Святитель Иоанн Златоуст как проповедник

В глазах всего христианского мира святитель Иоанн Златоуст всегда был и остается образцом высокой честности, ответственности и благородства. Кроме того, он был непревзойденным мастером христианского красноречия и учителем нравственности. Всю эстетику прекрасного «видел он, прежде всего, в деятельном добре, Евангелие было для него книгой о красоте добра, явленного в образе Богочеловека»^[1]. В категориях античного мира его можно назвать оратором, или ритором, т.е. учителем, моралистом и проповедником, всегда учащим о «нравственной мудрости» и «моральном благородстве», всегда мыслящим в категориях нравственной оценки. «Избегая туманных терминов, святой Иоанн никогда не вдавался в философские тонкости и навсегда остался в церковной истории как идеал христианского пастыря и проповедника высокой христианской морали. <…> О чём бы ни говорил Златоуст, он всегда интересовался этической стороной ситуации и неизменно соотносил это со Священным Писанием»^[2]. Большинство его сочинений представляет собой беседы и проповеди, записанные слушателями и отредактированные. Прекрасно зная Священное Писание и труды отцов Церкви, он легко и непринужденно использовал их в своих беседах и гомилиях, а пытливые слушатели записывали их со слуха или по памяти.

Характерным риторическим приемом в проповедях Иоанна Златоуста выступает так называемая «диатриба». Этот яркий прием риторической подачи, как бы во взаимопроникновении «своей» и «чужой» (собеседника) интонации, был хорошо известен в античной литературе. Подобный прием использовал апостол Павел в своих посланиях (см., к примеру, Рим. 2,17), — «техника диатрибы предполагала имитацию диалога, когда говорящий «передразнивал» своего воображаемого оппонента, а затем отвечал на его вопросы и возражения»^[3]. И весьма не случайно, что слово ὁμιλία (гомилия), использующееся для обозначения диатрибы, впоследствии стало применяться к обозначению любой церковной проповеди, ярчайшим образцом которой в христианском мире служили проповеди Иоанна Златоуста.

Дата рождения св. Иоанна точно не известна. Учился он у популярного в Антиохии ритора Ливания и получил светскую профессию адвоката. В 381 году он был рукоположен в Антиохии во диакона и в 386 году там же принял сан пресвитера. В 398 году он, уже известный как непревзойденный пастырь и учитель, был призван в качестве правящего иерарха на Константинопольскую кафедру.

Отношение Иоанна Златоуста к монашеству, священству и браку

С молодых лет будущий Святитель готовил себя к служению Богу и людям. После смерти своей матери в 374 году молодой Иоанн на несколько лет удаляется в монастырь, неподалеку от Антиохии, после чего ещё некоторое время проводит в пустыне. Этот подвиг означал для Златоуста не полный и бесповоротный уход от мира, но определенный фундамент, духовную установку в деле борьбы с грехом в мире, целью которой служит преображение мира. При всём уважении к монашеству св. Иоанну уход в монастырь виделся в чём-то не полноценным, «в этой форме «индивидуального спасения» Златоуст усматривал некоторые черты эгоистической ограниченности — «самоспасения» как основной задачи»^[4]. Цель аскетических подвигов в понимании Златоуста — это стяжание внутренней свободы вне зависимости от мира и обстоятельств, в которые ставит нас жизнь, от внешней обстановки, условий и форм существования. Задачу временного ухода из мира он видел в возвращении к миру с целью одухотворения жизни мира на евангельских началах, — ради этого стал он проповедником и пастырем. «Я часто молил, — говорит Златоуст в эти годы, — чтоб миновалась нужда в монастырях, и настал и в городах такой добрый порядок, чтобы никому не нужно было убегать в пустыню. <…> То именно и извратило всю вселенную, что мы думаем, будто только монашествующим нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно»^[5], — замечал Златоуст.

Говоря о учительном служении священника, св. Иоанн отмечает, что в нем больше любви, чем в монастырском уединении, и именно пастырство, по его мысли, воплощает деятельную любовь. В своей книге «О священстве» он говорит о высоте священнического звания как призвания к тайнодействию, подчеркивая возложенную на священника ответственность за наставничество, проповедничество и попечение о душах, наибольшее внимание уделяя учительному призванию священника. Первоочередную духовную задачу пастыря в проповеди христианства он видит в словесном обращении к свободе и воле человека.^[6] Для него истинная жизнь есть жизнь в свободе, подвигах и делах, а движения воли человека — это не только начало и опора греха, но и фундамент добродетельного пути.

