История Дьявола. Главы из книги (окончание)

ЧАСТЬ 1

Глава 3

О происхождении Дьявола, о том, кто он таков и каким был прежде своего изгнания с небес, и в каком состоянии он пребывал с этого времени до сотворения человека

Чтобы произвести правильное расследование дел Сатаны, необходимо в вопросе о его происхождении вернуться так далеко, как позволяют нам история и мнение ученого мира.

Согласно всем писателям, как церковным, так и светским, то создание, которое мы называем Дьяволом, было первоначально ангелом света, великолепным серафимом, возможно, избраннейшим из всех великолепных серафимов. Смотрите, как Мильтон описывает его первоначальное великолепие:

Сатана, так зовут его теперь; его прежнее имя
Не слышно боле в небесах: он из первых,
Если не первый, архангел; великий силой,
Могуществом и превосходством (кн. 5, ст. 140)^[1]

И снова тот же автор и о том же предмете:

« _________» Ярче средь множества
Ангелов, чем эта звезда среди звезд (кн. 7, ст. 189)^[2]

Великолепная фигура, которую, предположительно, Сатана являл среди престолов и владычеств в небесах, такова, что мы можем вообразить его как величайшего ангела в этом возвышенном обществе, и более того, некоторые полагают, что он был главой архангелов.

Отсюда это понятие (и недурно обоснованное), а именно: что первопричина его постыдного деяния и последовавшего за ним его восстания произошла от того, что Бог провозгласил Своего Сына военачальником, а также верховным правителем в небесах, и даровал Ему владычество над всеми делами творения, как теми, которые уже были завершены, так и теми, которые тогда еще не начались — то почетное положение, которое, поговаривают, Сатана ожидал, будет даровано ему самому, как следующему за Богом Всевышним по чести, величию и силе.

Этого мнения придерживается также мистер Мильтон, когда приступает к следующим строкам, где изображает всех ангелов присутствующими на общем собрании, а Бога Отца обращающимся к ним со следующим воззванием:

— Вы, чада света, Ангелы, Князья,
Престолы, Силы, Власти и Господства?
Вот Мой неукоснительный завет:
Сегодня Мною Тот произведён,
Кого единым Сыном Я назвал,
Помазал на священной сей горе
И рядом, одесную поместил.
Он — ваш Глава. Я клятву дал Себе,
Что все на Небесах пред ним склонят
Колена, повелителем признав.
Вы под Его водительством должны
Для счастья вечного единой стать
Душой неразделимой. Кто Ему
Не подчинён, тот непокорен Мне.
Союза нарушитель отпадёт
От Бога, лицезрения лишась
Блаженного, и, вверженный во тьму
Кромешную Геенны, пребывать
В ней будет, без прощенья, без конца!^[3]

Сатана, оскорбленный появлением в небесах новой сущности или бытия, именуемой Сыном Божиим, поскольку Бог, утверждает м-р. Мильтон (хотя и ошибочно), в это время возвестил о Нем, произнеся: «В сей день я родил Его», — а также тем, что Он поставлен над всеми бывшими прежде Него силами небес, из которых Сатана, как первый, был главным и ожидал, что если какое бы то ни было более высокое положение может быть даровано кому-либо, оно должно принадлежать ему, — я говорю, оскорбленный всем этим, он решил:

Свои полки он увести решил,
С презрением покинуть вышний Трон,
Которому в покорстве присягал (кн. 5, ст. 140)^[4]

Но мистер Мильтон грубо ошибается, относя эти слова «В сей день я родил Его» к тому возгласу Отца прежде падения Сатаны и, следовательно, ко времени до творения, тогда как, согласно толкователям Священного Писания, под этим понимается Воплощение Сына Божия, или, по крайней мере, Воскресение: см. комментарий на Деян. 13, 33^[5].

Словом, Сатана, недовольный и огорченный, отошел со всеми своими последователями, решив не покоряться этому новому повелению и не приносить послушания Сыну.

Теперь мистер Мильтон склоняется к мнению, что число ангелов, которые восстали с Сатаной, было неисчислимым; а в одном месте намекает на то, что они составляли большую часть всего ангельского воинства, или множество серафимов.

Но Сатана успел
В полёте быстром далеко уйти
С полками, словно россыпь звёзд ночных,
Бесчисленными, или россыпь звёзд
Рассветных — капель утренней росы,
Когда их Солнце в жемчуг превратит,
Сверкающий на листьях и цветах.^[6]

Было ли их число таковым, бесчисленными миллионами и легионами миллионов, этот вопрос не является частью моего настоящего исследования. Сатана, предводитель, руководитель и главный среди них, так как он был зачинщиком небесного восстания, как и прежде, все еще является их великим главой и верховным Дьяволом. Под его властью они, дьяволы, до сих пор действуют, не покорствуя Богу, но продолжая то же самое восстание против Него, которое они начали в небесах; все еще ведя войну против небес в лице образа Божия и Его творения, человека. И хотя он, Дьявол, побежден громом Сына Божия и сброшен стремглав вниз с небес, они все еще претендуют на то, что имеют, или, скорее, не утратили ни воли, ни силы творить зло.

