Проявление христианской любви через долг и служение в биографии протоиерея Глеба Каледы

Речь пойдет о жизни и служении протоиерея Глеба Каледы. Нет оснований утверждать, что он старательно строил их по Кан­ту. Но в то же время присутствие в ней кантовской проблемати­ки вызывает интерес. Протоиерей Глеб явно не во всём жил так, как привыкла жить «статутарная», по определению Канта, Цер­ковь, и выход в область чисто моральной религии ради сохране­ния любви у него бросается в глаза. Хотя никакого конфликта между ними отец Глеб, в отличии от церковных диссидентов типа прото­иерея Глеба Якунина, не провозглашает.

Сегодня понятия «моральный закон», «долг», «служение» для человека попадают в ряд несколько оторванных от жизни и высокопарных фраз, не имеющих особого смысла и применения в настоящем времени. Это словосочетание не способствует вгля­дыванию в его смысл, а, скорее в виду своей избитости, остается неинтересным, не замеченным для внимания, в отличии, напри­мер, от «социальной адаптации». Важность отсылок к филосо­фии Канта, на мой взгляд, заключается в том, что благодаря ей моральные категории можно восстановить из «утраченного вре­мени», вернув им, хотя бы в собственном понимании, их основной смысл, дополнив и оживив его.

«Только моральный закон сам по себе есть мотив в сужде­нии разума, и тот, кто делает его моральной максимой, морально добр»^[1]. Человек по идее Канта приходит к моральному закону через суждения разума, осмысляя свои природные задатки через призму нравственности, принимая моральный закон как един­ственную возможность добра. «Нравственный вопрос внутри нас», так считал Кант, надеясь на человеческий разум и его воз­можность опереться на очевидное. Человеческий путь должен быть направлен на преодоление себя, только в движении в буду­щее, согласно требованию морального закона. Всякая же останов­ка является возвращением назад. Всякому человеку предстоит задача сделать выбор между «как я хочу, и тем, как гласит мораль­ный закон». Так у человека появляется возможность подняться на ступень выше собственной «единичности» к «единой, всеоб­щей» личности. Но перейдём в этой связи непосредственно к раз­говору об отце Глебе.

Его отец, Александр Васильевич Каледа, был известен как эко­номист, имел духовное и светское образование. Мать, Алексан­дра Романовна, принадлежала к старинному дворянскому роду, ее отец, Роман Петрович, был генералом русской армии, в свое вре­мя — воспитателем наследника Сербского престола. Александра Романовна имела прекрасное образование, была глубоко верую­щим человеком.

Родился Глеб в революционном Петрограде в 1921 году, тяже­лые стороны жизни коснулись семьи Глеба. Родители не отго­раживали сына от тогдашней жизни и не скрывали сообщений об арестах коллег и друзей, мальчик был как бы равноправным участником происходящих событий.

Мать Глеба умерла, когда ему было 11 лет. В своих «Записках» он позже напишет, что основы его христианской веры были зало­жены именно матерью. Любовь и сострадание к людям проник­ло в него еще в детские годы, ещё подростком по благословлению духовного отца он разыскивал семьи священников и мирян, под­вергшихся репрессиям и лишенных продовольствия, для оказа­ния им помощи.

Став взрослым, Глеб Каледа во время Отечественной войны всю её прослужил рядовым. Был на передовой позиции, не скры­вался от опасности, говорил, что нам надо отдать себя воле Бога — и только. Он твердо верил, что Творец, имеющий волю над ним, защитит надежнее любых оборонительных укреплений, и прошел невредимым всю войну. Даже на фронте, учитывая все сложности военной жизни, Глеб Александрович не забывал о проявившемся ещё в детстве интересе к геологии, и после наступления мира он становится студентом Московского геологоразведочного инсти­тута, вслед за окончанием аспирантуры задумывается о дальней­шем своём пути.

Архимандрит Иоанн (епископ Русской Церкви, церковный историк, учёный-геолог) благословил Глеба на занятие наукой. Глеб Александрович защитил кандидатскую диссертацию, поз­же докторскую в области геолого-минералогических наук. Мно­го времени проводил в геологических экспедициях в Средней Азии и писал научные труды. Будущий ученый не видел проти­воречий между наукой и христианством, а, напротив, находил некую целостность в их совмещении. Изучая природу, чувство­вал, что она является божественным творением, и правиль­ное понимание Писания учит видеть и понимать божественную красоту мира. Он любил молиться в горах, считал, что там все прославляет Творца. Работая в области геологии, он занимал­ся и богословием. Глеб Александрович духовное образование ценил не меньше, чем светское.

