Молитвенный вечер в Барселоне

Ежегодный форум христианской молодежи, состо­явшийся в Барселоне в период с 28 декабря 2000 по 1 января 2001 года, стал 23-м в шестидесятилетней истории его организатора, межконфес­сионального христианского общества Тэзе. На сей раз встреча, прохо­дившая на рубеже тысячелетий, привлекла к себе внимание молодежи не только европейских стран, но и других континентов, вследствие чего вполне справедливо была объявлена учредителями межконтиненталь­ной. Не осталась незамеченной встреча и со стороны высших церковных иерархов Католической, Англиканской, Русской Православной и Гре­ческой Православной Церквей. Приветственные послания представи­телей духовной власти, обращенные к участникам встречи, были испол­нены надежды на то, что время, проведенное в совместном христиан­ском свидетельстве в Барселоне по инициативе братства Тэзе, станет для многих молодых людей временем обретения «истины живой и пре­ображающей, которая делает жизнь осмысленной, наполняет ее радост­ным служением Богу и ближнему, истины, которой мы посвящаем все лучшее, что имеем, той истины, которая укоренена в бытии Господа на­шего, Иисуса Христа». К этим, только что процитированным, строкам из приветственного письма архиепископа Кентерберийского Джорджа Карея, в которых отражено видение главной цели и смысла встречи, мо­гут быть присоединены и пожелания патриарха Московского и всея Руси Алексия II, чтобы встреча «стала ярким свидетельством того, что наступающая эра не превратится в так называемую пост-христианскую эпоху, что и в грядущем тысячелетии человечество будет приносить благой плод веры и любви своему Творцу». Патриарх Константино­польский Варфоломей I со своей стороны призвал молодежь Европы и всего мира «доверить свои надежды и устремления Господу и ревностно трудиться ради возрождения и спасения мира в Иисусе Христе». Нако­нец, папа Иоанн Павел 2-й обратился ко всем участникам встречи со следующими словами: «И вот, в наступающем 3-м тысячелетии да будет стремление молодых к диалогу, к братству и молитве».

Благословения и пожелания духовенства различных христиан­ских конфессий, обращенные к участникам очередной молодежной встречи, со всей ясностью обнаруживают, что Церковь подобные со­бытия не только приветствует и одобряет, но и ожидает от них опреде­ленных положительных результатов. Приведенные выше выдержки из обращений глав Православной, Католической, Англиканской Церквей, по мнению автора, наиболее полно раскрывают основное со­держание этих ожиданий, очевидно, совпадающее с чаяниями орга­низаторов встречи. В какой мере они совпали также с надеждами и це­лями молодых участников форума, и исполнились ли надежды, осу­ществились ли цели тех и других — организаторов и участников, — все это вопросы, наряду с другими, порожденные событием зимней встречи в Барселоне. А событие действительно было грандиозное по своему размаху и с точки зрения проекта, несомненно, успешное. По­нятно, уже сам факт осуществления подобного мероприятия, столь крупного в жизни религиозной, не может и не должен оставаться без комментария, равно как и вопросы, возникающие в связи с ним. Вся­кая претензия на комментарий непредвзятый и объективный, очевид­но, безосновательна, поскольку не имеет опоры в безусловно необхо­димом — в собственных впечатлениях очевидца вышеназванного со­бытия с последующим осмыслением. Помня об этом, автор заранее отказывается от попыток (и соблазна) делать обобщающие выводы относительно значимости Барселонской встречи в религиозной жиз­ни европейской молодежи, а также относительно возможных поло­жительных сдвигов и следа, оставленного ею в сознании участников. Замечания, предложенные ниже, будут относиться, прежде всего, к непосредственно увиденному во время пятидневного пребывания на встрече, а также к тому, с чем пришлось соприкоснуться в продолже­ние всей двухнедельной паломнической поездки.

Иногда нужен один миг, чтобы обратить свое сердце и помыслы к Богу, порой на это уходит вся жизнь. Возможно, что именно с этой «двухнедельной жизнью» для кого-то из паломников связан «миг» встречи с Богом. Во всяком случае, ожидалось, что время, проведен­ное в общении с братьями и сестрами во Христе, в поклонении святы­ням, в совместных молитвах и размышлениях о вере, обогатит духов­ный опыт каждого из участников паломничества, независимо от того, исповедует ли он католическую, православную или протестантскую веру или еще не определился в своей конфессиональной принадлеж­ности. А это означает, что встреча не предполагала и, более того, ис­ключала всякое заострение внимания на вероучительных и обрядо­вых конфессиональных различиях. Отрадно, что это относилось не только к встрече в целом, но и ко всем событиям, имевшим место во время паломничества в нашей группе — кстати сказать, единственной из Петербурга, среди 48-и участников которой были и православные, и католики, и те, кто еще не заявил свою принадлежность к Церкви. Поскольку мы уже вскользь коснулись паломнической группы из Санкт-Петербурга, в которой оказалась и я, кажется, вполне умест­ным будет рассказать о ней несколько подробнее.

В Петербурге организатором паломнической поездки на зимнюю встречу в Барселону стала высшая католическая семинария «Дева Мария, царица апостолов». Несмотря на это, как уже было сказано выше, в группе оказалось немало православных, что, впрочем, нис­колько не смущало ни их самих, ни католиков. И все же духовная ат­мосфера, окружавшая нас во весь период почти пятидневного путе­шествия, определилась в наибольшей степени не чем иным, как мар­шрутом, лежавшим через страны, издавна именующиеся католиче­скими. Польша и Словакия, Австрия, Италия и Франция, наконец, Испания — всюду нас окружала католическая культура, — и в еже­дневно совершавшихся мессах в приходах католических монастырей, где с неизменным радушием принимали нас во время пути, и в храмо­вой архитектуре, и в торжественных звучаниях рождественских пес­нопений.

Праздничным настроением — рождественским и новогодним — охвачен был весь западный мир, и в лице тех, с кем нам случилось встретиться на протяжении пути, он охотно делился с нами своей ра­достью. Замечательные впечатления оставила о себе миссионерская община в Гродно, где мы оказались в рождественский сочельник, и те­плый прием у сестер-доминиканок в Варшаве вспоминается исклю­чительно с благодарностью, и сестры-паулинки, чьим гостеприимст­вом мы пользовались, будучи в Ченстохове, оказались бесконечно добры к нам. То же можно сказать и тех, кто с неподдельной любовью встретил нас в мужском монастыре в городе Жилина, и о тех, кто ок­ружил нас вниманием и заботой в католической семинарии в Вероне, и о той общине миссионеров, которые ожидали и встречали нас по приезде в Милан с поистине итальянским обаянием и темперамен­том. Эти встречи, конечно, не случайные, а оговоренные и спланиро­ванные заранее, подарили нам незабываемые светлые и радостные мгновения общения с братьями и сестрами во Христе. Среди интерес­ной и увлекательной, но физически утомительной и эмоционально напряженной дороги они стали для нас настоящими оазисами душев­ного тепла, понимания и покоя, возвращая наше рассеянное много­численными впечатлениями внимание к размышлениям о вере и о Боге. Общение с людьми, посвятившими себя служению Богу и лю­дям, само по себе не могло не привести к некоторым размышлениям. Мы видели, с каким воодушевлением и оптимизмом эти люди осуще­ствляют свое служение. Участие в нуждах других, дела милосердия, странноприимство, молитва составляют их ежедневную жизнь, сооб­щая ей цельность и полноту. Идя путем постоянного самоотречения, смирения и терпения, узами любви и веры связав себя со Христом, они смотрят на мир сквозь призму своих отношений с Богом, и это дает им силы, оказывает поддержку и утешение в их скорбях и страда­ниях. Каждая встреча с теми, чья жизнь, помыслы и деяния служат к прославлению Бога, становилась для нас очередной вехой на пути приобретения духовного опыта. А мы, в свою очередь, были для них странниками, нуждающимися в любви, внимании и поддержке, кото­рые и изливались на нас со всей возможной душевной щедростью. Всякий раз мы с грустью и неизменным чувством благодарности по­кидали тех, кто ненавязчиво и трогательно всеми силами стремился облегчить наше долгое, трудное путешествие. Мы знали, что и после расставания они будут вспоминать нас в своих молитвах, прося у Гос­пода благополучного совершения нашего путешествия и укрепления нас в вере. Наши ежедневные совместные молитвы об их здравии и благополучии стали единственно возможным благодарственным от­ветом за оказанные нам бесчисленные милости.