Это падение ангелов, с последующей битвой в небесах, прекрасно описано Овидием в его войне Титанов против Юпитера. Титаны кидают гору на гору и холм на холм (Пелион на Оссу), чтобы взобраться на неприступные стены и разрушить небесные врата, пока Юпитер не поражает их своими молниями и не забрасывает их в бездну.

Смотри Метаморфозы Овидия, новый перевод, книга первая, стр. 19^[7]:

Не был, однако, земли безопасней эфир высочайший:
В царство небес, говорят, стремиться стали Гиганты;
К звездам высоким они громоздили ступенями горы.
Тут всемогущий отец Олимп сокрушил, ниспослал он
Молнию; с Оссы он сверг Пелион на нее взгроможденный.
Грузом давимы земли, лежали тела великанов, —

Тогда Юпитер, решив уничтожить человечество потопом, вновь держит речь на совете и, обращаясь к другим богам и оправдывая свое решение пред небожителями, говорит следующее, указывая вниз, на добродетельных людей:

«Но, о Всевышние! Все же довольно ль они безопасны,
Ежели мне самому, и вас и перуна владыке,
Козни строить посмел Ликаон^[8], прославленный зверством?»
Затрепетали тут все и дерзкого требуют с жарким
Рвеньем.

С того времени столь много поэтической свободы повелось в отношении Дьявола, свободы, относящейся к его наиболее древнему положению и ко времени до его падения, что и мне кажется позволительным совершить экскурсию подобного рода, обратившись к его истории тотчас после его падения и до сотворения человека. К промежутку, в который, я думаю, многое из истории Дьявола можно увидеть и которому мистер Мильтон уделил мало внимания, по крайней мере, промежуток этот не выглядит совершенно занятым; после чего я вернусь к честной прозе вновь и последую долгу историка:

Вот Сатана, жестоким крахом удручен,
Престола света и блаженства отлучен,
Взглянул назад и холм высокий увидал,
Откуда с воинством мятежным он бежал.
Им не вернуться — ввысь закрыт проход,
И верных ангелов там гарнизон встает.
Гремят сто тысяч громов впереди,
Чтоб души дьяволов исторгнуть из груди.
Сверкают молнии, и, ужасом объят,
Не в силах вынести Всевидящего взгляд,
Раскинул крылья падший серафим,
И с воинством растерянным своим
Стремительно он поспешает прочь,
Прибежища взыскуя. Только ночь
И отдаленнейшая мрака бездна
Ему желанна, — страшна и беззвездна
Она. Ее достигли. Дальше нет пути.
И длань карающую отвести
Нет сил у ангелов, лишившихся опоры.
Решимость потерявшие, позором
Себя покрывшие, стыдом уязвлены,
Виной вине и страху преданы.
Но в ярости бессильной и смятенье
Терзаются желанием отмщенья.
Сжигает зависть их, и ангела сиянье
Тускнеет от последствий злодеянья,
И тот, кто пораженьем удручен,
Вдруг в дьявола навеки обращен.
Так начинался тот жестокий ад.
Огнем, земного жарче во сто крат,
Объяты прежде благостные духи.
Огня дыханье, языки и руки
Пронзают их. Терзает боль утраты
Тех, кто не в силах избежать расплаты.
И души дьяволов неистовые раня,
Вздымается все выше злое пламя.
Воздвигнут ад. И страшный Сатана,
Чья алчная душа раздражена
Неутолимой злобою и страстью,
И побежденный, так же жаждет власти.
Однако не растут, но гаснут силы
Тех, кого длань Господня не склонила
К смиренью воли. Гнев змееподобный
Терзает падших ангелов утробы.
Жжет ненависть и разрывает грех
В бессилии бездействующих, всех
Еще объятых скорбью без исхода:
Еще видна небесная порода
Высоких духов злобе вопреки.
Как небеса безмерно далеки
От тех, кто пал и проклят был навеки!
Отчаянья и ненависти реки
Кипят, вздымаясь огненной волной,
И, гордым предводимы Сатаной,
Жестоко страждут дьявольские духи:
И падших ангелов не остаются глухи
К мученью боли души и тела
(Их прямо гордость к этому вела).
И вот теперь предел достигнут ада —
Предательству достойная награда.
О, что сильней пылать еще возможет
огня, достаточного, чтоб уничтожить
Десятки тысяч созданных миров?
Лишь только ярость их. И приговор суров:
Удел их тягостный отныне — только ВЕЧНОСТЬ
Пред ликом коей от бытия отречься
Не в силах те, кто отдан воздаянью.
Быть к жизни осужденным — вот страданье,
Быть вечно, зная — пытке нет конца.
О, если б милость Божьего Лица
Склонилась к ним, лишив их жизни дара —
Бессмертия невыносима кара
Для тех, кто аду обречен навеки.
О, если бы пылающие веки
могли сомкнуть они и умереть
Тем ада огненную круговерть
И скорби будущего века уничтожив!
Лишь человек, свои грехи умножив,
Сей жизни краткой положить предел
Сам волен, если только восхотел:
Он может смертью все страданья завершить,
Свой выбор сделав: быть или не быть.^[9]

 

Глава 5

О состоянии Сатаны в небесах прежде его падения; природа и происхождение его преступления; и о некоторых ошибках мистера Мильтона относительно всего этого

До сих пор я был занят общим рассмотрением этого великого дела Сатаны и его царства в мире, теперь же я обращаюсь к моему заглавию и займусь исторической частью, так как главное дело — впереди.

