«Церковь не должна зависеть от этничности». Прот. Стивен Платт

Протоиерей Стивен Платт из Оксфорда отвечает на вопросы редакции «Слова богослова» и рассказывает о себе, о митрополите Антонии Сурожском, о Церкви и ее проблемах и вызовах. Над материалом работали: Герман Сунайт, иеромонах Тихон (Васильев) и Тимофей Чернов.

Беседовал иеромонах Тихон (Васильев)

English version of the interview

СБ: Добрый день, отец Стивен!

ОС: Добрый день.

СБ: Расскажите, пожалуйста, немного о своём происхождении, о своей семье.

ОС: Я родился в небольшом городке под названием Стаурбридж, который находится в средней Англии, в местах, которые также называются «Чёрная земля».  Они так называются потому, что они были сердцем индустриальный революции. Исторически эти места полны заводами, индустриальными центрами и прочими промышленными объектами. Так что воздух был чёрным от дыма и тяжелой индустрии. Моя семья со стороны отца была владельцем крупного литейного цеха. То есть я вышел из такого окружения. Я полностью англичанин. Часть моей семьи ирландская, а другая часть –  английская. То есть я абсолютно местный.

СБ: А когда у Вас произошло первое знакомство с православием?

ОС: Моё первое знакомство с православием произошла в возрасте примерно пяти – шести лет. Каждый год наша семья ездила на отдых куда-то либо в разные места, часто на греческие острова. Мои родители, когда женились, были любителями приключений. Они провели свой медовый месяц на одном из небольших греческих островов, куда в те годы вообще никто ещё не ездил. И они продолжали возвращаться многие годы в Грецию. Из-за того, что оба моих родителя были набожными римо-католиками, они оба понимали, что необходимо ходить в церковь каждое воскресение. Конечно же, в Греции было не очень много католических церквей. И если мы останавливались в тех местах, где не было католической церкви, тогда они ходили в православную церковь. Конечно, они не очень понимали, что там происходит. И мы ходили туда, мы были там на службах, стояли вместе с людьми, и мы видели, как люди почитают иконы, как получают Причастие, и я мгновенно почувствовал притягательность к этому, будучи ребёнком. И где-то примерно с этого возраста, с пяти – шести лет, каждый раз я покупал маленькие иконки, и ставил их в своей комнате. Мне очень хотелось, чтобы моя комната была похожа на православный храм. А с возраста примерно двенадцати лет у меня были сотни икон на стенах в моей спальне. Скажем так, это была довольно необычная спальня.

СБ: Скажите, в какой момент вы почувствовали, что хотите стать священником?

ОС: Могу вам с уверенностью сказать, что с самого раннего детства, примерно с тех лет, которые я сейчас описал, больше всего я хотел стать священником. Примерно с возраста четырех – пяти лет я помню, как говорил бабушке, которая была ирландской католичкой, что я хочу стать священником, когда вырасту. Я помню, что будучи маленьким, я даже устраивал свою «маленькую церковь», где все время совершал такие «священнодействия», куда должны были приходить члены моей семьи, и я помню, что я очень расстраивался и плакал, когда после нескольких минут «службы» они находили оправдания, чтобы уйти делать свои дела.

С самых ранних дней, что я могу вспомнить себя, я чувствовал призвание быть священником. И это было призвание, которое никогда не покидало меня. Когда я подрастал дальше, я понял, что во мне сформировалось желание стать православным, обрести дом в Православной Церкви, и тогда начался мой путь по воцерковлению, который продолжался несколько лет. В то же самое время я все более ощущал себя полностью недостойным, чтобы быть священником, но тем не менее я каким-то образом все время ощущал зов Бога ко мне.

СБ: Как происходил процесс Вашего священнического становления?

