Время, Свобода и бытие Собой (Selbstsein) Zeit, Freiheit und Selbstsein

Недавно я нашел у одного психолога интересное сравнение. Автор пишет, что новорожденного ребенка можно сравнить с переселенцем, попавшим в другую страну, чьи обычаи и нравы, а также образ мышления и поведения, являются для него чуждыми. Естественно, что в таком случае ребенку требуется достаточно длительное время для адаптации к чужой среде. И если при этом он и допускает ошибки, то не нужно его строго судить, поскольку ориентироваться в чужой среде достаточно трудно.

Я привожу этот пример, потому что и для психолога, и психосоматика, специалиста в области естественных наук, также актуальны проблемы приспособляемости. Если я при этом буду ошибаться, то прошу заранее снисхождения и понимания. Проблема времени очень сложная, хотя все библиотеки наполнены соответствующей литературой на эту тему. Когда я начинал размышлять над этим, то вспомнил совет, который мой преподаватель и наставник в психотерапии дал мне много лет тому назад. По его мнению, если нужно обсудить комплексный вопрос, то очень полезно рассмотреть сразу несколько тематических областей.

Специальная литература исходит из того, что имеются два вида времени — физическое и психологическое. Обе формы времени тяжело привести к общему знаменателю. Существует также разногласие среди авторов, какая форма времени является первичной и какая вторичной. Или иначе выражаясь: какая первоначальная и какая производная? По этому поводу хотелось бы высказать свою точку зрения. Я начну с физического времени. Если бы мы спросили любого «человека с улицы», что такое время, то почти наверняка натолкнулись бы на его беспомощную и озадаченную реакцию. Но над этим ни в коем случае не следует смеяться или иронизировать. Ведь даже святой Августин при случае упомянул, что если бы его спросили, что такое время, то он смутился бы. Казалось бы, он только что знал, что такое время, но в момент вопроса уже больше не знает. Это, конечно, похоже на старый экзаменационный трюк, с помощью которого студент хочет оправдать свое незнание. Но не каждый экзаменатор готов принять такое оправдание.

Ответ простого здравого человеческого рассудка на вышеупомянутый вопрос мог бы быть таков: время — это то, что измеряют часами. Ошибочным этот ответ, конечно, не является. Но здесь мы сталкиваемся с аналитическим суждением в смысле Канта: в предикате нет прироста содержания в сопоставлении с тем, что уже наличествует в субъекте. Ведь часы сами являются инструментом, который изобретен и сконструирован с целью измерения времени. О сути же времени таким образом мы ничего нового не узнаем. Несколько далее ведет нас мысль, что время имеет какое-то отношение к движению. Если земля один раз обращается вокруг своей оси, то мы называем это событие одним днем. Если земля осуществляет обращение вокруг солнца, то мы называем это одним годом. Год охватывает чуть больше 365 дней. Таким образом, в реальном космическом движении задана мера, от которой зависят все остальные земные измерения времени. Эту идею мы находим, впрочем, уже у Аристотеля, который выдвигает тезис, что время «является в определенном смысле разделенным движением». Только Аристотель не был знаком с мировоззрением Коперника и не мог ничего знать об обращении земли вокруг солнца. А если думать «по Птолемею», видя перед глазами путь солнца по небу, то можно «разделять» время между восходом и заходом солнца вообще по собственному усмотрению. Причем это не зависит от того, думают ли теперь, что Гелиос движется на лазурном небе при помощи своих коней или что огромный скарабей катит солнце, как шар навоза. Движение существует, и можно задавать время в зависимости от собственного местонахождения.

До сегодняшнего дня физика остается в рамках аристотелевского определения времени. Мы знаем, что с давних времен вселенная поднимается, как дрожжевое тесто, или, как взрывающаяся масса, разлетается во всех направлениях. На основании этого, основываясь на движении постоянных звезд и галактик, можно измерить возраст вселенной. Насколько мне известно, астрономы и астрофизики определяют его с момента большого взрыва до современности между 10 и 20 млрд. лет. Очевидно, что эта разница оценки возраста в несколько миллиардов лет еще не выяснена. Но если Стефан Хокинг (Stephan Hawking) представляет нам, дилетантам, свою короткую историю времени, то он исходит из упомянутого предположительного начала космоса и обдумывает будущую участь вселенной.