За исключением того, что было сказано в поэтической форме в связи с падением и блуждающим состоянием Дьявола и его воинства, поэтической части, которую я предлагаю только в качестве ознакомления и которую, мне хотелось бы, чтобы вы воспринимали именно таким образом, — я в нескольких словах представлю вам то, что думаю по части истории Сатаны, заключив об этом из надежных источников.

Он был одним из сотворенных ангелов, созданных той же всемогущей рукой и замечательной силой, которая сотворила небо и землю, и все что в них: бесчисленное небесное воинство, состоящее, как мы имеем основание полагать, из ангелов высшего и низшего рангов, большего и меньшего достоинства, названных в Писании престолами, силами и властями: в это, я думаю, мы имеем такое же серьезное основание верить, как в то, что звезды на небесном своде (или в звездных небесах) большей или меньшей величины.

В каком особенном положении этот архи-серафим, этот князь дьяволов, именуемый Сатаной, был помещен среди бесчисленного хора ангелов прежде его изгнания, об этом мы, конечно, не можем знать точно, по крайней мере, не имеем такого авторитета, на который можно было бы положиться. Но поскольку, по свидетельству Писания, он стал главой всех отступивших от Бога воинств после того как пал, мы можем помыслить о том (без намерения уверенно утверждать это), что позволительно предполагать его в качестве одной из главных движущих сил восстания, которое случилось в небесах; а следовательно, что прежде этого восстания он мог быть одним из высочайших в достоинстве.

Чем выше было его положение, тем ниже он пал и с тем большей стремительностью осуществилось его свержение, а посему таковые слова, хотя и в другом значении, с достаточным основанием могут быть отнесены к нему: как искусно твое падение, о Люцифер, сын утра!

Отдав должное достоинству его персоны и тому высокому положению, в котором он пребывал среди небесного воинства, мы неизбежно должны прийти к вопросу о природе его падения и, сверх того, сказать несколько слов о причине его: конечно, все это так, он пал, был повинен в восстании и непокорности, естественном последствии гордости; грехах, которые, по отношению к этому святому месту, можно назвать поразительными.

Но что для меня более поразительно и что, я думаю, будет очень трудно объяснить, так это следующее: как семена преступления могли возрасти в ангельской природе, сотворенной в состоянии совершенства, незапятнанной святости? Как случилось, что они обнаружились в таком месте, куда не могло проникнуть ничто нечистое? Как могли быть порождены там амбиции, гордость или зависть? Мог ли быть проступок там, где не было преступления? Могла ли неиспорченная чистота породить порок? Могла ли сущность, которая всегда насыщалась из источников совершенства, загрязниться и заразиться?

К счастью для меня, пишущего эту историю, моя задача не состоит в том, чтобы разрешать трудности относительно деяний Сатаны, потому что я собираюсь изложить суть дела, не предлагая для него оснований, иначе говоря, не назначая его причин. В противном случае моим долгом стало бы устранение этой трудности, поскольку я признаю, что осведомлен о ее существовании: кроме того, я не думаю, что великий Мильтон, со всеми его прекрасными образами и возвышенными экскурсами в отношении этого предмета, оставил его хоть на йоту яснее, чем нашел. По мнению некоторых, и среди них великий доктор Б-с^[10], вышеупомянутое преступление проникло в ангелов не сразу, а когда они на мгновение отвлеклись от назначенного их взорам и помыслам созерцания славы божественного лика, восхищаться и славить который и составляет всецело дело ангелов. Но даже последнее, хотя и ведет так высоко, как только воображению возможно увести нас, не убеждает меня; нет, не делает для меня происшедшее и на йоту более понятным, чем прежде. Все, что я могу сказать здесь, — что это произошло так: случившееся было увековечено, и отвергнутое воинство, признанное виновным, существует и все еще претерпевает наказание.

Если вы стерпите поэтический экскурс на эту тему, не для того, чтобы разрешить вышеназванную трудность, но чтобы проиллюстрировать ее, то она, будучи заключена в несколько строк, такова:

Твой грех — от колдовства, от чародейства!
Дитя перворожденное злодейства,
Грех честолюбия, зачатый в небесах!
Кто бы поверить мог в такие чудеса,
Что оскверненье в чистоте начнется,
И день сияющий позором обернется,
Запятнанный пороком и грехом?
Ты о злодействе дерзостном таком
Должно поведать нам — само злодейство.
Как ты смогло и при каком содействе
Взойти сюда, возвысив свой порок?
Как неприступных этих врат порог
Смогло преодолеть ты, зла начало?
Какая сторона тебя зачала?
Безрадостна, конечно, быть должна
Она. Неведома и несотворена
Та раса, что дала тебе рожденье,
От коей странное свое происхожденье
Ведешь ты с незапамятных времен,
Когда и хаос не был сотворен,
Глас созидающий доселе не услышав.
Воздушным ль призраком в просторе том подвижном
Явилось ты, когда несгущенный эфир
Еще не знал, что создан будет мир?
Иль сущностью ты было? Но и это
На наше вопрошание ответа
Нам не дает: откуда и зачем
Явилось ты? Сотворено ли кем?
Не дым ли ты, заразной влагой некой
На Божий свет исторгнутый от века?
И как могла сия зловонная зараза
Тех духов ангельских смутить яснейший разум?
Там все возвышенно, и вечному пространству
Величье служит праздничным убранством,
Пар гибельный туда не мог подняться,
Где заповедано греху и злу являться,
И никогда не мог коснуться грех
Великолепья серафимов, тех,
Кто призван Божья лика зреть сиянье.
Огнем оно бы стало злодеянью,
И грех растаял бы иль был бы опален.
И всякий этим будет изумлен:
Как в выси горние могла проникнуть скверна,
Чтобы увлечь там серафимов верных?
О честолюбие! Твоя от смерти жизнь.
Как вторглось ты в сияющую высь,
В каком представ блистательном обличье
Попрало верных ангелов величье?
Ведь зренья вечного не обмануть личиной.
Ты было б узнано. По каковой причине
Исчезнуть вскоре было бы должно.
Но нам иное ведать суждено
(Значенья нет — откуда или как):
Что ты — вершина и предел греха.
Так о своей природе нам скажи:
Откуда ты явилось, семя лжи?
Был возрастанья твоего первейший шаг, —
Мир вечный обольстив, в кромешный мрак
Повергнуть ангелов сияющие души,
Изменой их наполнить и разрушить.
Да, ты есть высший гордости предел,
И меньшие превыше больших дел —
Тобой замысленные злодеянья:
Окутывая пагубным влияньем,
Мир впутать, человечество проклясть,
И ада распахнув гнилую пасть,
Все вместе обрекая на расплату,
Невозвратимой сделать ту утрату.
О искажающее зло, как ты добилось,
Чтобы в ужасных образах явилась
Та утра мира яркая звезда?
Ведь в лучезарном свете он всегда
Покуда обитал, был непорочен.
Он, Сатана, что ныне опорочен
Тобой, всепроникающее зло,
Которое к изгнанью привело
Того, кто лишь единым вечным светом
Превосходим был, вечно зная это.
Он исказился и, лишенный чистоты,
Утратил ангела небесные черты:
Великолепный серафима лик
Тебе подобен стал в единый миг.
Тебе, уродливое преступленье.
И, дьявольским пылая исступленьем
Он, вечности нарушив строй и лад,
Тебе в угоду воздвигает ад.
И в нем отныне место обитанья
Тех, кто себя обрек на поруганье.^[11]

Таким образом, как я рассказал вам, я только морализирую в отношении данной темы. Но ввиду ее трудности я должен оставить ее такой, какой нашел; если только, как намекал ранее, я не склонил Сатану самого взяться за перо и написать эту часть своей собственной истории: нет сомнений, что он мог бы поведать нам тайны; но если быть откровенным, я сомневаюсь, что расскажу в этой книге очень уж много ясных истин о Дьяволе и открою слишком уж много его секретов, обнаружение которых не в его интересах, потому что в этом случае, прежде чем я завершил бы свой труд, Дьявол и я могли бы оказаться не такими уж закадычными друзьями, как вы, может быть, предполагаете; по крайней мере, мы не настолько друзья, чтобы я мог получить от него подобное расположение, хотя это было бы и для всеобщего блага; этим мы и должны довольствоваться, пока не окажемся по ту сторону жизни, вот тогда и узнаем эту историю полностью.

Но теперь, хотя, как я сказал, я не буду пытаться разрешить вышеназванную трудность, надеюсь, я могу осмелиться сообщить вам, что трудность эта не так велика, как может показаться поначалу, и в особенности как иные люди хотели бы, чтобы мы считали. Давайте посмотрим, как они ошибались на сей счет. Возможно, это поможет нам немного в нашем расследовании, поскольку знать, что дело обстоит не так, есть шаг к тому, чтобы узнать, как оно обстоит на самом деле.

Мистер Мильтон в самом деле рассказал нам премного забавных вещей о Дьяволе в самой возвышенной, торжественной манере. Пока, коротко говоря, не создал хорошую пьесу из небес и ада, и я не сомневаюсь, что, живи он в настоящее время, он мог бы поступить так и с нашим Плутоном и Прозерпиной. Он сочинил прекрасные речи для Бога и Дьявола, а небольшое прибавление к этой пьесе могло бы превратить ее a la moderne в Пародию на Бога и Дьявола.

Признаюсь, что я не вполне осведомлен, как далеко простирается власть поэзии. По-видимому, границы и пределы Парнаса еще не определены — поскольку, насколько мне известно, в силу древней привилегии, именуемой licentia poetarum, в стихах не может быть богохульства (так некоторые из наших богословов утверждают, что не может быть измены в деятельности проповедника. Но они, те, кто осмелятся писать подобным образом, должны быть лучше осведомлены относительно сути этого, чем я).