ОС: Имеется в виду, как священника? Потому что я служил дьяконом больше шести лет. И служил дьяконом у митрополита Антония Сурожского, и за это время я много раз регулярно виделся с ним в приготовлении к моему рукоположению. И мы разговаривали довольно много, и многие случаи наших разговоров были связаны с тем, как владыка рассказывал про его опыт исповеди, что для него значило исповедовать людей. И как он помогал людям в их пути покаяния при помощи исповеди.

Помню, что скорее необычно было то, что я получил уведомление о том, что я буду рукоположен за несколько месяцев до рукоположения. Я был рукоположен на праздник Покрова Матери Божией. То есть у меня было много времени на подготовку к этому. Что интересно, по мере приближения даты я не укреплялся, а наоборот — наполнялся страхом и ужасом от того, что стану священником. С одной стороны я чувствовал, что это Его призвание – чтобы я стал священником, но с другой — я все время постоянно ощущал в себе свои собственные недостатки.

Помню, как я пришел поговорить об этом с митрополитом Антонием. И я сказал: «Я не очень уверен, что я – подходящая личность для этого». И он мне рассказал свою историю из своих самых первых лет служения, вскоре после рукоположения. Он вспомнил, что на одной из своих первых литургий, как молодой священник, он вдруг переполнился таким сильным чувством своего недостоинства и своих недостатков. Таким сильным, что он принял решение почти сразу после начала литургии, что он не может продолжать, потому что совсем недостоин это делать. И он принял единственно честное решение — сложить с себя сан, потому что он был такой вот полностью недостойный. То есть он захотел остановить литургию, снять с себя облачение и покинуть церковь, потому что он полон ошибочности и греха. И он мне сказал, что в этом моменте он вдруг почувствовал, что кто-то стоит между ним и престолом. Он не видел, Кто это был, но он только почувствовал, что это был сам Христос, наш Господь, который и был главным центром Божественной Литургии. И он говорил: «Мои руки двигались, мой голос говорил, но это был Христос, кто действительно праздновал здесь эту Божественную Литургию». И он понял тогда, что несмотря на то, что чувство недостойности было реальным, это не должно было стать для него препятствием к зову Христа, чтобы служить священником…

И это дало мне огромную силу уверенности. После моего рукоположения, могу честно сказать, что был период во время моих литургий, когда я реально ощущал себя как бы на Небе и на земле одновременно. Думаю, это чувство знакомо многим новым священникам, но я чувствовал, что ты как бы паришь, что ноги как бы не стоят на земле, что ты как будто пребываешь в другом измерении. Но конечно же, такой стиль жизни не может продолжаться бесконечно. И понемногу каждый возвращается на землю, где каждый должен взять свой крест, чтобы нести его. Но все равно человек, конечно же, сохраняет такое чувство в  сокровищницу своей души, чтобы помнить эти дни которые были вскоре после посвящения в сан священника.

СБ: Говоря про митрополита Антония Сурожского, какие моменты Вы считаете самыми важными в Вашем общении с митрополитом Антонием? Что он Вам дал лично?

ОС: Да, мне очень повезло, что я много времени проводил совместно с владыкой. Он мне давал много своего времени. Он приготовлял меня и он, так сказать, «огранял» меня, придавая форму и приготовляя во многих аспектах мое священническое служение, которое я собирался исполнять. Но на самом деле самое живое впечатление, которое осталось  и которое производил митрополит Антоний — было не то, что он говорил. Не слова из его лекций или семинаров, или разговоров. Все, конечно, они были очень важны. Но это было впечатление, которое шло от возможности стоять рядом с ним у алтаря, как дьякон, и смотреть, как он совершает Божественную Литургию.

Владыка Антоний был сложной фигурой. Он получил свою огранку от огромной силы душевных травм, боли и груза, которые пришлись из-за эмиграции последовавшей за революцией в России. И он нес тяжелый крест на себе, как результат этого. Но, несмотря на все это, Божественная Литургия была для него местом предельной и цельной собранности и концентрации и встречи со Христом. Он ожидал и настаивал, что в алтаре всегда должна быть полная и всеобъемлющая тишина. Он был очень строг с любым, кто нарушал тишину в храме, не только в алтаре, но и во всем храме. Он не допускал даже тихого шепота на службе, должна была быть предельная тишина и собранность. Более того, ему не очень нравилось чтение Часов пред Литургией или, например, чтение благодарственных молитв после Причастия, потому что он считал, что должна быть полная тишина в единении и встречи со Христом.