Конечно, встречи с миссионерами не были единственным содер­жанием нашего продолжительного пути, хотя именно они произвели на нас наиболее сильное впечатление. Немало способствовали наше­му духовному сосредоточению и почти ежедневно совершавшиеся богослужения, и ежедневные вечерние молитвы, читавшиеся католи­ческим священником, сопровождавшим нашу группу в поездке, и по­сещение мест, почитаемых святыми Католической Церковью.

Встречи, мессы, молитвы, поклонение святыням — все это было не­обходимо нам ничуть не меньше, чем вода и пища. Оторванные от привычных жизненных удобств, от дома, от родины, наконец, мы чрезвычайно остро ощутили всю неустойчивость, непрочность наше­го существования. Эмоциональная встряска, в которой поначалу было больше растерянности перед неизвестным, чем радости от пред­стоящей молодежной встречи в Барселоне, вернула нам то, что мы так часто утрачиваем в суете нашей обыденной жизни — ощущение при­сутствия Божия, предстояния пред лицем Божиим, а следовательно, и осознание неотвратимой ответственности перед Богом за все наши помыслы и деяния.

Может показаться, что столь часто употребляемое здесь местоиме­ние «мы» не вполне применимо по отношению ко всему, о чем было сказано выше. И очевидно, наступило время объяснить и оправдать ис­пользуемую формулу «мы», «наши», «нас» и т.д., иначе позволительно подумать, что автор попросту не желает возлагать ответственность за собственные мысли и чувства исключительно на себя и потому пытает­ся навязать их остальным участникам поездки. Считаю возможным уверенно говорить здесь и далее, от первого лица множественного чис­ла единственно по причине глубокой убежденности в том, — и уверен­ность эта основывается на личных наблюдениях, — что многие участ­ники паломничества испытывали чувства, подобные моим.

Замечательно, что первым, исключительно ярким событием, поло­жившим начало незабываемым впечатлениям, стало наше участие 24 декабря в рождественском католическом богослужении в Гродно. Странные звуки незнакомого языка (служба читалась по-белорус­ски), глухо отдававшиеся под высокими каменными сводами, темные суровые лики святых в деревянных медальонах, фигурки вертепа, за­стывшие в боковой нише храма, пробуждали непреодолимое, страст­ное желание присоединить свой голос к этим молитвенным обраще­ниям, вовлекая в такое же напряженное, почти экзальтированное ожидание рождения Богомладенца, которое объединяло всех присут­ствовавших. Может быть, именно эта экзальтированность отличала их от прихожан всех других храмов, где нам пришлось побывать позд­нее, или, быть может, событие праздника было тому причиной, опре­деленно одно — нигде, ни в одной стране, ни в одном католическом храме мне не приходилось видеть и сопереживать такой радости по поводу Рождества Христова.

Варшавские храмы, которые мы посетили на следующий день, по­казались нам совершенно иными. Праздничные песнопения на поль­ском и церковнославянском языках, свет, пробивающийся сквозь цветные стекла узких окон, и свет, о котором читал священник в про­логе евангелия от Иоанна, — все это погружало в атмосферу тихого благочестия, умиротворенности и покоя, ничем не похожую на ревно­стную веру гродненских прихожан. Пожалуй, только мраморная фи­гура распятого Христа, неестественно большая и подчеркнуто нату­ралистичная, слабо белевшая в притворе одного из костелов, который мы посетили в самом конце нашей экскурсии по храмам старой Вар­шавы, напомнила о цене, заплаченной за нашу надежду на спасение, зато, чтобы мы «имели жизнь, и имели с избытком».

Знакомство с Варшавой закончилось для нас встречей с сестрами- доминиканками в небольшом монастыре на окраине польской столицы. Сестры, на вид все очень пожилые, оказались исключитель­но энергичными, жизнерадостными и приветливыми. Нам посчаст­ливилось увидеться с ними еще раз, на обратном пути, ощутить их не­иссякаемое внимание и заботу, снова войти в светлую часовню, где благоухала хвоей нарядная елка, ответить улыбкой на улыбки, услы­шать добрые пожелания, сказать слова благодарности за оказанное нам гостеприимство и с сожалением оставить тихий, заснеженный монастырь, у ворот которого маленькие фигурки в черном одеянии на прощание махали нам руками.

Еще одно впечатление, о котором следует упомянуть в связи с Поль­шей, — посещение ясногорского монастыря в Ченстохове, где находит­ся почитаемая и православными, и католическими верующими икона Ченстоховской Божией Матери. В храм, в святилище которого нахо­дится икона, мы попали уже к середине вечерней службы 25-го декаб­ря. Большое число молящихся помешало нам сразу подойти к иконе ближе, и мы должны были ожидать удобного момента, вслушиваясь в незнакомую польскую речь и улавливая торжественный тон молитв. Пока мы медленно, шаг за шагом, продвигались к святыне, наше вни­мание привлекли металлические фигурки, прикрепленные к решет­кам на стенах храма. Миниатюрные изображения рук, ног, глаз, сердец, — органов и членов человеческого тела из латуни, серебра, золота — по­мещают люди, просившие у Божией Матери исцеления и получившие его — во свидетельство о чудотворной силе иконы. Такова традиция, связанная с историей иконы Ченстоховской Богоматери. Нельзя ска­зать, чтобы эта традиция вызвала у нас особое восхищение. Странное зрелище являют эти искусственные части человеческого тела, подве­шенные на металлической сетке, на которой можно увидеть также тро­сти и костыли — настоящие или их изображения, — мрачный знак не­прочности нашего существования, навевающий уныние. Но очевидно, подобные мысли мало занимали тех, кто, преклонив колени на холод­ных выщербленных плитках серого каменного пола, молился о здра­вии своем или своих родных близ святилища, отделенного от средней части храма металлической решеткой с дверцей, через которую прохо­дят по одному, чтобы причаститься и получить благословение священ­ника. Сама святыня, икона Божией Матери, находится, по католиче­скому обычаю, высоко. Большой золотой оклад, переливающийся в мерцании электричества и восковых свечей, бросает отблески на по­темневшее дерево иконы, не позволяя вглядеться в лик Марии, словно опускает золотистую вуаль на наши взоры. Лишь изредка, когда вско­лыхнется пламя какой-нибудь свечи, удается приподнять эту пелену, но и тогда опускаешь взгляд, потому что невозможно смотреть на лик Богоматери без душевного волнения — такого бесконечного понима­ния, сострадания и неизбывной усталости исполнено ее лицо. Стано­вится нестерпимо стыдно за все свои сомнения и духовную слабость. Это чувство заставляет опускаться на колени в сознании недосягаемо­го величия Пресвятой Богородицы. Только ренессансные ангелы, ок­ружающие Богоматерь, кажется, решительно ничего такого не замеча­ют и всегда радостно поют хвалебную песнь Богородице. Впрочем, эти ангелы, очевидно, имеют веские основания для радости, ведь они не­сравнимо больше, чем мы, знают о чудесных исцелениях, происходя­щих здесь на протяжении многих веков и наперекор всем испытаниям, выпавшим на долю этого храма и его святыни.