Интересны и неожиданны суждения Иоанна Златоуста о смехе. Нередко, особенно в строгих монашеских кругах, можно услышать, будто смех является одним из проявлений греховной природы в человеке и что Спаситель будто был чужд смеха и иронии. И, в особенности, посвятившие себя монашескому деланию, должны якобы искоренять в себе это проявление чувств. Но св. Иоанн пишет об этом так: «Или смех есть зло? — Нет, смех не зло, но чрезмерность и неуместность — зло <…> Смех вложен в душу нашу, дабы душа отдыхала, а не для того, чтобы она была расплескана» (Слово 5 на Святую Пасху)^[7].

Монашество, как уже было сказано, Златоуст понимает лишь в качестве идеального общества, считая, что весь мир должен стремиться к совершенству, с тем, чтобы вообще отпала всякая нужда в монастырях. Не ставит Златоуст путь монашества и девства и выше пути семейного. Напротив, он выступает в качестве абсолютного защитника Брака. Мысли о браке рассеяны в разных его проповедях, но особенно в комментариях к текстам посланий апостола Павла, в частности, послания к Ефесянам, где Брак сопоставляется с образом союза Христа с Церковью. При этом, говоря о высоком значении и святости брака, Златоуст безоговорочно осуждает сопутствующие свадьбам отнюдь не целомудренные разгульные веселья, пьянство и вольные пляски, вновь и вновь выступая как строгий учитель нравственности и христианской морали.

Отношение Иоанна Златоуста к богатству и государству

В своих беседах и проповедях Иоанн Златоуст неоднократно подчеркивает тщетность материального благосостояния, говоря о его ненадёжности. Он говорит о богатстве как о соблазне, само по себе оно не есть ценность: «владеющий приучается невольно дорожить им, впадает в опасный самообман, привязывается к мнимым благам. Опасно, — по мысли Златоуста, — не только богатство, неправедно и нечестно приобретенное, но и всякое имение… Однако не само по себе, но как стимул для воли, как повод дорожить тленным и мнимым, — богатство есть опасное бремя»,^[8] — утверждает он. В особенности его недовольство касается богатства церковного убранства, когда вместо попечения о душах людей Церковь чрезмерно заботится о материальном благоустроении. Златоуст в этом контексте указывает, что «Спаситель во время Тайной Вечери дал своим ученикам пить не из золотой чаши, а подарил им заповедь любви друг к другу. Помимо всего прочего, богатство происходит из неравенства, а, следовательно, из несправедливости. <…> Согласно святому Иоанну, всё принадлежит Богу, поэтому такие слова как «мое», «твое» и т.п., должны быть изгнаны из христианской общины»^[9].

Затрагивая тему рабства, актуальную в античном обществе, Златоуст склонен не признавать рабство естественным институтом, ибо свободное состояние, по его мнению, присуще природе человека. При этом он подчеркивал, что в самом рабстве как таковом ничего лично греховного для человека нет. Бог создал человека свободным и, по мысли св. Иоанна, рабство выступает в обществе лишь как последствие греха: «Совершили грех предки и своим грехом ввели рабство, а потомки своими грехами лишь упрочили введенное рабство»^[10]. И поскольку мир полон греховных деяний, то и сохранение рабства остается реальностью в нем.

Касаясь вопросов, связанных с существованием государства, Иоанн Златоуст утверждал, что земная власть в принципе является последствием греха и не одобрял практикуемых в государстве властных методов наказаний, высказываясь в том смысле, что они противоречат принципам милосердия, проповедуемым Церковью. Пастырское служение, по мысли св. Иоанна, тоже «есть власть, но власть слова и убеждения», — и в этом коренное различие власти духовной от власти мирской»^[11]. Златоуст говорил: «Царь принуждает, священник убеждает. Один действует повелением, другой советом…»^[12]. И всё же он признавал светский авторитет императорской власти, ставя при этом священство намного выше. Во всех случаях вмешательства императорской власти в церковные дела он, не смущаясь, бесстрашно выступал на стороне церковных интересов, не боясь возвысить слово обличения в адрес светской власти, и никогда Златоуст не прибегал к помощи властей для решения сугубо церковных вопросов. В принципе, можно говорить о том, что ему был чужд зарождавшийся византийский принцип «симфонии» между Церковью и государством, он был склонен к четкому разграничению сфер влияния Церкви и государства.