Но вот что действительно было впечатляюще — видеть человека во всем своем смирении отдающего себе отчет в своем даже возможном недостоинстве, стоящему лицом к лицу со Христом. Это выглядело как на самом деле стоит человек и ведет реальную беседу с Творцом. Вот впечатление, которое я видел и которое меня никогда не покинет. Он не был литургическим инноватором, он был полностью традиционен в праздновании Литургии, он праздновал Литургию точно так же, как был научен своим духовным отцом. Не было никакого изменения или добавления, или изъятия чего-либо из Литургии. И в этом контексте каждый раз была вот эта возможность личного приобщения, которая производила это глубочайшее впечатление на меня и, думаю что, и на других людей также. Возможность ощущать это.

СБ: Можно ли, как Вы думаете, определить, в чем суть наследия вл. Антония?

ОС: Да, это трудный вопрос, и даже я могу сказать, болезненный вопрос, потому что разделение, которое возникло в Сурожской епархии в 2006, возникло, по моему мнению, в большой мере из-за различности во мнениях о том, как точно и правильно выразить, что же считать наследием Антония Сурожского. И что это само наследие есть, или что оно было само по себе.

И я бы лично также постеснялся бы в ответ сказать, дать определение того, что же это наследие митрополита Антония есть, или чем оно было.  Но я бы сказал так: те из нас, кто продолжает жить в его традиции или пытается жить по стилю православия тем стилем, который он находил важным, вот те и пытаются прожить и жить этим наследием. И я бы хотел выделить вот какой момент: ведь на самом деле владыка Антоний не изобрел ничего нового. Он продолжил то, что он сам получил от своих учителей. Его стиль православной церковной жизни — быть действительно верным тому, что он сам нашел, как молодой человек, понявший, что православная церковь — это живая реальность бытия, а не формальность. Были и другие, кто вышел из той же школы русской эмиграции, из этой школы русской православной духовности. И я вижу владыку Антония не как одинокую фигуру, но как одного из группы или школы, которая научила нас, что это такое –  быть православным в контексте Британии или Западной Европы в двадцатом и двадцать первом веке, которые приняли свою форму от такой великой традиции, унаследованной нами и пришедшей от эмиграции российского православия. В дополнение надо сказать, что русское православие –  это не единственное православие, которое придало форму православию в этой стране в прошедшем столетии. Были и греческая православная традиция, и позже арабская и румынская традиции, вклад которых сыграл также существенную роль. И думаю, что мы должны отдавать отчет, что будущее православия в Британии будет включать влияния, которые исходят от всех этих групп и будут составлять богатую картину или палитру, которая нарисует не русскую, или греческую, или румынскую православную культуру, но православную культуру. Митрополит Антоний, думаю, понимал это сам.

В то же самое время, говоря про наследие митрополита Антония, думаю очень важно особо отметить, что митрополит Антоний был во всех обстоятельствах определенно лоялен матери-Церкви. И он делал это во времена, когда это было глубоко непопулярно. В Париже, до того как он переехал в Британию, митрополит Антоний принадлежал к группе, которая была под Московским патриархатом, которая была самой бедной, самой маленькой и также наиболее отверженной. К ней относились как к самой подозрительной, как к той, которой невозможно доверять, и он видел в этом для себя немного от того, чтобы быть исповедником, от несения креста.