Не считаю нужным вдаваться в исторические подробности, но все же отмечу, что одной из самых страшных утрат для всего христиан­ского мира стало бы уничтожение ясногорского монастыря в 1945 году, когда он был заминирован оккупантами и фактически обречен на гибель. Слова благодарности за избавление от угрозы, высеченные на каменном постаменте в притворе храма, обращены к солдатам Со­ветской Армии, и каждый, кто входит в храм и выходит из него, может их прочесть.

Покидая храм на Ясной горе, мы наблюдали, как голубые лучи прожекторов плавно скользят по высоким светлым монастырским стенам. Казалось невероятным, чтобы удивительная тишина, разли­тая в ночном, прозрачном и морозном воздухе, хотя бы единожды нарушалась чем-то, кроме молитвы…

Словакия, где ожидалась очередная остановка, встретила нас обильным мокрым снегом. Огромными хлопьями он оседал и немед­ленно таял на стеклах автобуса, на красных крышах вытянутых в дли­ну белых домиков, сиротливо лепившихся друг к другу по глиняным кручам, засыпанным прошлогодней листвой. Пушистые лапы елей тянулись к окнам, темно-серые скалы нависали уступами, и бурая мутная река, петляя в ущелье, с утробным урчанием волнами выпле­скивала свой первобытный гнев на высокие скользкие берега. Сред­невековый мужской монастырь в городе Жилина, куда мы, наконец, добрались, миновав перевалы Западных Карпат, оказался под стать природе этого сурового, величественного края. Точно неприступный утес, стоит монастырь, построенный в середине 13-го века, за толсты­ми каменными стенами, глубокими, словно пещеры, нишами и узки­ми, как ущелья, коридорами, — будто в недрах, — скрывая храм успе­ния Пресвятой Девы Марии. Полумрак, наверное, навсегда поселил­ся в этом небольшом храме без окон. Затянутые алым бархатом ска­мьи, красные ковровые дорожки, пунцовые одежды Марии на иконе в алтаре — настоящее царство красного цвета, удивительный контраст с остальными, требующими реставрации, необитаемыми помеще­ниями давно заброшенного монастыря. Лишь в последние годы на­стоятель храма отец Ян почти в одиночку трудится над его восстанов­лением. Прихожан на мессе в храме Успения оказалось мало, зато ме­стные ребятишки не побоялись ни затяжного дождя, ни холода, тща­тельно обосновавшегося в метровой толщине стен, ни сквозняка, и после мессы спели нам на своем родном языке рождественские коляд­ки. Взрослые в это время готовились с подлинно славянским госте­приимством встретить нас в монастырской трапезной.

Впечатления от радушного приема, который ожидал нас тем вече­ром в монастыре города Жилина, не померкли даже перед неизменны­ми улыбками, бесконечным терпением и вниманием итальянских мис­сионеров, встречавших нас на следующий день в католической семина­рии близ Вероны и в приходе кларетинов на окраине Милана. Серо-го­лубые горы на фоне пасмурного, но светлого неба, уснувшие на зиму виноградники вдоль дорог, иногда небольшие мутно-бирюзовые реки, — такой образ северной Италии стал привычным для нас за время пе­реезда до Вероны. Семинария, где встречал нас дон Бернардо Антонини, оказалась большим 3-х этажным зданием, построенным в середине XX-го века и начисто лишенным каких бы то ни было внешних и внут­ренних прикрас. Лишь темная зелень туи, плюща и шиповника ожив­ляет аскетическое строение, в котором большую часть года протекает жизнь будущих служителей Церкви. С ними, пока еще семинаристами, нам пообщаться не удалось — были рождественские каникулы, и семи­наристы разъехались по домам в разные города Италии. Может быть, кто-то из них отправился в Милан, где нас уже ожидали миссионеры из общины кларетинов, оказавшиеся людьми исключительно энергич­ными, отзывчивыми и доброжелательными. Одна из задач общины, как мы могли убедиться на собственном опыте — оказание разносто­ронней поддержки и помощи паломническим группам. Члены общины занимаются этим в свободное от работы или учебы время. В дни, пред­шествовавшие встрече в Барселоне, у них оказалось особенно много за­бот — мы, конечно же, были не единственной группой, которую надо было принять, накормить, снабдить на дорогу провизией. Это происхо­дило почти молниеносно, выдавая огромный опыт участия в подобного рода мероприятиях, и мы ни на мгновение не почувствовали отрешен­ности или нетерпения в отношении к нам наших хозяев. Напротив, не­навязчивое внимание, желание помочь, беспокойство о наших нуждах сквозили в каждом их действии.

Остановка в общине кларетинов стала последней на пути в Барсе­лону. Оставалось чуть более 12-ти часов пути и — как мы надеялись — новые впечатления и неожиданные встречи вознаградят нас за терпе­ливое ожидание.

Каталония, самая большая автономная область Испании, встрети­ла нас непривычно ярким утренним солнцем. Так же солнечно оказа­лось и в Барселоне. Во дворе школы, ставшей временным перевалоч­ным пунктом для приезжих до дальнейшего их размещения по семь­ям и монастырям, итальянская молодежь, прибывшая раньше, увле­ченно разучивала «хоту», национальный испанский танец. В школе мы получили все необходимые разъяснения, карточки на метро, кар­ту города и программу дальнейших мероприятий. Дальше судьба уча­стников нашей группы складывалась по-разному. Кого-то поселили в семье, кого-то в госпитале, некоторые нашли себе пристанище в бар­селонских школах, другие — в монастырях. Небольшая группа, в ко­торой оказалась и я, тоже отправилась в монастырь.