Иоанн Златоуст как учитель о Евхаристии

Андрей Рублёв с учениками. Свят. Иоанн Златоуст из Деисусного чина Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры (1425-1427).

Говоря о Евхаристии, святитель Иоанн Златоуст в понимании этого великого Таинства приводит примеры прямого реализма и изобразительной, почти физической наглядности. Он говорит о причастии: «чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою любовь к нам, Он (Христос) дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами плоти Его» (Беседа 46 на Евангелие от Иоанна)^[13]. При этом литургисты отмечают, что в чрезмерно реалистичных суждениях Златоуста, когда он говорит, что Христос предоставил нам «вонзать зубы в Его плоть», или, причащаясь от Чаши, «прикасаться губами к прободенному ребру», он выступает как «красноречивый златоустый оратор»^[14], из чего не следует делать выводы об абсолютном мистическом натурализме в понимании Евхаристии. Вместе с этим, Златоуст говорит, что «Христос не передал нам ничего чувственного, но всё духовное, только в чувственных вещах. <…> Если бы ты был бестелесен, то Христос сообщил бы тебе сии дары бестелесно, поелику же душа твоя соединена с телом, то духовное сообщает Он тебе через чувственное» (Беседа 82 на Евангелие от Матфея)^[15]. «Не думай, что это хлеб и не считай, что это вино, потому что они не выходят из человека, как прочие виды пищи. <…> Тайны срастворяются с сущностью тела» (Беседа 9 о покаянии)^[16]. Христос, по мысли св. Иоанна, желая показать Свою сильную любовь к нам, посредством пищи, хлеба и вина «смесил Самого Себя с нами и растворил Тело Свое в нас, чтобы мы составили нечто единое как тело…» (Беседа 46 на Евангелие от Иоанна)^[17]. Златоуст говорит, что «хлеб, прежде нежели освятится, мы называем хлебом; когда же Божественная благодать освятит через посредство священника, то он уже не называется хлебом, но достойно называется Телом Господним, хотя естество хлеба в нем остается» (Письмо к монаху Кесарию)^[18]. И как соединение двух естеств во Христе, так и соединение в евхаристических Дарах: «по внедрении Божественного естества в тело, то и другое вместе составили одного Сына, одно Лицо, при нераздельности в то же время неслитно познаваемое — не в одном только естестве, но в двух совершенных»^[19].

Иоанн Златоуст в борьбе с арианством

Иоанн Златоуст был, кроме всего прочего, невольным участником арианских споров. Он принял участие в борьбе за чистоту православного вероучения во времена развития арианства и разделения последователей ереси по различным партиям, в частности «аномеев» (ἀνόμοιος), утверждавших «несходство» Иисуса Христа с Богом Отцом. Иоанн Златоуст в деле отстаивания богословских интересов Православия стал продолжателем дела святых отцов своего времени: Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского и других, выступавших с критикой последователей арианства. Выступая с проповедями за чистоту вероучения, Златоуст особое внимание обращал на благорасположение своих слушателей и не торопился возвышать голос против еретиков, о чем он сам свидетельствует в слове «Против аномеев» (1,6). Ему на редкость красноречиво удавалось «в устной проповеди создать стройное и убедительное опровержение аномейства, доступное для восприятия неподготовленных слушателей, и предложить <…> противоядие от этой ереси и других рационализирующих подходов к Тайне Святой Троицы. Оно состоит в вере в Божественное существование, в надежде обрести часть в будущем знании и в любви, проницающей тварное бытие нетварным Божественным снисхождением»^[20].

Первые пять проповедей о непостижимости Божией были произнесены Златоустом вскоре после его рукоположения во пресвитера в Антиохии. Как известно, проповедь аномейства в лице Аэция и Евномия, начиналась тоже из Антиохии, посему как никогда кстати явилось слово Иоанна Златоуста, которое из уст такого красноречивого проповедника, как он, не могло быть не услышано. Характерно, что все обличения еретиков, исходившие из уст св. Иоанна, заканчивались не проклятиями, а заботой пасторского участия, призывами вернуться в лоно Матери-Церкви. Он подчеркивал, что искоренению подлежат не сами еретики, но семена их заблуждений. Для свт. Иоанна аномеи — не соперники в борьбе за духовное влияние на паству, а заблудшие овцы Церкви. Он, несмотря на максимализм по складу характера и темпераменту, выступал противником принуждения даже в борьбе с еретиками: «Я гоню не делом, но словом, и преследую не еретиков, но ересь…, — отмечал Златоуст. — Мне привычно терпеть преследования, а не преследовать, — быть гонимым, а не гнать. Так и Христос побеждал распятый, а не распиная»^[21].