В последние годы своей жизни, когда он обращался к нашей епархии и на встречах  клира, он говорил много о фигурах из своих ранних лет в Париже, о монахах, епископах, священниках, в особенности тех, которые принадлежали к этой маленькой группе, которых он считал исповедниками, свидетелями веры, как бы отвергнутыми даже другими православными… Иногда говорится людьми, мало знающими, что владыка Антоний намеревался покинуть русскую церковь, покинуть Московский патриархат и увести верных за собой. Это просто неправда. Для него было очень сильно, критично важно оставаться верным своей церкви, которая взрастила его. Даже когда он критиковал некоторые аспекты церкви, особенно в советский период, и часто сам имел от этого проблемы как “изнутри”, так и “снаружи”. Вот в этом считаю очень важно отдавать себе полностью отчет, что значит быть частью духовного наследия митрополита Антония.

СБ: Каково быть британцем во главе русского прихода?

ОС: Я стал православным не потому, что меня привлекала русская культура. Я стал православным и присоединился к православной церкви, потому что я был убежден с одной стороны в богословских утверждениях православной церкви и, с другой стороны, что более важно, я нашел здесь такой опыт общения со Христом, который я не мог ощутить будучи католиком. Я испытываю прекрасные и великолепное чувства к католической  церкви, потому что она меня привела к православию. Моя детская вера, которую мне дала бабушка и родители, и знание молитв, и святых, и присутствия Бога и Матери Божией, но это не обязательно привлекает к русской церкви. Некоторые люди вдохновляются русской церковью, читая русскую литературу или узнавая иконографию, или музыку, или похожими вещами такого сорта. Но мой путь становления православным священником был большей частью связан с моим влечением к православной вере. Когда я стал православным, на самом деле было довольно мало русских православных людей, как именно русских из России, живших в этой стране. Они были старые эмигранты из первого поколения эмиграции и их дети, многие из которых уже были породнены с местными жителями и потому были сильно «англизированные». И от середины 90-х годов и по сей день, после распада СССР, уже много больше людей с русским бэкграундом приехали жить сюда.  И они нашли свое место в русской церкви здесь. Многие из них были людьми, которые не были церковными, но для них было важно найти здесь русскую православную церковь. Но по многим параметрам это, безусловно, отличалось от того, что они ожидали в ней найти.

Я, наверное, могу показаться очень странным тем людям, которые думают, что православие только для русских. Я так не считаю. Но у православной церкви здесь есть миссия — проповедовать христианство в соотношении с православной верой, в более широком контексте. Надеюсь, они мне простят мои недостатки. Я думаю, что, наверное, стартовая позиция для них и для меня – это понять и принять то, что мы исходим из одной православной веры, высечены из одной православной традиции, мы должны помнить и принимать — это наша вера, которая идет под номером один, а наша национальность и наш язык, которые важны, очень важны, я должен это сказать, но эти вещи должны идти вторым планом.

СБ: В чем заключается своеобразие Сурожской епархии?

ОС: Конечно, наша епархия вообще очень маленькая. Географически это вся территория Соединенного королевства и Северной Ирландии — но статистически, по количеству людей… Если мы возьмем, что это несколько сотен тысяч с русским прошлым православных в Британии — большинство из них не активные прихожане церкви, а активных приходов у нас около тридцати или сорока. И это очень мало. И это дает возможность людям в наших церковных общинах действительно знать друг друга. То есть поход в Церковь для них это не то, что, наверное, человек испытывает, когда идет в большую русскую церковь, приходит в храм на литургию и, помолившись, уходит к себе в дом. Для нас “прийти в церковь” означает “принадлежать сообществу” и быть частью того, что митрополит Антоний и называл “Евхаристическое сообщество”. Первая часть того, как мы себя реализуем в Церкви  — это Божественная Литургия, где мы собираемся над единым Хлебом и единой Чашей и единимся со Христом и друг с другом. Это то, что очень ценно.