Монастырь ордена кларетинов, куда мы держали путь, находится в городке Мунгат, в часе езды на метро и электричке от площади «Испа­ния» — центра сбора всех участников встречи в Барселоне. Население Мунгата, как поведал сопровождавший нас настоятель монастыря отец Джордан, насчитывает около 20 тысяч человек. Границы города примыкают к границам близлежащих пригородов, таких же неболь­ших, как и Мунгат, ровной линией раскинувшихся вдоль побережья к востоку от Барселоны. Мощеные тротуары, безлюдные улочки, уто­нувший в зелени монастырский сад, живописные горы и вид на побе­режье — таким оказался Мунгат на следующее утро. Между тем нас ожидала обширная программа мероприятий, исключавшая, если сле­довать ей до конца, всякую возможность увидеть достопримечатель­ности Барселоны. Впрочем, и сами организаторы встречи, очевидно, не рассчитывали на это неукоснительное исполнение программы, предполагая, что каждый сам изберет близкую ему по интересам фор­му общения с братьями и сестрами во Христе, — будь то совместная утренняя молитва в приходе, общая дневная молитва, семинар или общая вечерняя молитва с медитацией. Полагаю, что не будет беспо­лезным подробнее остановиться на запланированной программе «барселонских встреч», поскольку именно она, эта программа, сохра­няла и поддерживала «имидж» проходившего в Барселоне события в качестве «христианского форума». Последняя реплика может пока­заться слишком резкой на фоне всего, что было сказано ранее о встре­чах в Польше, Словакии, Италии, однако она не является выражени­ем негативного отношения автора к многократно упомянутой встрече в Барселоне. Пожалуй, это всего лишь первый шаг к дальнейшему размышлению о «форуме».

Четырехдневный путь через всю Европу, насыщенный пережива­ниями Рождества Христова, наполненный молитвой и богослуже­ниями, посещениями монастырей и святилищ, готовил нас к собы­тию, которое, как мы верили, должно было стать неизбежной и реши­тельной — в самом положительном смысле — кульминацией этого пути. Ожидание момента действительного духовного единства оказа­лось не столько напрасным или обманутым, сколько наивным. В пол­ном несовпадении внешней формы встречи и ее реального содержа­ния мне пришлось удостовериться, к сожалению, не один раз, и вся­кий раз все больше убеждал меня в том, что подобные мероприятия, несмотря на благие задачи и грандиозный размах (а более всего, вследствие его), ничего общего не имеют с подлинно христианским служением.

Провозгласив барселонскую встречу «межконтинентальным хри­стианским форумом», учредители, очевидно, подразумевали, что со­бытие станет определенным шагом на пути к воцерковлению его уча­стников, явится духовным центром в религиозной жизни европей­ской молодежи. Однако не следует забывать, что с латинского языка слово «forum» буквально переводится как «рыночная площадь». И иногда, в случае подобных названному крупномасштабных событий, «рыночная площадь» — центр культурной, политической, религиоз­ной жизни города — может превратиться в площадь базарную. Знаки подобной метаморфозы улавливались и на этот раз. Чтобы не быть го­лословной, приведу пример.

Окрестности площади «Испания», места сбора участников фору­ма, видны как на ладони со склона горы Монтжуик: вот, по правую сторону улицы королевы Марии Кристины, дворец Альфонса XIII, чуть дальше — дворец конгрессов, а по левую сторону — дворец Вик­тории Евгении и дворец Металлургии, вот поющий фонтан в конце улицы, а еще дальше — арена, чем-то напоминающая Колизей … С са­мого утра в дни барселонских встреч площадь «Испания» заполня­лась разноязычной многотысячной громкоголосой толпой. К обеду и ужину площадь превращалась в кладбище мусора. Молодые христиа­не плевали в бассейн, бросали бутылки, огрызки, окурки не в контей­неры для мусора, а на площадь — может быть, это были юноши и де­вушки, только что побывавшие на семинаре «Окружающая среда: проблемы и наша ответственность» или «Каталонское искусство от средних веков до Гауди: евангельский свет сквозь века».

Подобные примеры, не просто ярко иллюстрирующие вопиющую невоспитанность «христианской молодежи», но ставшие, к сожале­нию, столь привычными в нашем стремлении отделять будничную жизнь от служения Богу, не должны, разумеется, быть поводом к со­мнению относительно нужности и возможности таких встреч, кото­рые на протяжении ряда лет организует Тэзе. Хотя и преувеличивать собственно религиозного значения подобных событий тоже не следу­ет. Прекрасно, что у молодых людей есть возможность познакомиться с христианской традицией других стран и других христианских кон­фессий, поклониться общим святыням, обрести друзей среди сверст­ников и близких по духу людей, но разговор о поиске Бога в молитве, об особенностях христианской веры (темы семинаров) перед аудито­рией в несколько сотен человек, бросающих (какая мелочь!) окурки на перроне в метро, по понятным причинам вполне может не состо­яться. И молитва, пропущенная через динамик, в сопровождении чуть ли не эстрадной музыки и сияния электрических прожекторов, — едва ли достойный компромисс в диалоге Церкви и молодежи. Ско­рее всего это попытка любой ценой привлечь последнюю к участию в Церковной жизни.

Что касается семинаров, о которых упоминалось чуть выше, то они заслуживают особого внимания. В течение двух дней в разных частях города проводились «workshops» — так были названы семинары — на различные темы с переводом на несколько языков — обязательно на английский, в ряде случаев на русский. Каждый мог выбрать интере­сующую его тему и принять участие в разговоре. Темы, предложен­ные к обсуждению, были следующие: «Возможно ли прощение?», «Войны и мир в начале XXI века», «Иммигранты: проблема или но­вые возможности?», «Экономика солидарности: «этические банки», ярмарки, стабильное развитие», «Глобализация и новые технологии: проблемы и новые надежды для человеческой семьи», «Литургиче­ские православные песнопения: хор молодежи из Нового Сада (Сер­бия)», «Насилие и молодежь: как на это ответить?», «Профессио­нальная жизнь и Евангелие», «Молитва для заключенных» и др. Как видно из вышеперечисленного, большинство тем так или иначе затра­гивало социальные проблемы, в значительно меньшей степени речь шла об отношении современной молодежи к вере и к Церкви.

К числу остальных мероприятий, составлявших программу встре­чи относились молитвы. Утром в приходах, к которым были «прикре­плены» участники из разных стран, днем и вечером — общая молитва в павильонах на площади «Испания». Так, в частности, в «нашем» приходе монастыря кларетинов, совместно молились итальянцы, по­ляки и несколько человек нас, русских. Молитвы читались и пелись на латинском и испанском языках. На общей дневной и вечерней мо­литве разделялись сообразно языковым группам: в одном павильоне — словаки, русские, украинцы, белорусы, поляки, в другом — испан­цы, итальянцы, французы и т. д. Вот, пожалуй, и все, что можно ска­зать об организации или «технической стороне» совместных молитв. В отношении их содержания хотелось бы добавить, что молились, главным образом, о присоединении к телу Церкви новых членов, об укреплении веры, о тех, кто пребывает в печали, кто немощен или страдает, о мире. Так, например, молитва в предпраздничный ново­годний вечер в приходах называлась «молитвой за мир, в сопричаст­ности со страдающими людьми». О соответствии названия этого, пра­вильнее будет сказать, молитвенного вечера его содержанию мне су­дить трудно из-за отсутствия познаний в испанском и итальянском языках (среди участников было много итальянцев). Могу лишь отме­тить, что, как и все остальные совместные молитвы, эта ничего общего не имела ни с одной католической храмовой службой. Читался отры­вок из Евангелия по-латыни, по-испански, по-польски и по-церков­нославянски, звучали стихи из псалмов в сопровождении гитары и скрипки. На подобных мероприятиях, по духу скорее протестант­ских, нежели католических, — что, в общем, и не удивительно, ведь брат Роже, основатель общества Тэзе, протестант — и делают акцент учредители встречи, очевидно, полагая, что молитвенно-музыкаль­ные вечера способствуют приобщению к вере. Может быть, это и так, если понимать «приобщение» как участие в подобного рода меро­приятиях, где царит атмосфера, не требующая особенных духовных жертв и усилий. Впрочем, наверное, не стоит судить об этом слишком строго. Мне, откровенно говоря, праздничный молитвенный вечер в приходе очень даже понравился — с точки зрения эстетической. А если, скажем, сравнить вечер в приходе с совместной молитвой в ог­ромном павильоне на площади «Испания», где многие сотни моло­дых людей, сидящие на цементном полу, под звуки современной му­зыки и разноцветные огни прожекторов медитируют и поют «Magnificat anima mea Dominum», то, безусловно, маленький приход­ской храм, озаренный сиянием восковых свечей, в этом сравнении только выиграет. Если вообще возможно сравнить две такие противо­положные реальности как храм, в котором совершается таинство при­частия телу Христову, и наскоро оборудованный павильон для «мо­литвенной тусовки».