Иоанн Златоуст, не ставя перед собой задачи фундаментальной критики арианства, лишь высвечивал некоторые аспекты вероучения, в частности, расхожее в среде аномеев заблуждение — о постижимости Бога. Они утверждали, что совершенному знанию человека доступно познание Божественной сущности, которое выражено через характеристику: «нерожденность», — и значит, так как Иисус Христос был рожден от Марии, то, по мнению аномеев, не следует почитать в нем Божественное достоинство. При этом Иоанн Златоуст в полемике с арианами не выводил новых приемов опровержения заблуждений, а пользовался тем, что было наработано великими отцами Церкви до него. В суждениях о познании Бога Златоуст следует традиции апофатического (отрицательного) богословия отцов Православного Востока, давая определения качественных характеристик Бога в традиции отрицания. Наше «блаженное незнание» о Боге, по мысли святителя, заключается не в полном агностицизме^[22], т.е. отрицании какого бы то ни было истинного знания о Боге; ведь знать о чём-либо и понимать, как оно устроено, — это разные вещи. Нам достаточно знать, что Бог существует, — говорит Иоанн Златоуст, — «я хотя знаю многое, но не понимаю способа существования предметов. Знаю, что Бог существует, знаю, что Он существует целостно, но не знаю, каким образом; знаю, что Он безначален, нерожден, вечен, но не знаю, как. <…> Того, что мы едим и видим каждый день, мы не понимаем, так как же мы хотим постичь само существо Божие?»^[23].

Согласно Златоусту, даже отрицательное знание о Боге есть «праведность от Бога по вере», т.е. правда Божия, а не человеческая, достижение которой возможно благодаря «Божественному снисхождению»^[24]. Употребление в христианском богословии понятия «снисхождение» (συγκατάβασις) в различных формах в значительной степени принадлежало свт. Иоанну Златоусту. Это понятие обретает в его богословии значение Божественных энергий, а именно — явление сущности Божией в энергиях, открываемых тварному миру. «Что такое снисхождение? — спрашивает Иоанн Златоуст, — то, когда Бог является не так, как Он есть, но показывает Себя столько, сколько имеющий созерцать Его способен к этому, приспособляя явление Лица к немощи созерцающих» (Против аномеев III,3)^[25].

Иоанн Златоуст как борец за чистоту морали и нравственности

Обличая нравственные пороки, св. Иоанн Златоуст всегда выступал с сочувствием и пониманием всякой человеческой страсти, но грех следует, по его мнению, нещадно искоренять из жизни. Взойдя на Константинопольскую кафедру, он, не смущаясь, обличал цирки, театры и прочие зрелища, возбуждающие страсти византийцев, не взирая на лица — он беспристрастно боролся с грехом в обществе, обличая суетность поведения, роскошь, чрезмерность в нарядах и украшениях, распущенность и легкомысленность образа жизни. Как патриарх, Златоуст немедля взялся за наведение порядка в Церковной организации, также начинавшей утопать в казнокрадстве, роскоши и нравственных пороках. Христианство в столице, к сожалению, стало лишь «модной одеждой». Его смущала номинальная многочисленность христиан, — «безопасность есть величайшее гонение на благочестие, <…> безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих»^[26], — с горечью констатировал Златоуст. Его смущал нравственный упадок во всех слоях общества, «молчаливое снижение требований и идеалов», как среди мирян, так и в среде клира. Весь пафос его злободневного учительства и проповедничества понятен лишь из живого исторического контекста. «Это был евангельский суд над современностью, над тем мнимым воцерковлением жизни, в котором, по свидетельству Златоуста, слишком многие находили преждевременное успокоение…»^[27]. Не мудрено, что при таком положении дел Иоанн Златоуст нажил себе массу недоброжелателей как среди монашества и духовенства, так и среди светских влиятельных слоев общества.

