Провидение и законосообразность

10.12.2018 П.А. Сапронов |

Начну я свое выступление с шага самого по себе сомнительного, с этимологии слова «провидение», оно же «промысл». Когда мы употребляем первый из этих синонимов, то вольно или невольно делаем акцент на предвидении. На том, что будущее открыто взору провидца. Им может быть и Бог, если, скажем, принять в расчет свободу человеческой воли. Тогда будущее зависит в том числе и от человеков, оно всецело не определяется Богом. И Богу в каком-то смысле остается не предопределять, а предвидеть. Но вот мы вслушиваемся в слово «промысл». И начинаем понимать: да, промысл от мысли и мышления. Он промышление-промысливание. Однако промышлять — это еще действовать, устраивать промысл и даже промышленность. Если эту двузначность и двусмысленность провидения-промысла сопрячь с Богом, то мы и приходим к тому, что оно равно предполагает и предвидение и действие Бога в мире. С чем и связаны достаточно сложные и трудные богословские проблемы осмысления Провидения-Промысла.

Обыкновенно они сосредоточиваются вокруг того, как совместить в Провидении Божественное и человеческое, момент Предопределения и свободы. Менее, но все-таки значимой остается тема теодицеи, того, как совместить Божественную благость со злом, которое царит в мире. Тема эта заостряется тем более, чем более на передний план выдвигается момент Божественного Предопределения и отходит на задний план человеческая свобода. На нашей конференции еще будет возможность коснуться того, какие решения предлагались в богословии, когда оно обращалось к обозначенным проблемам. Я же в своем выступлении хочу коснуться вопроса менее проработанного уже в силу того, что на нем не сосредоточивалось внимание богословов в той же степени, что и на двух предыдущих. Вопрос этот начинает проясняться, стоит нам обратить внимание, скажем, на следующее обстоятельство. В «Сумму теологии» св. Фомы Аквинского включен текст под заголовком «Трактат о сохранении и управлении творением». В этом не было бы ничего примечательного, если бы не самая тесная связь у св. Фомы «сохранения и управления» с Божественным Провидением. На это указывают, в частности, следующие фрагменты из трактата.

«…Вещи нуждаются в управлении, как в том, что относится к движению, так и в том, что относится к покою, поскольку даже обладающие устойчивостью, коль скоро оно создано из ничего, возвратилось бы к небытию, если бы не удерживалось [в бытии] управляющей всем рукой…»^[1].

И второй фрагмент:

«…И как обнаруживаемая в действии стрелы производная необходимость свидетельствует о действии лучника, точно так же природная необходимость вещей свидетельствует об управлении божественного Провидения»^[2].

Приведенные тезисы св. Фомы подкрепляют друг друга. Они о том, во-первых, что действие Провидения универсально, его не минует ничто в тварном мире. И второе. Согласно св. Фоме, за природной необходимостью и законосообразностью стоит все то же Провидение, одно не противоречит другому. Такая постановка вопроса не теряет своей актуальности и сегодня. Она, на мой взгляд, подлежит дальнейшему обсуждению. Разговор на эту тему далеко еще не закончен. И вот я сам хочу попытаться вставить свою реплику в этот разговор, прежде всего обратив ваше внимание на следующее обстоятельство. Являемся ли мы вполне секулярными людьми или христианами, все равно для нас действительной является так называемая современная научная картина мира. Ее же расхождение с тем, что говорит о тварном мире Св. Писание, как его комментируют св. Отцы, грандиозно. В научной картине нет Творца и творения, неба и земли, видимых и невидимых. Впрочем, по поводу последнего можно сделать уточнение. Эта картина предполагает, что «невидимое» все-таки есть, но оно отличается от «видимого» по существу одним: его человек не способен увидеть исключительно в силу своей физической, химической, биологической природы. Не более. Но это так, деталь, непосредственно же нас касается то, что оба, библейский и научный миры находятся в разных измерениях. Сопрягать их, находить подтверждение Шестоднева в новейших данных физической науки и т.п. — это, несомненно, детски-простодушные игры, с которыми никакого дела иметь не хочется. К отмеченному двоемирию я попробую подойти совсем с другой стороны.

Обращусь при этом к простому и очевидному. Мир, каким он предстает в науке, законосообразен. Не будет у науки законов, не будет и ее самой. Но что такое закон? Так или иначе, закон выявляет некоторое правило, порядок, мерность, повторяемость при определенных условиях и т.п. Закон, между тем, сам его принцип, предполагает фрагментирование реальности. В ней выделяется определенный фрагмент, в котором и обнаруживается законосообразность, действие определенного закона. Откуда он берется, почему присущ данному фрагменту?