На этом основании мистер Мильтон, благодаря изяществу своей поэмы и дав простор своей возвышенной фантазии, превзошел все когда-либо бывшее до него, начиная с Овидия в его «Метаморфозах». Он в самом деле восхвалил Бога Всемогущего потоком возвышенных слов, и чрезвычайно громкогласно, и создал весьма замечательную историю Дьявола. Но он сделал всего лишь je ne scai quoi^[12] из Иисуса Христа. В одной строфе он изобразил его летящим на херувиме, а в другой — сидящим на троне, и то и другое в один и тот же момент действия. В другом месте он показывает Его обращающим речь к святым, когда очевидно, что они не существовали, поскольку мы знаем, что человек не был сотворен еще долгое время. И кто может быть настолько глуп, чтобы утверждать (изрекая при этом величайшую нелепость), что ангелы могут быть названы святыми? Более того, м-р. Мильтон показывает, что сам Христос как будто разделяет их на две группы, и отличает лица и виды, словно уверен, что они существуют:

— Святые! Сохраняйте строй блестящий!
Вы, Ангелы, от битвы опочив,
Останьтесь при оружье на местах!
(кн. 6, ст. 174)^[13]

Таким образом, Христос здесь, перед последней битвой, вступает в руководство своими войсками и произносит речь к ним, говоря, чтобы они только стояли в воинском порядке, но что им не придется сражаться, поскольку Он один вступит в бой с мятежниками. Кроме того, приготовляя к сражению свои легионы, Он помещает святых здесь, а ангелов там, как если бы одни были главным войском пехоты, а другие — флангами кавалерии. Но кто эти святые? В самом деле, все они — собственного изобретения Мильтона. Бесспорно, в то время вовсе не было святых в небесах или на земле; Бог и его ангелы наполняли все пространство, и пока некоторые из ангелов не пали, а люди не были сотворены, не жили и не умирали, никаких святых быть не могло. Конечно, Святой Авель был прото-святым^[14] из всех, которых когда-либо видели в небесах, так же как прото-мучеником^[15] из всех живших на земле.

Еще одну сходную с вышеназванной ошибку, чтобы не назвать ее грубой ошибкой, Мильтон совершает в отношении ада, который он изображает не только находящимся в определенном месте, но существующим прежде падения ангелов, и описывает его разверзающим свою пасть, чтобы поглотить их. Это настолько противоречит сути дела и настолько абсурдно, что никакое поэтическое право не может быть принято во внимание, поскольку, хотя поэзии и дозволено создавать истории, так как идеи и фантазии можно снабдить материями, однако поэзия не должна нарушать хронологию и представлять вещи существующими прежде, чем они существовали.

Так, художник может создать превосходную картину, фантазия будет свежей, стиль совершенным, а прелесть мастерства неподражаемо увлекательной и впечатляющей, но найдутся все же некоторые непростительные неуместности, которые испортят всю работу. Так, известный художник из Толедо написал историю трех мудрецов с Востока, пришедших поклониться нашему Господу по его рождестве в Вифлееме и принести Ему дары, где он представил мудрецов в виде трех арабских или индийских князей; двое из них были белые, а один черный. Но, к несчастью, когда он приступил к созданию последней части картины, коленопреклонению мудрецов, — которое, несомненно, было написано после их лиц, — то их ноги неминуемо несколько перепутались. Он написал три черных ноги для черного князя и три белых ноги для двух белых князей и, однако, оплошность эта не была обнаружена до тех пор, пока картина не была подарена королю и выставлена в огромном храме. Поскольку же подобная ошибка непростительна в скульптуре или живописи, она много более такова в поэзии, где образы не должны быть неуместными, тем более непоследовательными.

Словом, мистер Мильтон в самом деле создал прекрасную поэму, но это — выдуманный Дьявол. Я могу с легкостью позволить мистеру Мильтону изобразить холмы и долины, цветущие лужайки и равнины (и подобное) в небесах, и места уединения и созерцания в аду, но должен добавить, что это недопустимо ни для какого поэта на свете, кроме мистера Мильтона.

Более того, я позволю мистеру Мильтону, если Вам угодно, представить ангелов танцующими в небесах (кн. 5, ст. 138^[16]), а дьяволов поющими в аду (кн. 1, ст. 44^[17]), хотя они, особенно последние, говоря коротко, ужасно абсурдны. Но я не могу позволить ему изобразить их музицирующими в аду в гармонии и очаровании, как он и сделал. Несомненно, подобные образы являются нелепыми и возмутительными. А, кроме того, я считаю, что выкидывать нечто существенное из поэзии не более позволительно, чем из истории. Такая путаница образов, какого бы ни была рода или вида, признается недопустимой всеми критиками в мире, и она в самом деле является непростительной. Но мы увидим столь много более из подобного упомянутому у мистера Мильтона, что перечисление всего этого в самом деле увело бы меня вовсе от моего пути, поскольку я сейчас пишу не историю мистера Мильтона, но историю Дьявола; кроме того, мистер Мильтон столь известный человек, что кто посмел бы соперничать с ним в написании истории Дьявола?