Впрочем, о вкусах не спорят. И претенденты на обладание хоро­шим вкусом, посетив ряд запланированных мероприятий, в конце концов предпочли полурелигиозной тусовке самостоятельный, ино­гда вполне светский вояж по историко-культурным местам Барсело­ны. К сожалению, подробно рассказывать обо всех достопримеча­тельностях, которые удалось увидеть, не представляется возможным. Поэтому остановлюсь лишь на тех, которые, на мой взгляд, более все­го могут быть поставлены в связь с паломнической целью поездки. Вне всякого сомнения, в первую очередь среди них следует назвать Монастырь Монтсеррат, хотя его посещение бесспорно выходит да­леко за пределы историко-культурных интересов.

В семидесяти километрах от Барселоны, на горе Монтсеррат, на высоте 1200 метров над уровнем моря, бенедиктинские монахи в 1025 году основали монастырь. Здесь, в окружении первозданной приро­ды, среди неприступных скал, возводилась обитель, росла община, в тишине и уединении молились и подвизались монашествующие. Вскоре монастырь стал центром паломничества верующих со всей Европы. Чудотворный образ Девы Марии Монтсеррат, покровитель­ницы Каталонии, находящийся в святилище монастыря, является в настоящее время одним из самых почитаемых в католическом мире. Ежегодно десятки тысяч паломников приезжают поклониться святы­не, прослушать мессу, а при возможности пожить некоторое время в монастырской гостинице, предаваясь духовным размышлениям и мо­литвам вдали от мирской суеты. Преодолев подъем в кабинке фуни­кулера, этом современном испытании духа (вдруг трос оборвется?), паломники направляются в храм. Каменные монастырские построй­ки с двух сторон сторожат дорогу, превращая ее в сумрачный коридор, неожиданно оканчивающийся площадью Святой Марии, слева на­дежно защищенной от притязаний мира отвесными скалами, справа — глубокой пропастью и высокой каменной стеной. Как и большинст­во средневековых монастырей, Монтсеррат был одновременно кре­постью, таившей внутри себя особенную жизнь, изолированную от окружающего мира.

Надписи, высеченные на мраморных плитах, помещенных перед храмом в нишах по периметру закрытого внутреннего дворика, куда попадаешь, минуя площадь Св. Марии, увековечили памятные для Католической Церкви события, в основном, даты и деяния соборов. В лаконичных, необычайно ясных и точных фразах они разворачивают плеяду событий, приобщая вошедших к многовековому историче­скому опыту Католической Церкви, благодатному и драматическому попеременно. В этом опыте удивительным образом исчезает дистан­ция по отношению к прошлому как далекому и чужому, исторический и духовный единовременно, он, этот опыт, становится собственным, индивидуальным переживанием каждого верующего, обращающего взор к полустертым временем надписям.

Слова, высеченные в камне — безмолвное свидетельство твердой, как камень, непоколебимой веры обитателей монастыря в безгреш­ность папских постановлений и правоту соборов. Находясь в стороне от деятельности Церкви в миру, от религиозных диспутов, здесь нико­гда не забывали о своей принадлежности — как членов — телу Святой Католической Церкви, всегда поддерживали соборные решения и признавали авторитет папы в вопросах веры. Не случайно эти надпи­си, кратко излагающие церковную историю, помещены перед входом в храм. Они напоминают о том, что всякое своеволие, сомнение, недо­верие должны быть отсечены и отброшены как соблазн, преграждаю­щий путь к Богу.

Рассказывать о величии храма Девы Марии Монтсеррат — дело со­вершенно безнадежное. Общие слова здесь явно недостаточны и про­звучат невнятно, более подробное обращение потребует комментари­ев искусствоведов с их специфической терминологией.

Вообще попытка сказать что-то о храме, будь это даже простое опи­сание, есть притягательное и непрошенное дерзновение, всегда обре­мененное возможностью и опасностью забыть о мере и оказаться на­едине с собственным воображением. Даже такие, казалось бы, мало­значительные фразы, как «этот храм особенный» или, наоборот, «обычный католический храм», навлекают на произносящего их от­ветственность и «особенность» или «обычность» обрекаются на разъ­яснение.

Однако не сказать хотя бы несколько слов о храме Св. Марии, пре­жде чем мы перейдем к разговору о святилище, было бы странно, а упомянув о его величии, и вовсе невозможно.

Изумление и восхищение охватывают того, кто, переступив порог храма, не решается двинуться дальше — туда, где в легком облаке ка­дильного дыма тонут радужные вспышки готических витражей и в бесконечной глубине пространства багряно пламенеет алтарь. Живо­писные полотна эпохи барокко на библейские сюжеты — непозволи­тельная роскошь на холодной коже средневековых стен, высокие сво­ды, такие же древние, как и возносимое к ним хоровое пение, орган, самозабвенно исторгающий из себя строгие, стройные звуки — все это рождает ощущение неизъяснимой торжественности, приобщенности к иному миру, преображающая атмосфера которого ничего общего не имеет с суетой и неполнотой нашей привычной жизни.

А эта жизнь совсем рядом, и о ней никогда не забывают те, кто идет к чудотворному образу Девы Марии со своими нуждами. Бесконеч­ная цепочка паломников медленно движется по боковому коридору в направлении святилища. Образы святых, предметы церковной утва­ри, подаренные испанскими монархами, сопровождают этот путь, шаг за шагом приближающий к святыне. Коридор становится уже, томи­тельное ожидание, владеющее идущими, перерастает в волнение. «Silensio» — гласит надпись на стене и краткое «о» последнего слога этого властного призыва к тишине сливается с стуком сердца. Не­сколько ступеней вверх — и паломники, в безмолвии, по одному сту­пающие друг за другом — в полукруглом помещении. Справа — мо­заика витражных окон, слева на возвышении — массивный, в медных оковах, паланкин (XIII в.), в котором раньше, если появлялась необ­ходимость, переносили образ Девы Монтсеррат. Еще несколько ша­гов по ковровой дорожке, этой единственной связи с реальным ми­ром, несколько ступеней и образ Девы Марии Монтсеррат будет со­всем рядом.

«Черная Божия Матерь» — называют еще этот образ, невысокую, сантиметров восьмидесяти, деревянную статую сидящей Богоматери с Богомладенцем на коленях. Предание сообщает, что, когда статую высекали из дерева (XI в.), светлая поверхность лица Марии и Мла­денца, а также их рук и ног постепенно темнела, пока, наконец, не ста­ла совсем черной. Традиция поклонения Черной Божией Матери ни­когда не прерывалась надолго, лишь однажды, в XIII в. во время меж­доусобицы, образ был утрачен. В горах, где он обретен позднее, устро­ен розарий.