Теперь я хотел бы перейти от темы физического времени к психологическому времени, с которым я более существенно знаком. Крупные философы, которые занимались проблемой времени, называют его форму в естествознании пространственным (Бергсон) или мировым временем (Хайдеггер). По их мнению, имеется другая модальность времени, которую они обозначают как продолжительность (Бергсон) или экзистенциальность (Хайдеггер). Оба философа считают, что переживаемое время нужно определять совсем другими критериями, нежели физическое время. Биологическое время уже отличается от физического времени. Живые существа имеют начало во времени и должны умирать. Вследствие этого дана последовательность, в пределах которой имеется детство, зрелость, старость и смерть. В этом континууме прожитой жизни нет тождественности одного момента времени с другими. В пределах мирового времени все обстоит по-иному. Если я рассматриваю мои часы, то секундная стрелка разделяет каждую минуту на 60 абсолютно равноценных секунд. Было бы почти смешно, если бы я захотел предоставить одной из секунд преимущество по сравнению с другими. При этом я вел бы себя примерно таким же образом, как граф Бобби, который покупает почтовые марки. После того, как женщина за прилавком достает блок марок, Бобби произносит взыскательным тоном аристократа: «Подайте мне, пожалуйста, седьмую снизу справа!» Хотя первая сверху на самом деле так же хороша.

В длящейся жизни каждое мгновение содержит сумму ему предшествующих мгновений. Поэтому один день из моей юности нельзя сравнить с одним днем из моего зрелого возраста. Постоянно накапливается сумма всех моментов времени и всегда дает в итоге новое качество. Это отличает носителей жизни от так называемой «мертвой материи». Признавая это различие, Бергсон замечательно заметил: «Всюду, где есть жизнь, есть также книга, в которую время себя вписывает». Нет сомнения, что он сказал этим нечто существенное.

На уровне человеческого существования проблематичность времени обнаруживает совершенно новые перспективы. Животное проживает во времени как в продолжительности, но не знает об этом. В свете всего того, что мы знаем о психологии животных, животное существование полностью ограничено мгновением. Животные не могут вспоминать прошлое в настоящий момент и также не могут планировать будущее. Ницше говорит лапидарно: «Животное коротко привязано к колышку мгновения». Поэтому оно также не может говорить. Если бы оно и хотело что-то сказать, оно бы уже не знало, что нужно собственно говорить. В человеке, тем не менее, открываются впервые в истории живого три времени земной жизни, а именно прошлое, настоящее и будущее. Человек может идти от мгновения к мгновению и при этом постоянно держать в сознании свое прошлое и проект своего будущего. Это Anthropinon первого уровня, а именно основная черта человека. Даже если мы не подвергаем никоим образом сомнению то, что человек происходит из фауны, то все же должны признать, что он инициирует принципиально новую форму жизни. Быть человеком значит, кроме всего прочего, иметь сознание времени, и человек принципиально изменяет все жизненные отношения этого заново структурированного вида Homo.

Пробуждение сознания времени, пожалуй, абсолютно идентично с фазой формирования «Я» в человеке. До тех пор пока ребенок еще не имеет этого «Я», его внутренний поток времени отдаленно схож с животным состоянием. Однако на третьем году жизни ребенок учится говорить «Я» и отграничивает себя, таким образом, от среды других людей и природы. В этой связи вскоре осознаются такие идеи, как «вчера» и «завтра». Но мы вознамерились не заниматься здесь детской психологией, а философствовать о времени. Поэтому я обращаюсь к миру мысли Мартина Хайдеггера, основное произведение которого имеет характерный заголовок «Бытие и Время» (1927 г.). Этим заголовком философ с самого начала хочет показать, что самые важные темы философии или метафизики содержатся именно в упомянутых понятиях. Далее он утверждает, что нельзя решать вопроса о бытии, если не рефлектировать одновременно сущность времени. Хайдеггер является онтологом, т.е. занимается преимущественно бытием и бытийствующим. Однако так как человек ставит вопрос о бытии и соответственно этому философствует, то первая задача состоит в том, чтобы анализировать человеческое «здесь бытие» (Dasein). Эта «аналитика здесь бытия» или существования привела к тому, чтобы книгу Хайдеггера приняли также как чрезвычайно важный вклад в философскую антропологию. Впрочем, также и Кант считал, что все философские проблемы, в конце концов, выливаются в вопрос: «Что есть человек?»