Также есть другая вещь, которая имеет большой смысл. Наша епархия здесь даже в отношении христианской жизни в Великобритании — очень мала. Православная церковь в Англии очень мала. Она составляет меньше чем 0,5 %  населения, даже, возможно, меньше чем 0,25 %. И это ставит нас в позицию вызова. Потому что мы верим, что мы православные. Что мы как православные — члены единой апостольской кафолической церкви. А вызов в том, что как жить так, когда никто о тебе даже и не слышал никогда. Вот большой выбор, он заставляет нас откатиться обратно к самым корням и жить жизнью, как жили ранние христиане и апостолы, которые понимали, что они призваны исповедовать Христа в мире, который либо враждебный, либо безразличный, или просто в котором совсем нет никакого осмысления. Мы чувствуем очень сильно снова сейчас слова апостола Павла: “Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, для эллинов безумие”. Общество XXI века в Британии очень близко к тому. И мы потому не имеем права расслабиться и думать: “Ну мы же православные, мы имеем право быть здесь”. И это дает нам возможность сфокусироваться на том, что действительно важно. На встречу со Христом в Божественной Литургии и несение этой встречи в мир, быть “живым судном”, посланниками Христа, которого мы получили.

СБ: Есть ли какие-то особенности во взаимоотношении с русскими?

ОС: Собственно вопрос в том, кого вы считаете “русским” человеком. Проблема в том, что по моему опыту — нет больше такого человека, как “генетический русский”. Равно как и нет теперь “генетического британца”. У мира есть “люди”. Но мы можем сказать, что в различных национальных группах и в лингвистических группах есть некоторые характеристики, которые можно различить.

Одно из того, что можно найти у тех русских, которые начинают ходить в церковь, это то, что они демонстрируют все характеристики новообращенных. У этого есть как положительные, так и отрицательные аспекты. С позитивной стороны они полны свежего интереса и рвения, переживания веры. Они веру принимают всерьез, они не релятивируют или играют в полумеры, они серьезно относятся к постам, соблюдают их. Они любят святых, любят Матерь Божию. Но иногда проявляется и тот аспект, в котором эта новообретенная вера не интегрирована в ежедневную жизнь. Есть тенденция разделять духовную жизнь со своей церковной жизнью и жизнь в мире. И когда эти две жизни живутся порознь — тогда это и есть проблема. И может понадобиться время, чтобы выдалась возможность начать жить эти жизни вместе и жить жизнь, как цельный человек, где церковная жизнь и ежедневные проблемы и бремена, так сказать, становятся одним единым.

Также может быть тенденция к легализму.  И я это вижу часто на исповеди. Есть подход такой, что чувство отношения твоего с Господом заменяется на чувство исполнения или нарушения Божиих заповедей. И как бы “если я сохраняю все Его заповеди, Он должен меня поощрить, а если я нарушаю Его заповеди, Он меня накажет за мое плохое поведение”. И это только малая часть картины. И иногда требуется время, чтобы сдвинуться от этого типа отношения с Богом, к тому, который у нас есть внутри, как чувство зова к нам, который мы должны разработать и сохранить, ответить на этот зов Бога к нам, ответно любя Его — как наш ответ. Вот эти несколько характеристик, которые можно указать.

СБ: Сегодня многие говорят о единстве христианства, митрополит Антоний считал, что православие по своей сути наднационально. Не кажется ли Вам, что земная история православия свидетельствует как раз об обратном?

ОС: История церкви к сожалению очень сильно зависима от этничности. Конечно, так не должно быть. Наверное, непопулярную вещь я сейчас скажу, но обращение Константина в христианство было не победой христианства, а трагедией и  сослужило очень плохую службу христианству. Потому что оно открыло для Церкви путь стать religia legita — признанной религией империи. И это само по себе вызвало потерю понятия Церкви, как “общества мучеников”. Конечно, это компенсировалось отчасти новым видом — мученичеством аскетизма, которое монашествующие были способны поддерживать. Но империя, в которую церковь встроилась или оказалась встроенной, была не та страна или государство, нация, которую мы можем помыслить в современном смысле сейчас.