Ответа на этот вопрос нет, он невозможен в принципе. Закон прикладывается к изучаемой реальности извне.

Вот, скажем, есть камень. Он падает с крыши. Я фиксирую характер его падения и обнаруживаю, что оно соответствует формуле — закону ускорения свободного падения. Этого с меня довольно, поскольку я физик. Вопрос же о том, почему скорость падения камня такова, а не иная, задавать бессмысленно. Закон выявлен, чего же более?

А теперь попытаемся представить себе существование некоторого универсального закона, который объясняет сразу все во всем сущем. Пускай не в одной формулировке, а таким образом, что универсальный закон конкретизируется во множестве частных. И к чему же мы придем? Опять-таки, к детским играм и игрушкам. Например, к таким. На все сущее распространяется закон перехода количественных изменений в качественные. Или того не легче: универсален закон трех стадий. В соответствии с ним нечто (некто) возникает, достигает пика своего развития и затем деградирует с тем, чтобы исчезнуть. Законы в таком роде прекрасны. С той лишь оговоркой, что они соотнесены не с универсумом как целым, а с его фрагментами, моментами, проявлениями и т.д. Взятый же в целом универсум и законосообразность не совместимы. Просто-напросто: если для универсума есть закон, то он не строго имманентен универсуму, а значит, помимо последнего существует еще нечто, а тогда какой он универсум?

Тот же закон перехода количественных изменений в качественные, столь любезный сердцу кондовых советских диаматчиков. Кто будет с этим спорить, он может быть подтвержден и подтверждается бесчисленным рядом примеров и демонстраций. Кажется, от его действия ничто не способно ускользнуть. Но ведь этот пресловутый закон неизменно касается того или иного фрагмента реальности, взятая же в своем целом, в своей существенности и изначальности реальность, она же бытие, уже никакому закону перехода количества в качество не подведомственна. Говорить о количестве бытия как-то странно. А какие у бытия качества? Положим, таковым мы признаем его универсальность. И что же, эта наша уступка ведет нас к какому-то подобию количества? Ничуть не бывало. Универсальность внеколичественна, и наш великолепный закон здесь ни при чем. Если он и существует, то должен быть выведен из принципа бытия в качестве момента его самообнаружения. Такое, вообще-то, возможно, о чем, в частности, свидетельствует «Наука логики» Гегеля. Нотам переход количества в качество вовсе не закон именно в виду своей имманентности бытию, оно же понятие, в определенный момент его разворачивания.

Закон и законосообразность на своем месте не в философии, а в научном знании. Последнее же существует не как таковое, не как наука вообще, а в качестве их совокупности. Каждая наука — это фрагмент или проекция реальности, которые не сводимы ни к какому подобию единства, так, чтобы они образовывали моменты одного целого, связанные между собой и образующие это целое. Поэтому и говорить о каких-либо универсальных законах бессмысленно не только на уровне философии, но и применительно к науке как таковой. Нас, впрочем, непосредственно касается богословие.

Когда утверждается, что все в тварном мире подлежит Божественному Провидению и вместе с тем оно не противоречит законосообразности, это вовсе не предполагает обнаружения логики перехода одного в другое. Первое, то есть Провидение, непостижимо по определению. Оно дается нам в Откровении или же постигается нами post factum. И в одном и в другом случае Провидение суть знающее незнание. Оно не может и не должно претендовать на окончательную ясность и логичность. Самые простые примеры сказанному — сотворение мира и второе пришествие. Одно было, другое — будет. Как одно произошло, а другое произойдет — это наше знание о в пределах человеческого непостижимом. Но как же тогда быть с положением св. Фомы о том, что «природная необходимость вещей свидетельствует об управлении божественного Провидения»?

Мне здесь видится в первую очередь свидетельство от обратного. То, что Св. Фома обозначает как «природную необходимость вещей», заведомо частично и фрагментарно, о чем уже шла речь. Поэтому у нас появляется право замкнуть ее на реальность всеобъемлющую. Положим, ею будет Провидение. Но тогда нам все-таки придется как-то раскрыть и обосновать логику перехода от Провидения к природной необходимости. Если попытаться наметить этот переход в самом общем виде, то он будет переходом от действий начала, сознающего себя, личностного к действию того, что осуществляется как сцепление причин и следствий, от начала свободного к началу необходимому.

И здесь нужно сознавать со всей ясностью и определенностью: апелляция к свободе исключает возможность объяснения происходящего. Точнее будет сказать — оно может быть объяснено и обосновано, но только post factum. Иначе говоря, не почему происшедшее произошло, а как оно происходило. Согласно метафоре св. Фомы, действия лучника остаются для нас необъяснимы, тогда как действия стрелы могут быть объяснены. В последнем случае устанавливаются законы, первый же случай имеет отношение к законосоздателю. Он провидит, в нем источник Провидения. Пытаться же растворить Провидящего в Провидении — это чистейшее безумие.

