дать последнее определение, такое, чтобы оно объясняло всё в целом. Ответы же частного порядка нас, очевидно, не устроят. Удовлетворяющий требованиям ответ укоренит причину зла либо в самом Творце непосредственно, либо в созданном Им первозданном мире. Ясно, что ни то, ни другое принять невозможно.

Павел Петрович Попов
«Адам и Ева. Потерянный рай».
Холст, масло.
2004 год.

Итак, становится понятно, что проблема происхождения зла в форме вопрошания «почему оно возможно?» адресует нас к его конечной причине, причём важно подчеркнуть, что связка причина – следствие имеет характер необходимости: если А, то Б. В целом, подобный тип смыслового отношения мы можем назвать сущностным или, выражаясь иначе, логически обусловленным, можно сказать, взаимно определённым. Речь не может идти о том, что это «плохо», но нам важно отличать соответствующий тип связи и отношения от личностного и потому существенно иного. Это означает, что проблему зла, его происхождение следует искать в другой, с позволения сказать, плоскости, чем сущностная. Иначе говоря, у зла нет такой причины, которая бы его логически обусловливала, то есть делала бы сущностно или природно необходимым. Впрочем, то, что «причина» (теперь уже можно закавычивать данное понятие) зла лежит в свободе тварного лица, личности, так или иначе известно. Надо лишь не забывать об этом в особенности в контексте проблематики Промысла и мирового зла, помня, что требование ответа на вопрос о его возможности подменяет личностное сущностным. В то же время, очевидно, что перенос соответствующей проблемы в сферу тварного, но именно личностного, бытия, саму проблему не решает и не устраняет, но позволяет правильно к ней отнестись. Между прочим, это делает её по-настоящему острой, можно сказать, вопиющей.

И вот что здесь особенно принципиально: если происхождение зла искать в сущностной плоскости, в пространстве рационализируемой необходимости, то неверное вопрошание «почему зло существует?» ставит под угрозу личностное бытие вопрошающего. Причём не потому, конечно, что начинает вызывать сомнение нравственный облик, а потому именно, что делает не актуальным личностное бытие как таковое, сам его принцип. В этой ситуации меня – личности – в каком-то смысле нет, но не потому, что вот это конкретное злодеяние сделало меня несуществующим – этого как раз не происходит, поскольку актуальна обратная возможность: противостать злу можно как раз с позиции его преодолевающей, с позиции я-бытия личности, – а потому, что личностного нет изначально, вообще. Проще говоря, если зло в том или ином виде пребывает изначально, то оно может меня отменить в любой момент. Мои сетования по поводу данной возможности, а в конечном итоге – неумолимой необходимости, бессмысленны, ведь если в бытии укоренено зло, то для меня там места нет, моё существование случайно, и действие зла (злой судьбы) в мой адрес попросту рано или поздно это демонстрирует. Можно сказать и так: «я» как личность отменяется, поскольку принцип лица-личности устраняется в качестве онтологического начала. Следовательно, и Бога как Личной реальности нет. Таким образом, онтологическое укоренение зла исключается из смыслового горизонта связкой «причина – следствие» реальностью Бога Творца.

Итак, в самом точном смысле слова в случае попытки разрешить привычным способом проблему «почему вообще есть зло?» прежде всего выясняется неверность именно постановки вопроса как такового, поскольку он задействует логику сущностей, а ведь нам известно, что онтологически первичны личностные, а не причинно-следственные отношения. Главное, поэтому, не то, почему произошло некоторое ужасное событие, поскольку всё равно невозможно совместить и увязать причину катастрофы со сверхсвободой действующего Бога Троицы. Теперь возникает в особом свете проблема божественного Промысла. Важно обратить внимание на то, что не стоит пытаться распознать, как продумывает или промысливает Бог обстоятельства той или иной беды, происходящей с людьми, особенно в случае массовой катастрофы. Ведь должно быть ясно, что этот «puzzle» нам не собрать. Можно даже высказать предположение, что он не просто не сложится, но что в определённом смысле его нет. Другими словами, нет Промысла, благодаря которому все детали события уместны и складываются в единую, общую, понятную, да ещё и спланированную картину. И дело не в том, что человеческий разум, мышление не в состоянии познать смысл происшедшего зла, а скорее в том, что суть событий неверно адресовать мышлению Бога.

Здесь надо набраться смелости и утверждать, что в привычном значении слова Бог не мыслит. Это не вполне очевидное положение, и потому попробуем его обосновать. Бог не мыслит, то есть не взвешивает обстоятельства, не выбирает нечто одно из многого, что представляется оптимальным или хотя бы даже наилучшим. Бог не выстраивает логических умозаключений, Он, с нашей точки зрения, не имеет мышления в качестве самостоятельной, отделённой от чего-то иного, деятельности. Иными словами, Промысл Божий – это не мышление-размышление Бога о мире и человеке. Именно поэтому невозможно понять смысл, скажем, авиакатастрофы с точки зрения Божественного Промысла. Не понять потому, что к данному событию не ведут пусть и многочисленные рациональные цепочки, сходящиеся в итоге в единое, осмысленное и понятное происшествие.