Империя была Ойкуменой. Всей полнотой населенной земли. И она сама состояла из различных народов, и земель, и языков. И Церковь видела себя, как имеющую миссию к этим народам, и этносам, и языкам. Миссионерская деятельность великих святых Кирилла и Мефодия славянам этому хороший пример: она имела форму не только несения Слова на их языке, но и наделения их алфавитом, чтобы можно было передать Писание в письменной форме. И позже, много позже, миссионерство, которое русская церковь несла в самые крайние точки вселенной, не только стремилось передать преподавание Писания на иностранном языке, но и в соответствии с иностранными, иноземными, новыми культурными идиомами. И они были очень в этом изобретательны. То есть… послание, которое Церковь имеет провозгласить, всегда было адресовано всем людям, народам и местностям, на всех языках и в том ключе, в котором они смогут воспринять его, следуя тому Духу который в Пятидесятницу получили св. апостолы когда они молились при нисхождении на них  Святого Духа.

К сожалению, когда кто-то видит Православную церковь, особенно в последние столетия, удерживаемую духом этнофилетизма или национализма, то видна разворачивающаяся трагедия, против которой православие, по всей видимости, не может устоять. Хотя во многие времена Православная церковь осуждает и национализм, и “этническую поглощенность”, она все равно как бы связана этим, и это её одна из самых больших проблем. Что является вообще парадоксальным, потому что идея национальной церкви – вообще не православная идея. Это концепция, которая явилась как результат Просвещения в Европе, это вообще протестантское понятие — иметь одну нацию в одной церкви. И вообще ей не должно бы быть места  в православном понимании того, что должна представлять из себя и для чего вообще есть Церковь. Церковь –  это то, что вообще существует без границ, без рамок и без национальных различий. Церковь – это то, что вводит  людей в новую культуру, в новый язык, в новую национальность, чтобы принадлежать избранному народу, святой национальности, новому Израилю Христа. Поэтому наша текущая ситуация – это трагедия, когда мы видим, что опять Православная церковь в некоторых местах является заложником политических партий и других структур, которые преследуют свои националистические интересы. И это пародия на православие, не триумф православия.

СБ: В чем, по вашему мнению, заключаются основные трудности Православной Церкви в России, которые необходимо преодолевать?

ОС:  Думаю, что главнейший вызов, стоящий сейчас перед православной Россией — это вызов, который я бы назвал «духовный консьюмеризм» или «духовное потребительство». Очень популярно в России критиковать Запад за то, что он материалистичен, индивидуалистичен, за то, что он «потребительский». Но на самом деле ситуация между Западом и Россией не особенно различна. И, к сожалению, в последние двадцать лет по нарастающей русское общество привлекает, и оно вбирает в себя, всё самое плохое, что есть в Западной культуре. И равно верно то, что многие люди в России нашли для себя Церковь, также верно и то, что многие из них инфицировали Церковь духом индивидуализма, потребительства и материализма. Таким образом храмы, соборы, приходы, к сожалению, во многих местах — часто уже не те места, где человек, приходя, являет себя частью сообщества, которое в общей молитве приобщается Телу Христову, но места, куда человек приходит, чтобы удовлетворить свои определённые духовные нужды.

Это почти  так, как если бы церковь стала частью индустрии сервиса и, скажем в частности, духовных вещей, которые можно купить или продать. Я боюсь того, что … наверное скажу так: я нахожусь в ужасе, от того, что несмотря на то, что есть голоса о противоположном, повсюду в церквях видим эти свечные прилавки, на которых можно увидеть целые прайс-листы на  различные молебны, требы, услуги и так далее. Это присутствует в таком виде, в котором, по моему мнению, вообще не может происходить. Это вообще, я считаю, кощунственно, потому что милость не может быть куплена или продана — так как это бесплатный дар Бога людям. И это, к сожалению, задаёт людям неправильный посыл. И это и есть самый большой вызов, который стоит сейчас перед Церковью в России. Привлечь людей к общей жизни во Христе и подальше от такого индивидуализма, к новому  виду жизни.