Но возвратимся к делу. Так, я предостерегал вас от обращения к Писанию в случаях затруднения, поскольку Писание значит очень мало среди тех людей, к которым я обращаю свою речь; кроме того, в действительности, Писание проливает (но очень мало) света на что-либо из истории Дьявола до его падения и весьма немного сообщает из нее относительно некоторого времени после него.

К тому же, мистер Мильтон не произнес ни единого слова, чтобы разрешить основную трудность, а именно: как Дьявол пришел к падению и как грех проник на небеса? Как незапятнанная природа серафимов могла вместить в себя пагубное влияние? Откуда происходило это пагубное влияние? Какая погибельная сущность могла там породить порчу? Как и откуда какой-то пар мог подняться ввысь, чтобы отравить ангельскую природу, или как он развился и возрос до преступления? Но все это Мильтон опускает и торопливо, только в двух или трех словах этой части поэмы сообщает нам:

Коварный Враг, низринутый с высот
Гордыней собственною, вместе с войском
Восставших Ангелов, которых он
Возглавил, с чьею помощью Престол
Всевышнего хотел поколебать
И с Господом сравняться, возмутив
Небесные дружины;^[18]

Его гордость! Но как пришел Сатана, пока был архангелом, к гордости? Как случилось, что гордость и совершенная святость смогли соединиться в одной персоне? Здесь мы должны распрощаться с мистером Мильтоном. Поскольку, говоря откровенно, относительно всего этого он пребывает во тьме, а также и все мы. И наибольшее, что можно сказать по этому поводу, есть то, что мы знаем, как обстоит дело, но ничего не знаем о сути или о причине его.

Но возвратимся к истории. Ангелы пали, они согрешили (замечательно!) в небесах, и Бог низринул их оттуда; каков был их грех, это не очевидно, но вообще он называется восстанием против Бога, — всякий грех должен быть таков.

Мистер Мильтон здесь берется представить историю этого события столь подробно, как если бы он родился там, и сошел вниз, сюда, нарочно, чтобы дать нам отчет об этом (я надеюсь, что он лучше осведомлен об этом времени), но он делает это в такой манере, так обращается с религией и колеблет нашу веру в столь многих пунктах, которые для нее необходимы, что мы должны воздержаться от того, чтобы поддаться мистеру Мильтону, или нам придется отложить в сторону соответствующую часть священного текста, подобно тому как желание содействует некоторым людям в том, чтобы вовсе отложить его в сторону.

Я имею в виду эту выдуманную им идею о том, что в то время в небесах было возвещено о рождении Сына, и что тогда же Он был провозглашен главой всех воинств небесных, и о созыве Отцом всех ангелов небесного воинства, чтобы покорились Ему и преклонились перед Ним. Соответствующие слова уже цитировались выше.

Я должен признать, что выдумка эта в самом деле очень изящная, образы чрезвычайно величественные, мысль богатая и яркая, а в некотором отношении поистине превосходная: но специалисты^[19] терпят самую жалкую неудачу, а расхождение во времени относительно этого нестерпимо грубое, как было замечено во введении; поскольку Христос провозглашен сыном Божиим (не где-нибудь), но на земле: это истина, сказанная с небес, но сказанная как о свершившемся на земле. Если все это было назначено небесами, это было от века; и в этом отношении, действительно, Его вечное порождение допустимо. Но взяться сказать нам, что в день, в определенный день, поскольку так предполагает наш поэт (кн. 5, ст. 138):

В один из дней (ведь Время, приложась
К движенью, даже в Вечности самой
Все вещи измеряет настоящим,
Прошедшим и грядущим), в некий день,
Из коих состоит великий год
Небесный, эмпирейские войска,
Со всех концов, на высочайший зов
К Престолу Всемогущего сошлись.^[20]

Это, конечно, слишком грубо; на этом собрании Мильтон, как и прежде, показывает Бога возвещающим, что Сын рожден в этот день. Изобрази он Его не рожденным в этот день, но провозгласи этот день вообще, это можно было бы примирить и с Писанием, и со смыслом. Поскольку зачатие означало бы предопределение к служению, или, еще, вечное порождение относилось бы к происходящему на земле. И если это было предопределение к служению (посредник), тогда мистеру Мильтону не было нужды приписывать к этому событию другой определенный день (см. кн. 10, ст. 194)^[21]. Но тогда провозглашение Его в этот день также противоречит хронологии. Поскольку Христос провозглашен Сыном Божиим с властью только по Воскресении Его из мертвых, а это и есть провозглашение и в небесах и на земле (Рим. 1, 4). К тому же, Мильтон не может обладать авторитетом (исключая это неопределенное полномочие, называемое поэтической вольностью, которое не пройдет в таком важном деле, как то, о котором идет речь), чтобы рассказывать нам, было ли что-либо подобное возвещено в небесах прежде.

Но настоящая идея была необходима Мильтону, который пожелал указать какую-нибудь причину или начало восстанию Дьявола, и таким образом, как говорилось выше, замысел определен правильно, только нуждается в двух пустяках, называемых истиной и историей, поэтому я предоставляю ему самому отвечать за себя.