Несмотря на кажущуюся необычность, надо сказать, что наше предположение о том, что Промысл не является плодом мышления, не идёт вразрез с богословской традицией, не претендует на дерзкое богословское новаторство. В этом не так уж трудно убедиться. Когда мы говорим о творении Богом мира, мы же не считаем, что Господь сначала думал, творить или не творить, или размышлял, как именно всё устроить наилучшим образом. Отнюдь, мы уверенно полагаем, что Бог творит словом, а слово Его в точности совпадает с делом. Слово есть совершённое деяние, между ними вообще нет никакого зазора (в который как раз и могло бы поместиться мышление). Бог сказал – стало так. Будучи всемогущим и наисовершеннейшим Существом, Бог не действует по заранее внутренне согласованному плану, не обдумывает прежде то, что будет делать. У Него вообще нет категорий «заранее» и «потом». И мы легко соглашаемся с подобными утверждениями, даже если раньше их для себя никогда не формулировали. Но из этих положений следует не что иное, как то, что в Боге тождественно слово и творение, а мышления как самостоятельной формы в контексте изначальной творческой деятельности не существует. И что же, почему мы полагаем, что впоследствии Бог начинает действовать иначе? Почему в начале творения мышления нет, а потом оно появляется? Почему в контексте первотворения Господь действует «молниеносно, сразу», без пауз на размышления и их взвешивание, а потом Ему вдруг требуется некий порядок рассуждений и принятие решений? Нам представляется, что ответ на эти вопросы ясен. Неужто мы решим, что грех и пришедшее с ним в мир зло настолько затрудняют божественное могущество, что Его творческое слово уже не может беспрепятственно, сразу выйти из Его недр, и потому Богу теперь требуется предварительно всё обдумать? Получается тогда, что Он стал мыслить, притом мыслить отдельно от созидания. А ведь к такому положению мы приходим постольку, поскольку разделяем Творение и Промысл.

Заметим, что соответствующее разделение происходит как бы само собой по инерции нашего сознания. Согласимся, весьма привычно полагать, что Бог сотворил мир, а потом промышляет о нём, в особенности после грехопадения. Употреблённое слово «потом» вкупе с предполагающимся контекстом словом «сначала» как раз и свидетельствуют об указанном разделении: творение и промысл воспринимаются сознанием в последовательности, то есть таким образом, что сначала> Бог сотворил мир, а затем Он о нём заботится, мыслит его, обеспечивая его существование. Вследствие подобной инерции восприятия между творением мира и его последующим бытием возникает некоторый зазор, из-за чего деятельность Бога в отношении сотворённого мира меняет как будто бы свой принцип. Вместо творческого он приобретает характер мышления. И всё же было бы странным утверждать, что, единожды создав мир, Господь прекратил или отодвинул на второй план творческую деятельность. На самом деле никакого зазора в отношении Бога и созданного Им мироздания не существует, Он как творил его, так и продолжает это делать, в том числе после грехопадения. И то, что мы называем Его промышлением о мире, в сущности по-прежнему является творением, то есть продолжающимся созиданием Любящего. Действительно, творение не есть некоторая данность, строго ограниченная неким завершённым творческим актом, как нечто однажды начавшееся и некогда вполне законченное. Творение, как мы веруем, имеет начало и не имеет конца, о чём говорит среди прочего и несамодостаточность тварного бытия. Как бы ни истолковывать шесть дней творения, истечение шестого дня не обрывает творение как непрерывную созидательную деятельность Творца. Так же как и грехопадение скорее «требует» от Бога дополнительной творческой активности (другими словами – любви, что Им совершено в Крёстной смерти), нежели возникновения особого рода промышления. Бог не перестаёт быть Творцом, что бы ни происходило в мире, следовательно, творение не заканчивается ни с шестым днём, ни с грехопадением. Отсюда можно сделать вывод: то, что мы называем Промыслом, в сущности является Творением, продолжающимся непосредственным действием Бога в отношении несубстанциального тварного бытия.

Когда мы говорим, что Бог не мыслит, это не означает, разумеется, что Он безразличен к миру – мол, сотворил и с тех пор почивает, наподобие деистических представлений. Вовсе нет. Просто Его обращённость к собственному созданию следует понимать не как мышление и соответствующего рода деятельность, а именно как творение. Как и при первотворении, так и сейчас у Бога не остаётся бессильным никакое слово, а значит, и никакая мысль. Как и всегда, слово-мысль Творца тождественно делу. Он, следовательно, не  рефлексирует о мире, не думает о нём отвлечённо, а любит его и творит. Тема Промысла поэтому обретает особый оборот: поскольку, как мы пытались показать, в Боге нет мышления как особого рода отдельной от иного деятельности, постольку Промысл есть прежде всего Творение.

В том и дело, что Промысл как творение, а не Промысл как размышление нужно трактовать в качестве препятствия разрушительному действию зла и греха. Действительно, зло как проявление болезни греха в сути вещей противостоит созидательности. В определённом и достаточно точном смысле зло есть антитворение, оно есть то, что стремится творение извести, избыть, аннигилировать его. Поэтому-то в Промысле нужно прежде всего усматривать творческую деятельность Бога, то есть такую, которая восстанавливает тварное бытие, подвергающееся пагубному влиянию зла.

Так что совершенно неправильно формулировать вопрос: «какой смысл в этой катастрофе или в смерти ребёнка?» Более того, это было бы дискредитацией бытия Бога и Его творения, дискредитацией самого понятия «смысл». Как раз смысла в этих ужасных вещах нет. В то же время, на него указывает то, что вопреки их бессмысленности жива вера, удостоверяющая бытие непрерывно творящего Бога. Смысл, следовательно, обнаруживается в творении как действии, осуществляется в созидательном противостоянии злу.

Журнал «Начало» №37, 2020 г.

УДК   214; 216; 231.52

T.A. Turovtsev

God’s Providence and the problem of evil

Within stated topic, the author pays attention firstly to the importance of the question of the problem of the existence of evil in the world. The most significant point is that the study of the question statement «why is evil possible?» should not be conducted according to the logic of cause-and-effect relationships, since in this case the answer will root the origin of evil either in the nature of God or in the nature of creation. The author also shows the need to think through the issue of Providence, and concludes that it is not reduced to thinking as such, but rather to creation and love.

Keywords:  Providence, meaning, intellection, evil, creation.