Здесь вновь вспомним о Канте, который говорит, что в отно­шении к миру надо прежде всего давать оценку своим действи­ем, проверяя их соответствие требованиям морального закона, а не осуждать огульно других. Кажется, что протоиерей Глеб Каледа жил именно так.

На определенных этапах своей жизни отец Глеб хотел принять монашество, но его наставник, митрополит Иоанн, хорошо знал и чувствовал своего духовного сына, направив его на служение в миру. Он сам, являясь монахом-черноризцем, объяснил, что сущ­ность монашества заключается не только в безбрачии, но и в отсе­кании своей воли. А чтобы отсечь свою волю, нужно находиться рядом со своим духовным наставником, если нет таких условий, то возможно церковное служение в мире. Наставник понимал, что Глеб сам должен принять решение, а он может ему только совето­вать. Духовный руководитель поддержал молодого человека без давления и принуждения, не противореча свободе его выбора, это был также моральный пример уважения и достойного отношения к человеку. Этот пример стал жизненной основой и для отца Глеба Каледы, который никогда не занимался самоутверждением за счёт других людей. Важный мотив в жизни заключался в исполнении своих собственных обязанностей. Глеб Александрович последо­вал решению служить в миру, заниматься наукой и создать семью. Одновременно митрополит Иоанн (Вендланд) тайно рукополо­жил Глеба Александровича в диакона, а затем в пресвитера.

В советское время власть стремилась подорвать доверие к Церкви, разрешая назначать для служения в столицу священни­ков малообразованных и не получивших светского образования. Таким образом, священники мало что могли сделать для духов­ного роста паствы в такой важный момент. Церковь все больше приобретала законнические основы и все больше теряла свое вну­треннее христианское содержание. Происходили изменения для церковного народа, терялись необходимые ценности внутренней жизни церкви, которые совпадали с моральными правилами, рас­крывающими актуальное значение божественных заповедей. Вне живой церкви абсолютное соблюдение её правил становилось формальным. Служение пастыря превращалось в службу срод­ни военной. Когда надежда на возрождение церкви была почти потеряна, отец Глеб и становится тайным священником, оказав­шись среди тех, кто верой и молитвой удерживал христианские начала церкви. Церковь продолжала жить, вобрав в себя смыс­лы катакомбного христианства и сохраняя одновременно свою истинность для мира. Ведь Христос говорил: «…Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36).

Путь в это Царство отец Глеб видел в том числе через семью, ту реальность, которая ещё сохранялась в советское время. Дом, семья, как домашняя церковь, которую создают любящие друг дру­га люди, в этом он видел подлинность настоящей жизни. «И будут два одною плотью» (Мф. 19:5-6), когда боль чужая воспринимает­ся, как боль твоя. На этой основе он создает серию очерков в изда­нии «Домашняя церковь». Каждый его очерк рассчитан на свой круг и категорию читателя: «В браке, любви человек переносит центр интересов, мироощущения из себя в другого… через дру­гую личность: в какой-то мере он начинает видеть мир глазами двоих»^[2]. Не о том ли говорит и кантовский моральный закон?

Таким образом, между разными людьми создается союз, где они вместе строят «Град Божий», о чем и свидетельствует людям в своих очерках отец Глеб. О домашней церкви как неотъемлемой части Божественного мира упоминается в Посланиях Апостола Павла. «Скромные огоньки домашних церквей часто не замеча­ли, они терялись в сиянии монастырского благочестия и собор­ного богослужения»^[3], — пишет о. Глеб о внешней неприметности домашних церквей. Домашняя же церковь самого о. Глеба распо­лагалась в его малогабаритной квартире, в личном кабинете. Окна кабинета во время богослужений тщательно закрывались, на край тумбочки укладывались тома диссертации Глеба Александровича, которые служили преградой к алтарю и накрывались скатертью. Этюдник служил престолом, который мог быстро принять пер­воначальное состояние в случае вторжения посторонних людей. Было небезопасно проводить богослужения, все могло закончить­ся арестом, поэтому тщательно маскировалось место домашнего храма. В разных источниках можно прочитать множество напол­ненных любовью слов благодарности от очевидцев проходивших служб в домашней церкви Каледы, ведь число её прихожан превы­шало количество непосредственных родственников священника. Его дом становился в эти моменты домом для многих.