Дева Монтсеррат, несмотря на то что верующие приходят к ее об­разу просить о разных нуждах, всегда считалась особенной покрови­тельницей материнства, и комната, отведенная специально для благо­дарственных даров Богоматери, заполнена детскими игрушками, привезенными счастливыми родителями со всех концов Европы.

И вот долгожданные узкие ступени, затянутый красным помост. Темное лицо Богоматери, левой рукой придерживающей Иисуса, в правой держащей шар-землю. Младенец, сжимающий в кулачке ле­вой руки Державу — знак царского достоинства и власти. Характер­ный жест правой руки в изображении Христа — два пальца прижаты к открытой ладони: символ божественной и человеческой природ, со­единенных во Христе, соединение трех других пальцев — символ трех лиц Единого Бога, это же положение руки знаменует, что Господь об- ращаетсякверующимпо латыни…

Все эти детали, конечно, складываются в единое, цельное и ясное понимание много позже, когда волна первого впечатления станет вос­поминанием, а не тогда, в двух-трехсекундное мгновение, когда не ос­танавливаясь, чтобы не задерживать других верующих, проходишь мимо и по традиции касаешься рукой — ища поддержки — руки Бого­матери, сжимающей в ладони отполированный многотысячными при­косновениями шар. Рука, еще хранящая тепло прикосновения того, кто шел впереди, кажется живой, из плоти и крови человеческой рукой. Как замечательно, что это ощущение внезапно! Оно становится откро­вением, переживаемым как исключительный по глубине духовный опыт. В нем соединяется и сознание собственного недостоинства, и благоговение перед святыней, и понимание беспредельной важности момента пребывания в благодатной полноте богоприсутствия.

Архитектурная планировка храма и расположение святилища та­ковы, что все молящиеся могут видеть образ Девы Монтсеррат и каж­дого, кто подходит к образу. По замыслу, святыня, находящаяся на втором этаже над алтарем и чуть позади него, занимает место алтар­ной иконы, к которой можно приблизиться до соприкосновения и — оказаться в алтаре и над ним. Для православного сознания, знакомого с строгим соблюдением правила входа в алтарь, такой опыт представ­ляется попросту недозволенным. Но было бы невероятным предпо­ложить, зная бережное и благоговейное отношение католиков к свя­тыне, что для них присутствие в алтаре является менее значимым, ме­нее осмысленным, чем для православных. Поэтому не может не вос­хищать их внимание к религиозному чувству каждого верующего, ко­торому даруется возможность обрести полноту веры и познать глубину духовного опыта в священном пространстве алтаря.

Покидая храм, неожиданно оказываешься перед входом в низкий каменный коридор и останавливаешься со смешанным чувством удив­ления и восхищения: радостное пламя десятков красных и голубых свечей озаряет его темные стены. Недалеко, при выходе, можно купить эти свечи. Хотя, пожалуй, «купить» здесь не вполне подходящее слово.

Продающего нет, перед металлическими корзинами, где лежат свечи, стоит небольшой открытый ящик и на нем табличка со стоимостью. И все. Вера в Бога и доверие человеку друг без друга немыслимы, и здесь, в обители Монтсеррат, это понимают как нельзя лучше.

Оказавшись на Монтсеррате, нельзя не побывать у Креста, уста­новленного на самой вершине. «Путь на Голгофу» — так называется дорога, ведущая к Кресту. Она круто идет вверх, теряясь среди густой разнообразной растительности, время от времени солнечные лучи выхватывают из плена листвы очередную мраморную скульптуру, на­поминающую своим присутствием об одном из моментов, связанных с крестным путем Господа. Почти все, кто приезжает на Монтсеррат, считают для себя необходимым пройти этот путь и оказаться на вер­шине. Огромный монастырский комплекс виден отсюда целиком, он кажется высеченным в скале над самой пропастью, — результат упор­ного труда, нечеловеческих усилий во славу Божию, — усилий, перед которыми не устояли даже неприступные скалы Монтсеррат.

Посещение монастыря Монтсеррат стало духовной кульминацией нашего пребывания в Испании. Все события, связанные с Барселон­ской встречей, наполнились содержанием и обрели свое завершение именно в связи с поездкой в этот старейший в Испании бенедиктин­ский монастырь. В частности, знакомство с каталонской религиозной традицией, начавшееся в Музее национального Искусства Катало­нии, было продолжено на Монтсеррате и здесь, где вековые традиции неизменны, состоялось определенно. В Барселоне, с ее великолепным кафедральным собором (XIII в.), многочисленными храмами, это было бы невозможно — город живет своим, только ему ведомым и им заданным ритмом, в котором уже не слышны голоса прошлого. Их ме­сто — в покоях королевских дворцов, сумраке храмовых сводов, му­зейных коллекциях.

Из последних наиболее ценными и интересными считаются собра­ния предметов церковного искусства, находящиеся в Музее Нацио­нального Искусства Каталонии, являющегося, вне всякого сомнения, культурным центром Барселоны. Национальный Дворец — он же вы­шеназванный Музей — был построен в 1929 г., и его собрания включа­ют в себя коллекции предметов романского, готического, ренессансного периодов каталонского искусства, музей модерна, кабинет евро­пейской гравюры XVIII—XX вв., коллекцию фотографий и кабинет каталонской нумизматики. Залы романики и готики наиболее инте­ресны для ознакомления с религиозным искусством Каталонии — именно на романскую и готическую эпохи приходится расцвет като­лической культуры в этой области Испании.

Романский период (X—XIII вв.) представлен, большей частью, фресковой храмовой росписью и деревянной скульптурой. Особен­ный интерес представляют фрески, считающиеся лучшими из сохра­нившихся фресок этой эпохи как на Католическом Западе, так и на Православном Востоке. Поскольку Византия подверглась разруши­тельным нашествиям со стороны мусульманского мира и большая часть памятников романского периода была уничтожена, в ряде слу­чаев о церковном искусстве Византии X—XIII вв. можно составить представление на основании изучения аналогичных памятников, со­хранившихся на Западе, например, в Каталонии. Возможно это пото­му, что весь романский период Каталонское искусство находилось под сильным влиянием Византии. Константинополь — Второй Рим и Идеальный Город, сообразно этому представлению и выстраивалась тенденция развития культуры и искусства. Наиболее примечатель­ный образец — фрески, всю внешнюю сторону заимствующие от ви­зантийских фресок, буквально копирующие их. Доминирует в изо­бражениях Христос-Пантократор — в мандорле, в византийских оде­ждах, с раскрытым Евангелием на греческом языке, жест правой руки обозначает, что Господь обращается к слушающим Его по-гречески. Характерно также изображение апостолов, ангелов и святых. Значи­тельно реже встречается символический образ Бога-Отца, отличаю­щийся от Христа-Вседержителя лишь тем, что над мандорлой изобра­жается кисть простертой руки — знак Бога-Отца и жест творения. Во всех росписях преобладают приглушенные синий и красный тона, символизирующие Бога и человека.