Бытийные аспекты человеческого «здесь бытия» (существования) Хайдеггер называет экзистенциалами. Экзистенциал в отношении человека примерно то же самое, что категории в естествознании. Обзор многообразия человеческих экзистенциалов является в какой-то мере анализом категорий человеческого бытия. Существенное внимание обращают на тезис Хайдеггера о том, что мы находим существование (Daseins) человека сначала и преимущественно в жалкой форме коллективного бытия (Man-selbst-Seins). Человек живет повсюду в коллективе; и общество социализирует его полностью настолько, что он только трудной дорогой пробивается к сознанию своей индивидуальности. По мнению Хайдеггера, большинство людей почти полностью уравнены и нивелированы. Они думают, что думают другие; они чувствуют, что чувствуют все; они действуют, как действуют все; но они презирают толпу, как обычно презирают толпу ее члены. Первично никто не может избежать участи коллективного бытия (Man-selbst-Seins).

Каково же переживание времени в «человеке»? В этом образе существования психологическое время очень близко к физическому времени. Каждый момент времени похож на другие, человек живет полностью захваченный настоящим, его привлекательностью и сенсациями. Если представляют себе будущее, то оно является только повторением настоящего. И также прошлое остается диффузным и невыделенным, так нет никаких четких проектов на будущее. Таким образом, существует человек коллективного бытия, согласно выражению Гегеля, в «дурной бесконечности». Хайдеггер настойчиво подчеркивает, что, вопреки подобной ситуации, наша задача быть собственно самими собой. Мы должны отправляться в путь к открытию собственного «Я бытия» (Ich-selbst-Seins). Но как стать индивидуальностью в собственном смысле слова? Как становятся «отдельным», как его описывал Кьеркегор? Борьба за этот статус жесткая и тяжелая.

Если описывать этот процесс коротко, по Хайдеггеру, в стремлении к бытию собой (Selbstsein) требуется акт вырывания из повседневности. Процессы познания существенны для этого. Но не так сильно в игре участвует разум, нежели настроения человека. В соответствии с философией Хайдеггера настроение является формой изучения мира. Как ни странно, основным стимулом, который разрушает состояние спячки в массовом существовании и призывает нас к бытию собой (Selbstsein), является страх. Тот, кто имеет мужество к страху, узнает в нем, что он оставлен принципиально на себя самого. В фундаментальных ситуациях «здесь бытия» (Dasein) мы остаемся в одиночестве. Также и в отношении сотворения нашей личности другие могут способствовать нам в этом, но если мы не принимаем решений сами, то наша личность или индивидуальность остается «еще не рожденной». Только при осознании своей самостоятельности и собственного качества проснувшаяся личность имеет, по Хайдеггеру, подлинный опыт познания бытия, мира и жизни. Тот, кто думает коллективно, передвигается в шаблонах, клише, предубеждениях и банальностях. Он исключает также «пограничные ситуации» существования «здесь бытия» (Dasein), а именно страх, смерть, неудачу, долг, одиночество и подлинность.

Теперь перейдем к переживанию времени в пределах настоящего «Я самобытия». По Хайдеггеру, экзистенциалом человека является Забота. Это двусмысленное понятие не предполагает в данном случае, что человек per se имеет всегда житейские заботы — что, конечно, не совсем ошибочно. По Хайдеггеру, забота — это нацеленность на проекцию бытия как будущего. Человек существенно живет в измерениях будущего, он себя всегда опережает, существует в планах, проектах, желаниях, надеждах и опасениях. Быть человеком значит почти постоянно и с большим душевным усилием находиться «в будущем». Но будущее немыслимо без обоих других временных пространств, как выражается Хайдеггер. Человек всегда осуществляет, от мгновения к мгновению, синтез прошлого, настоящего и будущего. Мы не можем понимать настоящего, если мы не опираемся на опыт прошлого (не делаем опыты прошлого продуктивными); и мы не можем шагать в будущее, если не переживаем персонально прошлое и настоящее. Где есть люди, трехмерное пространство времени открыто, и это составляет также особое положение человека в космосе.