Ведущий ученый-естественник и тайный священник — слож­но совмещаемые вещи. Уже во времена горбачёвской оттепели на письменный вопрос коллеги академика, как можно предпочесть священническое служение в Московской патриархии науке, он письменно ответил, что был и остается ученым.

Профессор Глеб Александрович Каледа, прочитав свой доклад о Туринской плащанице перед ученой аудиторией, ошеломил кол­лег настолько, насколько это было неожиданно, по их мнению, для советского ученого. В сборе материалов автора, свидетельствую­щих о нерукотворности изображения на Туринской Плащанице, он обнаружил важные факты. Для ученых разных времен, иссле­дующих Плащаницу, эти факты явились открытием, изменившим подход к предмету.

Что же касается положения дел в Церкви, то, как было уже отме­чено, именно в моральном отношении занятие наукой было пред­почтительней церковной карьеры, на что и опирался коллега отца Глеба. Учёный как тип был в своей жизни честнее, прямее, свобод­нее священнослужителя, вынужденного служить властям. Именно этот момент имелся ввиду в короткой переписке отца Глеба с кол­легой, а вовсе не расхождения между наукой и религией в объяс­нении устройства мироздания. Сказав, что остаётся учёным, отец Глеб не решил проблемы до конца. Если в этой «учёной» части его жизни моральный момент не вызывает сомнений, то в части свя­щенства этические вопросы остаются. Нравственный императив Канта теряется во множестве не имеющих отношения к морали мотивов поведения.

Но отец Глеб и здесь находит решение, на которое его колле­га уже не смог бы возразить именно в моральном плане. Он идёт выполнять свой священнический долг в тюрьму, притом в каме­ры приговорённых к высшей мере наказания. Это был нетипич­ный для массы священства шаг — путь к утверждению лично­сти через любовь и жертву. Это был особый уникальный опыт христианского служения в Бутырской тюрьме, где он, подвергая свою собственную жизнь опасности, окормлял свою непростую паству — заключенных смертников. Он понимал, что заключен­ные особенно нуждаются в любви и в человеческом слове, а свя­щенников, готовых служить в тюрьмах, не так много.

Первый приход к заключенным на двадцать минут продлился два часа. Отец Глеб находился в помещении без охраны, закрыв за собой дверь камеры. Это был опыт искренних, доверитель­ных отношений. Протоиерей заходил в камеру без тени опасе­ния, потом в своей книге он напишет, что там, среди уголовников в тюрьме, он чувствовал себя в безопасности, скорее угроза могла настигнуть в подворотне или на улице. Там был его приход, заклю­ченные, почувствовав искренность и заботу о них, платили свя­щеннику взаимностью. В военное время Глеб каждый день встре­чал смертельную опасность и знал, что испытывали люди в этот момент, знал, что им сказать и как их поддержать. Он общался с преступниками, но видел в каждом из них человека, замечал, как после раскаяния приговорённый преображался, обретал чело­веческое лицо. В своей книге «Остановитесь на путях ваших» Глеб Александрович пишет: «Я готов на страдания, говорил один заключенный, — в страданиях человек очищается»^[4]. Через добро­вольное раскаяние, принятие на себя своего греха, человек бли­же подходит к исполнению морального закона, через покаяние он вступает в «мир подлинности» и может быть призван к спасе­нию. Величайшая радость для священника, когда сердца «заблуд­ших» обращаются к Господу. Если он заключенный и несет повин­ность в тюрьме, это не лишает его права выбрать путь спасения. «Человеческое» в нем не отменено, приступившим закон по глу­пости или совершившим тяжкий грех, вследствие посягательства на жизнь другого человека, в равной степени требуется помощь в осознании совершенного им зла. В том кошмарном тюремном мире попадались люди разные, которые по случаю стали жертвой чужого преступления. Проповедник в своей той же книге «Оста­новитесь на путях ваших…» в записках тюремного священника говорит о сложном мире тюрьмы, где «на ограниченной террито­рии собраны вместе и заперты в камерах, больших и маленьких, люди трагических судеб, разных характеров, стремлений и жиз­ненного опыта»^[5].