Относительно истории фресок следует добавить, что роспись, включенная в экспозицию, раньше находилась в храмах Барселоны и была перенесена в Музей в связи с реальной опасностью полного раз­рушения и исчезновения. На резкое ухудшение состояния фресок в обветшавших храмах в конце XIX — начале XX вв. обратили внима­ние барселонские художники. То, что удалось спасти — а часто это до­вольно крупные фрагменты — представлено для обозрения в Нацио­нальном Дворце, где для фресок создано оптимальное соотношение освещения, температуры и влажности воздуха. Что касается рестав­рации — то она коснулась росписи лишь в той мере, в какой это было необходимо, чтобы сохранить вид, который фрески имели к моменту перемещения в Музей.

Другая особенность каталонского искусства романского периода — скульптура из дерева: исключительно изображения сидящей Богома­тери с младенцем Иисусом на коленях, или, преимущественно, одной. Подобный образ Божией Матери, внешне ничем принципиально не от­личающийся от представленных здесь, находится в Святилище Монтсеррат. Образ Девы Марии Монтсеррат, как уже упоминалось выше, датируют серединой XI в. Находящиеся здесь скульптуры принадле­жат к достаточно широкому временному диапазону: конец IX — нача­ло XIII в. Большинство образов не превышают в высоту 25—30 см, вы­полнены довольно грубо, и предназначались, в основном, для домаш­него поклонения. Сравнительно распространенным было и изображе­ние на распятиях Христа, одетого в первосвященнические одежды — что должно было символизировать Воскресшего Спасителя.

Значительно разнообразнее, чем романский период, представлена в Национальном Дворце готика (XIII—XV вв.). На смену фрескам приходит масляная живопись. В ее сюжеты часто включены изобра­жения священноначалия — кардиналов, архиепископов, а также госу­дарственных деятелей. Появляются и собственно портреты духовных особ. Очень интересен, например, ряд портретов каталонских архи­епископов, созданный неизвестным художником в середине XV в. — настоящая история Католической Церкви в лицах. Мастерски напи­санные они сразу привлекают внимание своей необычной цветовой гаммой — только серый и зеленый оттенки, создающие удивительный эффект «живого лица», несмотря на отсутствие перспективы.

Очень часто встречаются изображения святых, довольно распро­странено миниатюрное «рисованное житие», особый акцент делается на мученичестве и обязательно — физической, телесной стороне стра­дания. В этой связи нередки и сюжеты из раннего периода испанской инквизиции: сцены допросов и пыток. Особо почитаемы были в это время Св. Екатерина и Св. Вероника — их жизнеописания богато про­иллюстрированы. В целом, средневековье XIII—XV вв., если судить на основании сохранившихся художественных и письменных свиде­тельств, чрезвычайно тяготеет к женскому мученичеству.

Самое пристальное внимание обращено к теме смерти и воскресе­ния. Так, например, на крышках мраморных саркофагов церковных иерархов принято было высекать — в полный рост — изображение ле­жащего в безмятежной позе человека. Вид изображенного должен был ассоциироваться со сном: смерть есть сон, и как за сном следует пробуждение, так за смертью последует Воскресение.

Тревожная и противоречивая готическая эпоха, богатая события­ми — крестовые походы, ереси, инквизиция, активно заявляла о себе в церковном — другого не существовало — искусстве. Пожалуй, луч­ший пример того, насколько невозможно для каталонцев и в наше время помыслить культуру вне Церкви — собор Святого Семейства архитектора Гауди, находящийся в Барселоне, и ставший своего рода символом этого города. Для Гауди, известнейшего в Испании архи­тектора-модерниста, много работавшего в Барселоне и спроектиро­вавшего такие значительные комплексы, как например, Col-legi de les Teresianes, целую серию скульптур парка развлечений (Park Guell), Palau Guell, Pavellons de la Finca Guell, работа над проектом собора стала не только наиболее важным в его жизни и более всего просла­вившим его предприятием, но и самым масштабным: строительство собора продолжается и по сей день. Лишь 30 декабря 2000 г. в Sagrada Familia, так называется собор по-испански, была отслужена первая в его истории месса.

Стилизованный под готику, собор производит противоречивое впе­чатление. Готические островерхие башни обрамляют вертикали уходя­щих в поднебесье круглящихся башен, походящих более всего на — прошу прощения за грубое, но впечатлению соответствующее сравне­ние — заводские трубы с окнами, взбегающими вверх спиралью, среди которых вполне органично вписываются пара строительных кранов. Собор оформляют барельефы и скульптуры на библейские сюжеты. И все это каменное, местами мраморное, сооружение прорезано кружев­ной резьбой и наполнено игрой света и теней. Можно провести не один час, рассматривая изображения на барельефах, изящные завитки и за­мысловатые прорези на фасаде, обойти собор по периметру и всякий раз оказаться перед новым зданием, — иными словами, долго и увле­ченно изучать каждую деталь оформления собора. Но энтузиазм быст­ро иссякнет, если обратить внимание не на детали, а попытаться уви­деть, «ухватить» собор целиком. Никакой цельности, архитектурной и смысловой завершенности в нем нет. Это не отменяет его значимости как культового сооружения — конечно, оно остается собором Святого Семейства, в котором будут проходить службы, куда будут приходить верующие. И архитектурно он интересен и, пожалуй, по-своему красив — весьма яркий образчик модернизма, увидев который впервые, так и хочется воскликнуть по-испански «Asombroso» — «поразительно!». Тем более, что все равно никто не обратит на этот возглас внимания, толпа туристов вокруг только и занята тем, что бурно выражает свои чувства и безуспешно пытается сфотографировать собор, никак «не влезающий» в фокус полностью — жилые дома, магазины, метро и т.п. тесно обступают собор со всех сторон, сводя на нет всякую попытку за­печатлеть шедевр Гауди. Сами испанцы относятся к этому шедевру значительно спокойнее, без особенного восхищения, но с чувством едва уловимой гордости и даже тщеславия.

Собор Святого Семейства оказался в дни Барселонской встречи в центре внимания приезжей молодежи. И возможно, это было не слу­чайно. Так ли уж далеко стоит Гауди с его попыткой соединения се- кулярного модернистского и церковного искусства в нечто целое от проводившейся встречи, одной из задач которой было вовлечение мо­лодежи в жизнь Церкви? Не получилось ли из этого так же, как у Гау­ди, ни церковное, ни внецерковное «нечто»?

Как бы то ни было, молодежный форум в Барселоне состоялся. За­вершились семинары, в опустевших павильонах на площади «Испа­ния» умолкли молитвенные песнопения, участники отправились в обратную дорогу, увозя с собой впечатления и сувениры, а город, жа­ждавший покоя, затихв сонном ночном безмолвии.

Утро, по-зимнему туманное, распахнуло перед нами утонувшие в зе­лени окрестности Экс-ан-Прованса. В долине среди холмов, скрытый от любопытных посторонних глаз, находится закрытый бенедиктин­ский женский монастырь. Благодаря отцу Пьеру Дюмулену нам пред­ставилась уникальная возможность присутствовать на богослужении и познакомиться с сестрами монастыря Верности Божией Матери.