Положив это основание, Мильтон создал подходящую почву, чтобы изобразить Дьявола в качестве мятежника, поскольку он тотчас принялся за него, не удовлетворившись превознесением Сына Божия. Дело должно было обстоять так: Сатана, будучи созданием особым среди архангелов и, возможно, высочайшим из всей ангельской свиты, услышав монаршее объявление, что Сын Божий провозглашен главой, или военачальником, всего небесного воинства, дурно отнесся к тому, чтобы увидеть другого в столь высоком положении, — над своей главой, как называют это солдаты; он, возможно, думал о себе как о старшем офицере, и презирал подчинение кому-либо, кроме своего прежнего суверена; короче, он отверг свои обязанности и, чтобы не быть приневоленным подчиниться, взбунтовался и бросился в открытое восстание.

Вся эта часть является чем-то вроде превосходного и величественного украшения, в ней также нет какого-либо недостатка, который противоречил бы выдумке автора, потому что все происходящее является выводом из возможных событий. Но сюжет неверно положен, как замечено выше, потому что противоречит сказанному в Писании, согласно которому Христос был провозглашен в небесах не тогда, но от века, и провозглашен с властью не где-нибудь, но на земле, а именно Его победой над грехом и смертью, Воскресением из мертвых, так что мистер Мильтон не ортодоксален в этой части, но утверждает общеизвестное основание для порочной доктрины Ария, который говорит, что было время, когда Христос не был Сыном Божиим.

Но предоставим мистера Мильтона его полетам, я соглашаюсь с ним в этой части, а именно: что нечестивые или грешные ангелы с великим архангелом во главе взбунтовались, презрев свое послушание, даже в самом небе; что Сатана был зачинщиком злой измены и, будучи главой небесного воинства, в конце концов, увлек за собой огромную часть тех, кто все вместе восстали против Бога; что за это восстание они были приговорены справедливым решением Бога быть лишенными святой обители. Об этом, кроме авторитета Писания, мы имеем видимые свидетельства от самих дьяволов: посредством их влияний и действий среди нас ежедневно, действий, которые для человеческого рода и служат доказательствами [их существования]; во всех забавных вещах, которые они, дьяволы, совершают во имя его, Сатаны, и под его защитой; почти в каждом явлении жизни, в которое они вмешиваются, идет ли речь о вещах, делаемых открыто или притворно, вещах, делаемых всерьез или в насмешку.

Но тогда что следует из той долгой и кровавой войны, которой мистер Мильтон дает такое полное и подробное описание, и из тех ужасных сражений в небесах между Михаилом с царственной армией ангелов, с одной стороны, и Сатаной с его мятежным воинством, с другой, в которой поэт предполагает участников и силы примерно равными? Разве, подробно описывая войска Дьявола, ужесточая их ярость и привнося новые орудия войны на поле битвы, он не направляет Михаила и всю армию верных ангелов к самому худшему, словом, не ведет их к поражению? Ибо, хотя они не обращаются в явное бегство, в случае чего он должен был бы, по крайней мере, дать отчет о двух или трех тысячах миллионов ангелов, изрубленных в куски и израненных, все же он разрешает им дать сражение и предпринять что-то вроде отступления, таким образом открывая путь для завершающей победы Сына Божия. Все это является выдумкой или, по крайней мере, мыслью, одолженной у древних поэтов, а также у сражения гигантов против Юпитера, так прекрасно придуманного Овидием почти 2 тысячи лет назад, — и этого было бы вполне достаточно; но допустимо ли для поэтической фантазии плести небылицы о небесах, и о Царе Небесном тоже, это я оставляю мудрецам. Этим изгнанием дьяволы, что допускается большинством авторов, ipso facto^[22] лишились добродетели и святой своей сущности, каковую составляли их красота и совершенство и, будучи поглощены бездной невозвратимой гибели, где нет материи, с того самого времени утратили ангельскую красоту своего образа, став уродливыми, страшными монстрами и дьяволами, сделавшись злыми демонами и злыми духами. Исполнившись ужасной злобы и вражды против своего Создателя и вооружившись адской решимостью показывать и прилагать ее во всяких случаях, они сохранили, однако, свою превознесенную духовную сущность и имеют огромную всеохватную силу действия, которую все они могут выказывать ни в чем ином, кроме как в делании зла, поскольку они совершенно утратили какую бы то ни было силу или желание делать добро. Но даже в делании зла они пребывают под сдерживающей и ограничивающей их высшей силой, которая является для них источником страдания и, возможно, огромной части их ада, который они не в состоянии разрушить.

Перевод с английского А.С. Суриковой

Журнал «Начало» №21, 2010 г.

---

^[1] Перевод А. С. Суриковой.

^[2] Перевод А. С. Суриковой.

^[3] Цит. по: Мильтон Дж. Потерянный рай. Кн. 5. Перевод Аркадия Штейнберга. М., 1982.

^[4] Там же. Кн. 5.