Дилетанту в философии и психологии может показаться мелочью то, что в психологии и философской антропологии встает спорный вопрос, какое измерение времени является поистине фундаментальным. Здравый человеческий рассудок будет утверждать, что все эти измерения являются равноценными и одинаково изначальными. Но это не философское мнение. Что касается Хайдеггера, то он делает акцент на будущность времени. Только исходя из будущего, которое задает или проектирует себе человек, можно понимать его настоящее и прошлое. В этом состоит действительное пространство свободы. Наше прошлое закончено и установлено; оно определяет также в высшей степени наше настоящее. Но так как человек открыт для будущего, он может придавать настоящему или прошлому более или менее «свободные проекты», соответствующие их смыслу. Из образов будущего вытекают все возможности «здесь бытия» (Dasein), пространство смысла вообще.

Этому учению Хайдеггера противостоит философия Бергсона и Сартра. Оба эти философа делают акцент на власти прошлого. То, что мы испытали и пережили, составляет мощный потенциал. Он пронизывает не только настоящее, но, определенно, также и будущее. Вместе с тем человеческая свобода суживается почти до нуля. И все же оба французских мыслителя — это также апологеты человеческой возможности «быть свободным». В любом случае они подчеркивают больше, чем Хайдеггер, бесконечные трудности, которые препятствуют самоосвобождению человека. Тезис Бергсона является достойным осмысления в том отношении, что свобода человека берет начало от его памяти. Только существо, которое имеет объемную и сознательную память, может планировать и проектировать свое будущее. Возможности будущего — это видоизменения событий и опыта, которые проистекают из «уже прожитой жизни».

В споре различных школ глубинной психологии вопрос преобладания прошлого или будущего не играет значительной роли. Ортодоксальный психоанализ положил однозначно акцент на власти детства во всем процессе жизни. Все, что человек делает в более поздней жизни или терпит, определено, детерминируется инфантильными грезами или установками. В глубине человеческая биография — это беспрерывное повторение детских впечатлений и влечений. Здесь, конечно, налицо признание детерминации, хотя Фрейд предоставляет также некоторые возможности свободе. Школа Альфреда Адлера дает преимущество будущему перед прошлым. Несмотря на то, что человек узнает в течение судьбоносных лет детства и юности, он может все же, благодаря свободному проекту будущего, идти по новому пути. Существо, которое имеет будущее, не может быть совершенно не свободным. Таким образом, нужно ясно себе представлять, что прошлое не является неизменной величиной. Каждый человек знает, что через новые переживания и впечатления он может активировать и оживлять совсем другие факты из своего бытия. В свете нашего будущего прошлое всегда принимает новый образ.

Так фокусируются в переживании времени центральные вопросы человеческого бытия. Кроме того, каждый дилетант знает, что психоанализ называет энергетической основой душевной жизни Libido sexualis, на чем строится много спекуляций. Но энергетическую модель физики (Physik) едва ли можно перенести на Психею (Psyche). Поэтому возникает вопрос, не нужно ли описывать все формы выражения душевной жизни скорее как варианты временной жизни. Sexus является только фактором психики, а прожитое (существующее) время все-таки вездесуще. Или иначе выражаясь: можно делать одно, не избегая другого. Часто психологические интерпретации дополняют друг друга, они учитывают как фактор либидо, так и структуры времени. Я сам придерживаюсь скорее последнего взгляда и привожу несколько примеров из психопатологии и нормальной душевной жизни.

1) Навязчивый страх — одно из самых заметных душевных заболеваний, которое уже далеко проникло в так называемое «нормальное». Психоанализ объясняет данную картину болезни как реакцию слабого «Я» на побуждения вытеснения. Кроме того, он признает боязнь реальности со стороны «Я» и терзания совести, вызывающие нервоз. При анализе данной картины заболевания нам также бросается в глаза ослабленное «Я», которое плохо осуществляет синтезы времени. Поврежденное «Я» отделяет от себя большую часть своего прошлого, забывает или вытесняет. Тем самым лишается существенного фундамента своей жизни и возможности действовать. Вследствие своего страха оно не проектирует будущего. Если оно все же это делает, то думает только об опасениях из-за возможных несчастий. И его настоящее становится обедненным вследствие отсутствия эмоциональной связи, так как боязливое «Я» оказывается брошенным на самого себя. Лечение болезни страха может осуществляться, только если три измерения земной жизни укреплены или основаны. При проведении терапии нужно вырабатывать с больным знание о его прошлом, предложить ему «жизненно ценное настоящее» и воодушевить его, внимательно обратив взгляд на истинное будущее.