СБ: Что Вы скажете о ситуации, которая сложилась в связи с прекращением евхаристического общения с Константинополем? Что простые люди могут сделать?

ОС:  Да, вы правы, что в таких местах, как у нас в Англии, и в частности в Оксфорде, это очень болезненная ситуация, в которой мы оказались. Одно дело — это прервать евхаристическое общение как «символический шаг», в месте, где никто никогда не имел бы контакта с другим православным другой юрисдикции. Другое дело, если один православный одной юрисдикции ежедневно общается с другим другой юрисдикции, как это происходит здесь. Как я уже говорил, нас здесь очень и очень мало, и мы очень нужны здесь друг другу. Мы зависимы друг от друга. И в таком городе, как Оксфорд, где православные люди с русским, сербским, греческим, румынским бэкграундом работают вместе и помогают друг другу во многих вопросах, будь то пастырских или любом другом вопросе обычной ежедневной жизни Церкви, разрыв в Причастии —  это то, что очень сложно на практическом уровне, но так же и на духовном уровне. Здесь люди практически не считают себя членами такого-то или эдакого патриархата, они просто считают себя православными.

Отвечая на вопрос о том, что мы сами можем сделать, чтобы помочь преодолеть разделение, которое на нас наложено, наложено как результат споров и мнений, поднявшихся по украинскому вопросу. Думаю, здесь мы должны помнить о том, что действительно важно, когда мы осознаём  себя православными. Так, мы всегда должны помнить, что наша молитва — важна. Что наша общая жизнь и наше свидетельство о православии — важно. Что наше покаяние и терпение — важно. И что милостью Божией и терпением через время это разделение будет преодолено. Это не впервые происходит такое, что мы имеем разрыв в евхаристическом общении. То же самое происходило в 1990-х годах в Эстонии но, конечно же, сейчас картина и более сложная и более горькая — та, что происходит  в Украине. В 1990-х был разрыв в евхаристическом общении, который продлился шесть месяцев, так что, конечно, давайте надеяться и молиться, что этот разрыв прекратится быстрее и легче.

Но мы должны помнить, что чтобы произошло исцеление любой ссоры, должно быть проявлено смирение с обоих сторон такой ссоры. Да, и тут требуется от несправедливо обиженной стороны — возможность простить.Но и от стороны, которая нанесла урон нужна способность к смирению, чтобы признать, что она была неправа и сделала ошибку. А на текущий момент очень сложно говорить об этом, потому что каждая из сторон, которая вовлечена в кризис, чувствует, что это она находится на правой позиции. Если мы хотим подражать Христу, то мы должны начать со смирения себя и несения креста своего. А это невозможно абсолютно, если мы находимся в духе самоощущения своей правоты и триумфализма или желания применить секулярные и  политические стандарты к жизни в Церкви, которая управляется не силой, но несением бремени и несением креста. Я думаю, что мы как обычные православные здесь, в Англии, с одной стороны, очень далеки от этого, а с другой –  очень и очень близки. Потому что именно мы призваны свидетельствовать о нашем общем духовном единстве и общем кресте, который мы должны нести. В смысле как часть процесса преодоления этого текущего разделения.

СБ: Что Вы пожелаете порталу «Слово богослова» и нашим зрителям?

ОС: Надеюсь те, кто просмотрят видео на портале найдут в себе силы действительно жить полной жизнью во Христе. И вспоминая здесь слова Евагрия о том, что важно помнить, когда мы упоминаем слово «богослов». Он  говорит, что настоящий богослов — это тот, кто молится. Поэтому пожелания мои, чтобы те, кто ищут познания разума Церкви, теологии Церкви, традиции Церкви, делали это в духе молитвы. И зная, что богословие — не абстрактная наука, а путь — прийти и познать любовь и прийти служить Христу. И, что важнее всего остального, найти и встретить евангельского Христа и через него найти спасение. Вот мое пожелание и мои надежды зрителям этого веб-портала.