^[5] Слова комментария таковы: некоторые относят слова «в сей день родил я Тебя» к воплощению Сына Божия, другие — к Его воскресению. Наши переводчики делают ударение на предлоге, добавляя «снова» восставил Иисуса (Деян. 13, 33), что должно понимать как воскресение; и для этого имеется основание в контексте, поскольку воскресение Христа есть то, что св. Павел предлагал в ст. 30 той же главы как тему или основание для проповеди. Не потому, что Христос по Его воскресении стал Сыном Божиим, но потому, что тогда Он был провозглашен таковым (прим. Д. Дефо). (Дефо ссылается на 33 стих 13 гл. кн. Деяний, который в английском переводе Библии звучит следующим образом: «God hath fulfilled the same unto us their children, in that he hath raised up Jesus again; as it is also written in the second psalm, Thou art my Son, this day have I begotten thee». В русском переводе Библии цитированные слова относятся к стихам 32–33 указанной главы и они переведены с греческого оригинала так: «32. И мы благовествуем вам, что обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса. 33. Как и во втором псалме написано: «Ты Сын Мой, я ныне родил Тебя» — Прим. переводчика).

^[6] Цит. по: Мильтон Дж. Потерянный Рай. Кн. 5. Перевод Аркадия Штейнберга. М., 1982.

^[7] Не ясно, какое издание Овидия имеет в виду Дефо. Здесь цитаты из Овидия приведены в переводе с латинского С.В. Шервинского: Публий Овидий Назон. Метаморфозы // Публий Овидий Назон. Любовные Элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии. М., художественная литература. 1983.

^[8] Сатана (прим. Д. Дефо).

^[9] Перевод стихов А.С. Суриковой. При переводе стихов здесь и в следующей главе переводчик руководствовалась стремлением максимально точно передать смысл и настроение «поэтических отступлений» Д. Дефо, не выходя при этом за рамки его словарного запаса и использованной Дефо попарной рифмовки строк.

^[10] Неясно, кого имел в виду Дефо (прим. перев.).

^[11] Неясно, кого имел в виду Дефо (прим. перев.).

^[12] Невесть что (фр.).

^[13] Цит. по: Мильтон Дж. Потерянный Рай. Кн. 6.

^[14] Дефо здесь употребляет в значении «первый» калькированное с греческого языка слово proto (от греч. προτοσ), а не более привычное английское first. Что, кажется, вызвано отнюдь не необходимостью, а стремлением сделать текст более «научным», или просто желанием покрасоваться. Последнее подтверждается и упоминанием об Авеле, которое явно выпадает из контекста и, более того, противоречит только что сказанному Дефо в связи с упоминаемой им нелепостью рассказа Мильтона об обращении Христа к святым до сотворения человека.

^[15] См. сноску 14.

^[16] Вероятно, речь идет о следующих строках (цит по: Мильтон Джон. Потерянный Рай. Кн. 5. Перевод А. Штейнберга): «Мы в песнопеньях, в плясках провели / Таинственных, что сходственны весьма / С причудливым движением планет, / С вращением сферы неподвижных звёзд; / Сплетаются светила и петлят / Тем правильней, чем выглядит бессвязней / Их мнимо беспорядочный пробег, / И гармоничный этот хоровод / Божественный сопровождён такой / Волшебной музыкой, что сам Господь / С восторгом ей внимает» (Прим. перев.).

^[17] Здесь, видимо, речь идет о следующих строках (цит. по: Мильтон Джон. Потерянный Рай. Кн. 1. Перевод А. Штейнберга): «Шагает в ногу демонская рать / Фалангой строгой, под согласный свист / Свирелей звучных и дорийских флейт, / На битву прежде воодушевлявших / Героев древних, — благородством чувств / Возвышенных; не бешенством слепым, / Но мужеством, которого ничто / Поколебать не в силах; смерть в бою/ Предпочитавших бегству от врага / И отступленью робкому» (прим. перев.).

^[18] Цит. по: Мильтон Дж. Потерянный Рай. Кн. 1. Перевод А. Штейнберга.

^[19] Очевидно, Дефо имеет в виду ученых богословов (прим. перев.).

^[20] Цит. по: Мильтон Дж. Потерянный Рай. Кн. 5. Перевод А. Штейнберга.

^[21] У Д. Дефо речь идет о следующих словах из 10-й кн. Поэмы Дж. Мильтона «Потерянный рай» (цит. по изданию 1774 года. Это 2-е издание поэмы, исправленное, дополненное 2-мя книгами: в первом издании их 10, в последующих — 12. Очевидно, что Дефо пользовался здесь 2-м (или более поздним) изданием поэмы Мильтона, поскольку упоминаемый им 194 стих 1-го издания поэмы совершенно не соотносим с данным контекстом книги самого Дефо): «193. Thy sorrow I will greatly multiplie / 194. By thy Conception; Children thou shalt bring…» («Умножу, умножая скорбь твою / В беременности; ты детей рождать…» (Цит. по Мильтон Джон. Потерянный Рай. Перевод А. Штейнберга). Не вполне ясно, почему Дефо ссылается именно на этот стих и полагает, что Дж. Мильтон связывает события налагаемого Богом на первых людей (здесь — на женщину) наказания и провидения Богом искупления первородного греха Христом.

^[22] В силу самого факта, ввиду самого события (лат) (прим. перев.).