Семьдесят четыре сестры составляют на сегодняшний день общи­ну монастыря, строго соблюдая бенедиктинский устав в его древней­шей форме, что означает для них почти полный отказ от сообщения с внешним миром — монахини не выходят за пределы территории мо­настыря, лишь две или три из них могут покинуть ненадолго обитель в случае крайней необходимости, например, если кому-нибудь в об­щине потребуется медицинская помощь. В остальном бенедиктинки общением с внешним миром не злоупотребляют. Монастырское хо­зяйство, которое обслуживают исключительно сестры, полностью обеспечивает потребности обитательниц монастыря: есть здесь и своя молочная ферма, и фруктовые сады, и поля, обрабатываемые монахи­нями при помощи вполне современной сельскохозяйственной техни­ки. Особая гордость сестер-бенедиктинок — лавандовые и розмари­новые плантации, любовно опекаемые и приносящие доход. Есть своя звукозаписывающая студия — великолепный хор сестер монастыря Верности Божией Матери очень известен среди почитателей церков­ного пения. Этот хор нам удалось услышать на богослужении. Визан­тийское многоголосое пение на латинском языке — так можно было бы, не прибегая к специальной литургической терминологии, назвать эту древнейшую на католическом Западе и давно уже почти исчезнув­шую форму хорового пения, необыкновенного по красоте и силе зву­чания. По уставу хор отделен от мирян, находящихся в храме, и от ал­таря высокой металлической решеткой. Когда служба закончилась, отец Пьер ненавязчиво предложил нам задуматься: кто находится за решеткой, они или мы? Ответ напрашивался сам собой — конечно, мы, мы за решеткой, арестанты наших страстей, пригвожденные ими к сладостному и горькому соблазну мира. Но теперь, услышав это дивное пение, уязвленные в самое сердце, мы стали еще и пленниками его обаяния, в чем не замедлили признаться сестрам во время состо­явшейся вскоре после богослужения встречи. И опять решетка разде­ляла нас — холодный металл, безразличный к человеческим чувст­вам, служил болезненным напоминанием о нашей несвободе. Впро­чем, улыбки сестер были так приветливы и теплы, что вполне могли бы расплавить эту преграду, во всяком случае, на время мы забыли о ней, всецело поглощенные общением с бенедиктинками. Отец Пьер охотно переводил, сопровождая речи собеседников меткими замеча­ниями, монахини отвечали не менее остроумно, и атмосфера царила самая непринужденная, при полном отсутствии всякой фамильярно­сти. Разговор был сведен к взаимным вопросам и ответам. Нас более всего интересовал распорядок монастырской жизни, обязанности сестер, порядок принятия в общину. Бенедиктинки, в свою очередь, проявили интерес к Барселонской встрече, и искренне порадовались за нас, узнав, что нам удалось побывать в монастыре Монтсеррат.

Удивительное, настойчивое жизнелюбие, бесконечно радостное осознание благодатности своего служения, и от этого — еще большая радость, невольно и желанно передававшаяся нам в улыбках, жестах, чарующем выговоре французской речи, — поражали нас каждое мгно­вение общения. Нет нужды говорить, что минута расставания оказа­лась печальной. Вскоре лишь аромат веточек розмарина, подаренных на прощание, напоминал о сестрах и монастыре Верности Божией Матери — Эдемском Саде на французской земле.

Впереди нас ожидал долгий путь, встречи с уже знакомыми италь­янскими миссионерами в Милане и с сестрами-доминиканками в Варшаве, и восхитительные пейзажи Французского побережья, и ве­личие заснеженных альпийских гор в Австрии, и безмятежность зо­лотисто-зеленых баварских равнин. Многочисленным впечатлени­ям еще предстояло обрести форму, некоторым из них — быть высказанными вслух.

Не без гордости замечу, что нам, группе из Петербурга, впечатле­ний выпало, пожалуй, больше, чем остальным участникам. Проехав всю Европу на автобусе, мы увидели значительно больше, чем те, кто добирался поездом или самолетом. Кроме того, останавливаясь не в гостиницах, а в миссионерских общинах и монастырях, мы оказались в самом близком, самом непосредственном соприкосновении с като­лической культурой. И может быть, нам, петербуржцам, это было не­обходимо более, чем участникам из других стран. Напомню, что зна­чительная часть участников в группе были православные, очень сла­бо и неопределенно представлявшие себе, что есть католичество. Ис­тория католической Церкви в России не настолько глубока и богата, а во многом и внешне «привита» к русскому культурному наследию, чтобы можно было говорить о католичестве в целом или, тем более, о его особенностях. Поэтому столь важным, ценным, без сомнения не­заменимым стало для нас всякое общение с католической культурой — будь то молитва, богослужение в храме, посещение монастыря — в большей степени становившееся опытом и знанием, чем готовившее нас к встрече в Барселоне. Не стану утверждать категорично, но дума­ется, что сама встреча, вся ее духовная атмосфера, имела с католиче­ством — разумею под этим термином конфессию и Церковь — связи так же мало, как и с православием. Другое дело, что большинство уча­стников встречи были католики. Что, в свою очередь, тоже не показа­тель серьезных отношений вышеназванного события с Католической Церковью.

Более всего, если говорить с предельной честностью, эти отноше­ния напоминали заигрывания весьма неопределенного вида протес­тантизма с католической Церковью и на католической же почве. Се­минары на социальные темы, молитвы в павильонах — сомнительное средство для привлечения молодежи к вере и к Церкви. Кстати, к ка­кой вере и к какой Церкви? Конфессиональные различия на встрече естественным образом не поднимались, и по возможности, не упоми­нались вовсе. И все-таки, в какой Церкви состоится воцерковление человека — если оно, конечно, состоится, — который приобрел навык молитвенного общения, сидя на полу в павильоне, заученно повторяя слова, кем-то невидимым произносимые в репродуктор, под грохот попсовой — иначе не назовешь — музыки и слепящий свет цветных прожекторов? Не хочу занудно морализировать, но считаю, что это один из тех вопросов, вызванных встречей, над которыми следует за­думаться. Очень возможно, что для многих участников встреча яви­лась определенной точкой отсчета: кто-то осознал, что сама встреча с Богом возможна только в Церкви и, определившись конфессиональ­но, принял крещение; для кого-то мероприятие стало фоном происхо­дящих событий — знакомства с католической традицией, обретения друзей; другой, почувствовав резкий контраст между духовной атмо­сферой встречи и духовной атмосферой монастырей, осознал, на­сколько далека светская религиозная жизнь от подлинного монаше­ского служения … Так или иначе, каждый что-нибудь извлек для себя из вышеназванного мероприятия. Польза это или вред, добро или зло — зависит от личных качеств человека. Во всяком случае, нельзя ска­зать, что проведение форума было бесполезным. Форум состоялся. Несколько смущает не вполне безупречная нравственная сторона — я имею в виду попытку, во многом характеризовавшую атмосферу фо­рума, непозволительно легко играть на таких понятиях как внеконфессионализм, с одной стороны, и католицизм — с другой. В осталь­ном форум оказался предприятием вполне достойным — интерес­ным, ярким, насыщенным событиями, небезосновательным в том смысле, что определенная духовная основа и потребность в нем име­лась — и, надо полагать, не без положительных последствий. Которые, будем надеяться, не замедлят явиться и «в грядущем тысячелетии че­ловечество будет приносить благой плод веры и любви своему Творцу»^[1].

Журнал «Начало» СПб №11 2001г.

---

^[1] Цит. слова из приветственного письма в Тэзе Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.