Мы должны уяснить себе раз и навсегда: тема Провидения — это всегда и обязательно тема того, кто провидит. Провидение нельзя рассматривать как самостоятельную реальность. Оторванное от Бога, оно станет законом или судьбой. В первом случае Бог растворится в своих действиях. В них придется искать их собственную основу. А она и есть закон. Он же суть утверждение голой фактичности. По сути, закон тавтологичен. Происходящее происходит так потому, что оно происходит именно так. Второй случай предполагает наличие Бога, но как того, кто абсолютно непроницаем, сокрыт, вообще никак не соотнесен с человеком. Происходящее как судьба тоже происходит потому, что оно происходит. Однако в предположении и подозрении об источнике происходящего оно не замыкается на самое себя. Оно откуда-то берется, за ним кто-то стоит. Он навсегда останется этим кем-то, а нам лучше молчать.

Противоположность принципов Провидения и законосообразности, невозможность прямого перехода от одного к другому, выстраивания их в одну логическую цепочку на самом деле вовсе не исключает их совместимости. Другое дело, что совмещение здесь особого рода. Нам остается помыслить его в соответствии с логикой кантовских построений. Я бы предложил здесь обращение к кантовскому разделению познавательной способности человека на теоретический и практический разум. Поскольку Кант предполагает возможность рассмотрения одной и той же реальности под знаком свободы и необходимости, автономной и гетерономной причинности, то почему бы нам вслед за Кантом не смотреть на все сущее под знаком и Провидения и законосообразности.

В нашем случае, в соответствии с метафорой св. Фомы, Провидение — это действия лучника, за законосообразностью же (природной необходимостью) стоит характер полета стрелы. Соответственно, в первом случае действует одна логика, во втором — в корне иная. На вопрос о том, почему одна логика не продолжается в другой, у меня есть такой ответ. Во-первых, он состоит в том, что за Провидением стоит Предвидящий, то есть Бог, а его действия логичны и законосообразны не в своем источнике, а в своем осуществлении. Провидение осуществляется как законосообразность, из чего вовсе не следует, что законы есть высшая и последняя реальность. Сведение Законодателя к законам совершенно необязательно, а для христианина еще и недопустимо. И второе. Уже неоднократно упоминавшаяся фрагментарность законов, их соотнесенность с определенным явлением и невозможность все и вся свети к единому верховному закону, разве они не свидетельствуют о том, что все сущее может быть помыслено в своем единстве только по ту сторону поиска ее законосообразности. А если по ту сторону, то нам остается путь или философии, или богословия. Tertium non datur. Наш путь богословский, а это означает обращение к реальности Провидения и стоящего за ним Бога.

В этом случае нам и пригодится Кант, чтобы отбить охоту от всякого рода построений, которые разворачивают перед нами стройную и последовательную картину того как действовало, действует и даже будет действовать Провидение. Поскольку оно не законосообразно, то его осуществление остается понимать как чудо. Чудесно, то есть непредсказуемо и непостижимо в Провидении само его обнаружение, сама исходность, но не то, как оно действует. Последнее вполне допустимо рассматривать как законосообразность. Только здесь не Бог сообразует свои действия с законами, а законы сообразуются с действиями Бога. Чудо оказывается в результате возможным помыслить с точки зрения определенных законов.

О том, что Провидение человеком постижимо, правда, до определенного предела, свидетельствует Откровение. Оно ведь открывается христианину в Св. Писании. Оно и есть Откровение, осуществляемое в мире. Св. Писание повествует о Провидении. Все оно о путях осуществления замысла Бога о мире. Такая его сосредоточенность и делает Св. Писание чем-то в корне иным, чем научное знание. Оно есть «точка зрения» Бога на мир. Законосообразность здесь ни при чем. В законах обнаруживает себя обратное — то, как человек видит мир творимый и направляемый Богом, но в своих последствиях, в отпущенности на самого себя, предоставленности себе. В конечном счете мир не отпущен и не оставлен. Но так на него можно смотреть до известного предела. Предел этот — невозможность дойти до предельных оснований. Если они не нужны — скатертью дорога, в противном же случае придется вернуться к Богу и Провидению. Правда, в ясном и твердом сознании своего «ученого незнания». Оно в знании о Боге и Провидении в их бытии и Откровении себя, которые есть Откровение бесконечного в своем бытии, а значит, и несоизмеримого с человеком.