У отца Глеба была христианская, церковная и одновремен­но моральная позиция услышать и помочь всем нуждающимся и просящим: «Как будто луч небесного света спускается с недо­стижимых высот в эту смрадную бездну и высвечивает грехов­ность — и целит ее; позволяет увидеть, насколько может иска­жаться образ Божий — и свидетельствует, что и здесь возможно покаяние и прощение. В том мире, за закрытыми дверьми, перед священником открывалось беспощадное покаяние»^[6].

Осужденные, многие из которых знали только пороки, жесто­кость, постепенно обретали человечность, их сердца наполня­лись взаимной любовью к проповеднику. Священник был для них «детоводителем», который за руку выводит детей к «священ­ным знаниям», где в книгах порой трудные для понимания тек­сты, но их надо постигать, преодолевать, от этого зависит буду­щее самого их читателя. Служение «детоводителя» — вести людей к знаниям, оставаясь всегда в их тени, являясь для них надеждой и опорой. Помощь священник оказывал самым нуждающим­ся, оставленным всеми за разделительной чертой, вычеркнутым из жизни тюремной решеткой. Достойное отношение и уважение к человеку — это был христианский опыт, который был передан с юных лет, и этим руководствовался Глеб Александрович в отно­шении ко всем людям, поверяя всякий раз его моральными кри­териями, которые несёт в себе кантовский категорический импе­ратив.

Каледа разрушил сформировавшееся мнение о неприятии людей, преступивших закон, он дал им шанс, поставив нарав­не с собой, его действия не могли быть подвержены сомнению и не восприняты как искренние. Служение может быть только добровольным и бескорыстным актом, и это дает право считать его подлинным. Заключенные, прошедшие страдания, особенно чувствительны к неискренности, доверительные отношения воз­никали на основе уважения и самоотверженного священнического служения. В служении другому человеку возникает чувство ответ­ственности и уважения, как личности перед личностью, и, таким образом, одна личность, приобретая статус другой личности, ста­новится равной ей. Личность, обладающая духовным опытом, поднимает другую личность на свой уровень, вследствие чего складываются достойные отношения равенства «равного перед равным». В этом примере нащупывается путь преодоления «чело­веческого как только человеческого».

«Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39) — эта заповедь была принята отцом Глебом как должное перед Богом, потому мы можем говорить именно о любви, а не только мора­ли. Но мораль придавала этой любви устойчивость и направлен­ность, делая её «умной любовью».

В своей христианской позиции он не оглядывался и не искал поддержки в церковных кругах, понимая, что истинный выбор может вырасти только на полноценной христианской почве и в осознании себя на этой почве. Жизнь проповедника неразрыв­но связана была с долгом перед людьми, любые его действия исхо­дили из нравственных понятий и от сердца, как подсказывал его разум, и он понимал, что это единственный путь к высшему бла­гу. Ведь без внимания к моральному закону, как пишет Кант в сво­ём трактате «Религия в пределах только разума», человеку может быть суждено превратиться во что-то животное, может, даже дья­вольское. И этой опасности священнослужитель может подвер­гнуться даже с большей вероятностью, нежели человек светский.

Церковь, созданная отцом Глебом, наполнена любовью. Его служение является подвигом во спасение православной Церкви, и это нельзя поставить под сомнение и не принять как истину. Церковь может спастись не поверхностной и на самом деле безо­пасной критикой своих диссидентов, а подвигом своих духовных сынов.

Моральная религия И. Канта в свете христианского понятия любви.
Сборник статей / Сост. О. Е. Иванов.— СПб, «Петрополис», 2023.

^[1]Кант И. Религия в пределах только разума // Трактаты и письма. М.: Наука, 1980. С. 94.

^[2]Прот. Глеб Каледа. Домашняя церковь: https://azbyka.ru/otechnik/Gleb_Kaleda/domashnjaja-tserkov/1. Дата обращения: 25.08.2022.

^[3]Там же.

^[4]Прот. Глеб Каледа. Остановитесь на путях ваших: https://azbyka.ru/otechnik/Gleb_Kaleda/ostanovites-na-putjah-vashih-zapiski-tyuremnogo-svjashhennika/. Дата обращения: 22.07.2023.

^[5]Там же.

^[6]Журинская М. Протоиерей Глеб Каледа как церковный писатель: https://azbyka.ru/otechnik/Gleb_Kaleda/protoierej-gleb-kaleda-kak-tserkovnyj-pisatel. Дата обращения: 25.08.2022.