Как отмечает прот. Иоанн Мейендорф, Златоуст воспринимался в столице в некоторой степени архаичным, как человек ушедшего времени: «его манера проповедовать и этические взгляды плохо вписывались в легкомысленную столичную обстановку <…>, это было время перемен, надежд, кипения умов и нравов. Иоанн Златоуст со своими строгими моралистическими проповедями казался старомодным и провинциальным. Он говорил с этой огромной бурлящей толпой в той же манере, которая принесла ему славу и любовь в Антиохии»^[28].

Нарастающее недовольство Златоустом, обличавшим порочный уклад как церковного, так и светского общества, не заставило долго ждать. В 403 году Святитель был вызван на так называемый «Собор под дубом», на повестке дня которого стояло осуждение Иоанна Златоуста. Будучи трижды вызываемым, Иоанн на собор так и не явился и в результате был смещен со столичной кафедры и выслан из Константинополя. Но вскоре после этого в столице разразилось страшное землетрясение, в чём был усмотрен знак Божий, и Златоуст вновь получил приглашение вернуться на кафедру. По возвращении он немедля читает в Софийском соборе очередную проповедь, где для описания происшедшего с ним «пользуется аллегорией брака между Саррой и Авраамом как образом союза между епископом и его Церковью. Несмотря на попытки фараона отнять у Авраама жену, Сарра сохранила свою чистоту. <…> Очевидно, урок не пошел Иоанну впрок, и научиться дипломатическому такту он не умел и не хотел»^[29]. В своих проповедях он, как и прежде, продолжал обличать пороки общества и год спустя вновь оказался смещен с кафедры: его сослали в Кукуз, на этот раз окончательно и бесповоротно. Через два года его отправили в Пициус (Пицунда), но туда он уже не доехал, скоропостижно скончавшись в 407 году в местечке Команы. Среди народа, любящего Иоанна Златоуста, живо хранилась память о нем. Интересно отметить, что среди противников его реабилитации выступал первое время знаменитый Кирилл Александрийский. Но всё же после своей смерти Златоуст оказался настолько популярен, что уже в 417 году по инициативе Константинопольского епископа Аттика имя свт. Иоанна было восстановлено в диптихах, а год спустя его мощи были торжественно перенесены в Константинопольский храм Святых Апостолов. Приговор «собора под дубом» был отменен общим свидетельством Церкви.

Журнал «Начало» №28, 2013 г.

^[1] Флоровский Г., прот. Восточные отцы Церкви. М., 2003. С. 278.

^[2] Мейендорф И., прот. Введение в святоотеческое богословие. Клин, 2001. С. 256.

^[3] Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 303.

^[4] Курбатов Г. Византийские портреты. К истории общественно-политической мысли. Л., 1991. С. 105.

^[5] Цит. по: Флоровский Г., прот. Указ. соч. С. 278, 279.

^[6] См. там же. С. 279, 283.

^[7] Цит. по: Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 289.

^[8] Цит. по: Флоровский Г., прот. Указ. соч. С. 286.

^[9] Мейендорф И., прот. Указ. соч. С. 262.

^[10] Курбатов Г. Указ. соч. С. 109.

^[11] Там же.

^[12] Цит. по: Флоровский Г., прот. Указ. соч. С. 283.

^[13] Цит. по: Мейендорф И., прот. Указ. соч. С. 260.

^[14] Успенский Н. Византийская Литургия. Анафора. М., 2003. С. 326.

^[15] Цит. по: Успенский Н. Византийская Литургия. Анафора. М., 2003. С. 324.

^[16] Там же. С. 325.

^[17] Там же. С. 324.

^[18] Там же. С. 330.

^[19] Там же.

^[20] Михайлов П. Святитель Иоанн Златоуст как участник арианских споров // Журнал «Альфа и Омега». 2007. №1. С. 67.

^[21] Цит. по: Флоровский Г., прот. Указ. соч. С. 283–284.

^[22] См.: Михайлов П. Указ. соч. С. 63.

^[23] Цит. по: там же.

^[24] См.: там же. С. 66.

^[25] Цит. по: там же.

^[26] Цит. по: Флоровский Г., прот. Указ. соч. С. 280

^[27] Там же. С. 276.

^[28] Мейендорф И., прот. Указ. соч. С. 248.

^[29] Там же. С. 253.