2) Другой вариант болезни, чрезвычайно часто встречающийся, — депрессия. У нее также есть специфическая временная структура, похожая на структуру навязчивого страха. Так как страх стоит в центре всех невротических расстройств, не нужно удивляться, что мы столь часто его обнаруживаем. Психоанализ интерпретирует депрессию как следствие ошибок во вскармливании во младенчестве. Как следствие «неутоленного голода» возникает аффект печали, сопровождаемый оральной яростью и агрессией, обращаемый позднее в жизни на самого себя. Отсюда самобичевания больных, страдающих депрессией, вплоть до причинения себе вреда, и даже приводящие к суициду. Временной анализ снова дает возможность выделить более тонкие аспекты события болезни. В депрессии прошлое всевластно. К нему «приклеен» пациент и не может освободиться от него. Вследствие этого страдает его жизнь в настоящем, а будущее кажется тусклым и пустым. По праву сказано, что депрессия — это абсолютная прививка беспомощности и безнадежности. Больной совершенно не обязан принять ее как багаж наследственности. Этому могут способствовать как воздействие на чувства в детстве, так и другие методы воспитательного характера. Жизнь без надежды едва возможна. Поэтому в терапии депрессии используют совет старого французского врача-клинициста, который говорил: «Нужно входить в душу больного калиткой надежды!» (Dejerine). Только если энергичная и оптимистическая личность терапевта сможет разбудить пространство будущего в пациенте, настоящее станет для него жизненно важным, и прошлое потеряет свой демонический характер.

3) Третья картина заболевания — это шизофрения. Данное понятие было введено в 1911 году психиатром Ойгеном Блойлером. Оно означает: психоз раздвоения. Но что в этих достойных сожаления пациентах «раздвоено»? Блойлер акцентирует внимание на том, что при этом расстройстве характерен распад духовной взаимосвязи, существенное расхождение между мышлением и чувствами, действительностью и внутренними переживаниями. Поведение шизофреников зачастую кажется безумным, эгоцентричным и негативистским. Также и бредовые идеи относятся к этому состоянию.

Эта тяжелая психическая болезнь определенно имеет биологический фундамент, о котором мы сегодня еще не знаем. Однако психологический анализ обследований выявляет существенные данные. С точки зрения нашей современной аналитики мы можем установить, что шизофреник вследствие зачастую ужасных обстоятельств младенчества раскрыл свое лишь совершенно рудиментарное «Я». Под впечатлением травматического влияния жизни его «Я» расщепляется на фрагменты. И возникает внутренний «временной хаос». Поэтому пациента едва можно понять, так как в своем бреду он меняет и путает временные уровни. Он может «мгновенно» реагировать, как ребенок, взрослый или находиться в каком-то промежуточном состоянии. Наблюдатель с тревогой реагирует на это, и психиатры говорят, что важным диагностическим методом данной болезни было бы ощущение раннего слабоумия у самого врача. Наблюдатель пугается, так как перед ним человек, выпадающий из социальной связи, из общей структуры рассудка, который является основой всей нашей человеческой взаимосвязи. Установлено, что с помощью долговременной психотерапии при шизофрении может укрепляться способность к синтезу времени и состояние пациента способно тем самым нормализоваться. Но это работа, на которую могут решаться только мастера-психиатры.

Однако, довольно психопатологии. Я только хотел бы заметить, что отмеченные патологические состояния могут находиться в намеках у нас у всех. Нормальным людям нужно только помнить латинское выражение «твое дело здесь разобраться».

Теперь я готов к вопросу о том, как в действительности выглядит земная жизнь все же здорового человека. К чему нужно стремиться, согласно требованиям психогигиены, чтобы оставаться в некоторой степени душевно (психически) здоровым? На этот вопрос я могу легко дать ответ, который сформулировал известный специалист по психогигиене в 1800 г., который вообще-то был поэтом и министром. И он сказал совершенно верно:

Не измеряйте благодати,
Высокий разум знает меру.
Живите, жизнь приняв на веру.
Недвижно прошлое.
Придайте Движенью Духа
бесконечность.
Мгновенье вечности — есть вечность.

Гёте дает нам указание на то, что только развитие добродетелей меры, разума и радости дарит человеку надежную внутреннюю структуру времени. Непрерывность внутреннего опыта времени вырастает из упорядоченной и социально-культурной направленной жизни. То, что поэтом подчеркнуто, вероятно, слишком мало, — это факт, что здоровая временность вытекает из определенного межчеловеческого существования. Человеку нужны его окружающие и общество, чтобы построить сильное «Я» самостоятельно. Только в связи с развивающимся окружением он может стабилизировать свою внутреннюю биографию и сделать доставшуюся ему жизнь плодотворной. Тогда его может охватить радостное сознание, выражение которого сформулировал Гёте: «Моя доля наследства, как великолепна, далека и широка. Время — это мое владение, моя пашня — это время!»

Я пообещал во вступлении, что постараюсь выяснить также вопрос об отношении между физическим и психологическим временем. Эта тема чрезмерно трудна; и если я дам только намек, то должен быть доволен уже этим. Естественники говорят по праву, что de facto пространственное время или мировое время является «первоначальным». Так как если бы не существовало космоса и его развития в миллиардах лет, то мы не имели бы никакого солнца и никакой земли и также никакого развития жизни на ней. Итак, только космическое время должно быть давно истекшим до тех пор, пока живое существо — человек — не установит собственной рефлексии над прожитым временем и более или менее нейтральным континуумом вселенной. Едва ли может быть, нечто более убедительное. Но все же, с точки зрения логики познания, de jure мы можем настаивать на том, что человек первоначально прикован к своему жизненному миру (это выражение Эдмунда Гуссерля), поставлен на якорь и там осуществляется его судьба и ставятся его опыты. Только вторичным образом он становится ученым и обменивает при этом как концепты времени, так и концепты мира, природы, живого существа, ближнего и т.д. на специально сконструированные и сокращенные модели мысли. И так как античность уже напомнила, что «сначала нужно жить, а уж затем философствовать», модальность времени жизненного мира получает перевес над мировым временем.

Любому естественнику и любому ученому вообще должно быть известно, что он живет словно в «двух мирах» (Сноу говорил в 50-е годы также «две культуры»), которые не совместимы, и постоянно требуется особая работа преодоления и техника примирения, чтобы согласовывать требования одного с другим. С одной стороны, жизнь и судьба ученого определена двумя полюсами рождения и смерти, и его существование зависит от данной во времени нити судьбы, дающей знать о себе в счастливых и несчастливых случаях. Если же он покидает «жизненный мир» и отправляется в «мир исследования», то жизненно важная драма отступает на второй план, и на «сцене жизни» появляются нейтральный временной континуум, природа как бесконечное накопление точек массы и сумм энергии, животные и люди как биологические машины и человек, представляемый, возможно, даже как компьютер, подлежащий программированию. Это одна из самых больших задач в жизни каждого ученого — выносить противоположность этих обеих оптик и не признавать, прежде всего, требований жизненного мира или пренебрегать ими совсем в опьянении властью математического понимания и технического мастерства. Так как человек охотно считается и определяется «миром труда», существует опасность, что он абсолютизирует научно-техническое понимание бытия и что простая будничная жизнь будет чахнуть.

Таким образом, я сформулировал нечто в проблеме времени с точки зрения психолога и психосоматика. Мне ясно, что я смог высказать только долю того, что, собственно, нужно сообщить по этой глубокой теме. Но кто решится при анализе времени претендовать на совершенство? Он должен был бы оставить без внимания предупреждение Вольтера, которое для каждого предшествующего докладчика было весьма значимым. Великий француз сказал: «Секрет «быть скучным» состоит в желании все сказать». И этого я, пожалуй, буду остерегаться.

Перевод с немецкого А.С. Новикова

Журнал «Начало» №15, 2006 г.